in you!
чесслово, не помню, выкладывала я это или нет! :ООО ну, пусть второй раз будет, если что ХД
что-то такое я, если помните, уже делала с "Королевской Охотой". брала песню - и искала для нее историю.
в этот раз - "Королевна", к которой я долго подступиться не могла!
причем больше всего я люблю именно эту версию
он о богах пел. и о героях тоже.
Надо же, вы меня поймали как раз за несколько минут до того, как я собирался бежать на молитву. Ладно, спрашивайте, задавайте свои вопросы, только недолго – важно преклонять колени перед Мудрой вовремя, мне об этом с детства твердили, да и я то же самое буду детям своим говорить.
Да, естественно, я знаю Бруна – я его единственный друг, если можно так сказать. Кому ж еще захочется обратить свое внимание на человека вроде него? Современный мир спешит, постоянно куда-то спешит. Чаще всего – на молитву Мудрой, потому что без нее ничего бы не существовало, и Вы, кстати говоря, тоже. А мне нравится делать добрые дела, да и церковь их высоко ценит.
А с Бруном все дело в том, что он слепой. Да и не ходит почти. Зато сердце у него очень доброе, хоть и большую часть времени оно его жалеет. Нельзя мужчине быть таким хлюпиком, вот что я считаю. А увечья просто так Мудрой не даются – согрешил в прошлой жизни, должно быть. Я ему сколько раз твердил, чтобы он замаливал перед ней свои грехи и ошибки, чтобы в следующей жизни она даровала ему исцеление. Только однажды Брун едва добрался до церкви, чтобы успеть на общую молитву. Но, не зная, где находится витраж с Мудрой и ее алтарь, он сел к ним спиной, тем самым явив ужасное непочтение. Люди-то в нашей церкви глубоко набожные, и слышать не пожелали ничего о том, что Брун слепой. Схватили его под руки и выволокли за дверь. Я пытался его уговорить попробовать еще разок, чтоб я пошел с ним и подсказал ему, куда молиться, но он – ни в какую. Город у нас тут небольшой, все друг друга знают, вот ему и совестно, наверное. А после того случая за его уличные песни ему долгое время монет не кидали, только в шляпу плевали или бросали камушки.
Не слыхали, что ли, бруновых песен? Ни за что не поверю! Но, если Вы тут недавно, разъясню: голос у него удивительный, удивительно мягкий, совсем не мужской, что я не одобряю, но такой красивый, что я и сам иногда около него останавливаюсь и допоздна слушаю, пока Роми мне не скажет, что меня жена дома заждалась. Где-то Брун раздобыл это свое корытце с шелковыми струнами, да и научился на нем играть ощупью, вот и подыгрывает себе. А поет он об этих средиземных глупостях, в которые еще верят некоторые еретики и язычники, успевшие убежать от нас, сынов Мудрой: о пантеонах каких-то жалких богов, о могучих героях, которые только и умели, что друг друга дубасить, о битвах всяких… о феях лесных, о волшебных замках, знаете, обо всей этой чуши, в которую с такой охотой дети верят, как песни его услышат, а нам потом биться, переучивать их на верный лад. Но ничего с Бруном не поделать: поет он так, что на какое-то время про все на свете забываешь. Про все, кроме церкви, разумеется.
Он так сидит в пыли целыми днями с этим струнным куском дерева на коленях и поет. Правда, около года назад, может, чуть побольше, он появился на своем привычном месте не один – на плече у Бруна сидел до ужаса плешивый и тощий сокол. Перья у него повылазили, и он смотрелся совсем не так грозно, как должен был бы. Брун объяснил, что это еще птенец, и он нашел его по дороге – услышал, как это маленькое недоразумение вопит в кустах. Я часто еще потом спрашивал у него: «Друг, на что тебе эта птица? Только лишний рот», а он отвечал: «Он молится за меня», - и почесывал соколу шею. И хотя оперение у брунова питомца выросло быстро, он все равно остался таким же маленьким и тощим. И пользы от него никакой не было – он даже мышей или крыс Бруну не таскал.
Должен сказать, что с появлением любимца Брун слегка приободрился, перестал вечно плакаться насчет своих ног и своей слепоты, да и песни у него стали подобродушнее – в этих, по крайней мере, принцессы в конце не кончали с собой, сбросившись с башни. Это было хорошее время для него: песни почти не мешали церкви, и Бруну бросали больше денег. Например, он мог позволить себе питаться по-человечески, а не подъедать мокрые от пива хлебные корки с тарелок в трактирах.
Но совсем недавно у нас разразилась ужасная гроза. Ночью, когда люди спят в своих домах, и им ничего не грозит. Но глупая брунова птица улетала куда-то каждую ночь. И после той грозы, наутро, она так и не вернулась. Не было ее и следующим днем, и днем за ним, и больше она не объявлялась. Брун, наверное, до сих пор надеется, что однажды его всклокоченный сокол спорхнет в его шляпу, положенную в землю для денег, но я бы на его месте не тешил себя пустыми надеждами: скорее всего, птицу убило молнией. Или швырнуло в дерево, одна Мудрая знает, что там произошло на самом деле. Суть в том, что Брун снова замкнулся. Мог даже для песен рта не раскрывать, а несчастными белыми глазами таращиться куда-то перед собой. Жалко его, он ведь хороший парень. Да и ему всего двадцать лет – а выглядит глубоким стариком. В морщинах, тоскливый, чумазый, с сединой в волосах и по-старчески слабым телом.
Только вот что меня волновать недавно начало: как-то раз я сидел у Роми в трактире, отмечал кружкой пива рождение моей младшенькой, как вдруг с улицы меня взмахом руки позвал Брун. Я, конечно, был уже слегка навеселе, но кружку отставил и спустился на крыльцо, чтобы сесть на ступеньку и узнать, чего от меня нужно Бруну.
И он рассказал мне, что уже которую ночь ему видятся странные сны.
Я, честно говоря, опешил. В голове до сих пор не укладывается – как это так, разве слепые видят сны? Как они это делают, если никогда в жизни не видели ни травы, ни солнца, ни облаков? Но Бруну я этого говорить не стал. Он и без того выглядел нервным, да и разговоры об его увечьях его обычно очень удручали.
Брун сказал, что во снах он видит всякое. Что он – это его потерянный сокол, которого страшной бурей унесло далеко-далеко, туда, где холодные ледяные горы, высокая чистая луна и много больших рек. Что ему снится, как он летит стрелой кочевника в льдистом заливе, а потом навстречу ему появляется соколиха, и в ней он отчего-то видит не птицу, а прекрасную девушку…
В другую ночь ему снится эта же девушка, только оба они – люди, а Брун – зряч и бегает ловчее оленя, а у девушки в волосах цвета спелых каштанов – маленькая корона, отчего он зовет ее Королевной. Она срывает с травинки маленький синий цветочек и подносит его к своему лицу, и Брун видит, что глаза у нее – в цвет, а она вкладывает цветок в его руку и говорит, что это – горечавка. И, просыпаясь, Брун первым делом ощупывает свою ладонь, но, конечно, никаких цветов там нет.
В следующем сне девушка перекидывается соколом, и Брун не верит своим прозревшим глазам, когда ее руки, тоненькие, точно рябиновые веточки, обрастают блестящими крапчатыми перьями. Королевна ведет его за собой через все те же ледяные фьорды и холодные реки, а он чувствует в крыльях морозный воздух и раз за разом умирает от счастья. Она приводит его на гряду холмов, и они, опустившись на самый высокий, садятся рядышком, уже люди, и Брун играет ей на струнах и поет лучшие из своих песен. А потом она достает из травы его шляпу, берет пальчиками луну с неба и отрывает гладко, точно шляпку от гриба, и кладет ее в его шляпу, и улыбается. А он целует ее руки и шепчет: Королевна, моя Королевна!..
Я все слушал его, слушал, и даже не заметил, как у Бруна из глаз потекло. Он плакал, даже не шмыгая носом, но вид у него от этого сделался такой болезненный, что я не мог его не пожалеть – попросил у Роми чего покрепче, заставил Бруна это выпить и помог ему добраться до дома. Хотя от его рассказов о снах у меня до сих пор холодок по коже.
Но, знаете, я же – его друг, в конце-то концов, и дела добрые, как я уже сказал, делать люблю. Я уже договорился с лекарем: завтра он привезет мне сонных таблеток от своих заграничных друзей. Их принимают люди, которых мучают кошмары, чтоб спали они долго и крепко, а то, что снится Бруну, иначе, кроме как кошмаром, и не назовешь. Люди-оборотни, королевны какие-то… А жена сказала, что съездит к сестре и нарвет у нее тишь-травы. Действует, как успокоительное – то, что надо, я считаю.
Честное слово, все, что знаю, я Вам о Бруне рассказал, Вы и так украли у меня чуточку больше времени, чем я на то рассчитывал… Теперь мне пора бежать на молитву, уж простите за скомканное прощание! Надеюсь, что был Вам полезен... Не забывайте чтить Мудрую, ибо она – мать всех нас. Удачного дня!
что-то такое я, если помните, уже делала с "Королевской Охотой". брала песню - и искала для нее историю.
в этот раз - "Королевна", к которой я долго подступиться не могла!
причем больше всего я люблю именно эту версию
он о богах пел. и о героях тоже.
Надо же, вы меня поймали как раз за несколько минут до того, как я собирался бежать на молитву. Ладно, спрашивайте, задавайте свои вопросы, только недолго – важно преклонять колени перед Мудрой вовремя, мне об этом с детства твердили, да и я то же самое буду детям своим говорить.
Да, естественно, я знаю Бруна – я его единственный друг, если можно так сказать. Кому ж еще захочется обратить свое внимание на человека вроде него? Современный мир спешит, постоянно куда-то спешит. Чаще всего – на молитву Мудрой, потому что без нее ничего бы не существовало, и Вы, кстати говоря, тоже. А мне нравится делать добрые дела, да и церковь их высоко ценит.
А с Бруном все дело в том, что он слепой. Да и не ходит почти. Зато сердце у него очень доброе, хоть и большую часть времени оно его жалеет. Нельзя мужчине быть таким хлюпиком, вот что я считаю. А увечья просто так Мудрой не даются – согрешил в прошлой жизни, должно быть. Я ему сколько раз твердил, чтобы он замаливал перед ней свои грехи и ошибки, чтобы в следующей жизни она даровала ему исцеление. Только однажды Брун едва добрался до церкви, чтобы успеть на общую молитву. Но, не зная, где находится витраж с Мудрой и ее алтарь, он сел к ним спиной, тем самым явив ужасное непочтение. Люди-то в нашей церкви глубоко набожные, и слышать не пожелали ничего о том, что Брун слепой. Схватили его под руки и выволокли за дверь. Я пытался его уговорить попробовать еще разок, чтоб я пошел с ним и подсказал ему, куда молиться, но он – ни в какую. Город у нас тут небольшой, все друг друга знают, вот ему и совестно, наверное. А после того случая за его уличные песни ему долгое время монет не кидали, только в шляпу плевали или бросали камушки.
Не слыхали, что ли, бруновых песен? Ни за что не поверю! Но, если Вы тут недавно, разъясню: голос у него удивительный, удивительно мягкий, совсем не мужской, что я не одобряю, но такой красивый, что я и сам иногда около него останавливаюсь и допоздна слушаю, пока Роми мне не скажет, что меня жена дома заждалась. Где-то Брун раздобыл это свое корытце с шелковыми струнами, да и научился на нем играть ощупью, вот и подыгрывает себе. А поет он об этих средиземных глупостях, в которые еще верят некоторые еретики и язычники, успевшие убежать от нас, сынов Мудрой: о пантеонах каких-то жалких богов, о могучих героях, которые только и умели, что друг друга дубасить, о битвах всяких… о феях лесных, о волшебных замках, знаете, обо всей этой чуши, в которую с такой охотой дети верят, как песни его услышат, а нам потом биться, переучивать их на верный лад. Но ничего с Бруном не поделать: поет он так, что на какое-то время про все на свете забываешь. Про все, кроме церкви, разумеется.
Он так сидит в пыли целыми днями с этим струнным куском дерева на коленях и поет. Правда, около года назад, может, чуть побольше, он появился на своем привычном месте не один – на плече у Бруна сидел до ужаса плешивый и тощий сокол. Перья у него повылазили, и он смотрелся совсем не так грозно, как должен был бы. Брун объяснил, что это еще птенец, и он нашел его по дороге – услышал, как это маленькое недоразумение вопит в кустах. Я часто еще потом спрашивал у него: «Друг, на что тебе эта птица? Только лишний рот», а он отвечал: «Он молится за меня», - и почесывал соколу шею. И хотя оперение у брунова питомца выросло быстро, он все равно остался таким же маленьким и тощим. И пользы от него никакой не было – он даже мышей или крыс Бруну не таскал.
Должен сказать, что с появлением любимца Брун слегка приободрился, перестал вечно плакаться насчет своих ног и своей слепоты, да и песни у него стали подобродушнее – в этих, по крайней мере, принцессы в конце не кончали с собой, сбросившись с башни. Это было хорошее время для него: песни почти не мешали церкви, и Бруну бросали больше денег. Например, он мог позволить себе питаться по-человечески, а не подъедать мокрые от пива хлебные корки с тарелок в трактирах.
Но совсем недавно у нас разразилась ужасная гроза. Ночью, когда люди спят в своих домах, и им ничего не грозит. Но глупая брунова птица улетала куда-то каждую ночь. И после той грозы, наутро, она так и не вернулась. Не было ее и следующим днем, и днем за ним, и больше она не объявлялась. Брун, наверное, до сих пор надеется, что однажды его всклокоченный сокол спорхнет в его шляпу, положенную в землю для денег, но я бы на его месте не тешил себя пустыми надеждами: скорее всего, птицу убило молнией. Или швырнуло в дерево, одна Мудрая знает, что там произошло на самом деле. Суть в том, что Брун снова замкнулся. Мог даже для песен рта не раскрывать, а несчастными белыми глазами таращиться куда-то перед собой. Жалко его, он ведь хороший парень. Да и ему всего двадцать лет – а выглядит глубоким стариком. В морщинах, тоскливый, чумазый, с сединой в волосах и по-старчески слабым телом.
Только вот что меня волновать недавно начало: как-то раз я сидел у Роми в трактире, отмечал кружкой пива рождение моей младшенькой, как вдруг с улицы меня взмахом руки позвал Брун. Я, конечно, был уже слегка навеселе, но кружку отставил и спустился на крыльцо, чтобы сесть на ступеньку и узнать, чего от меня нужно Бруну.
И он рассказал мне, что уже которую ночь ему видятся странные сны.
Я, честно говоря, опешил. В голове до сих пор не укладывается – как это так, разве слепые видят сны? Как они это делают, если никогда в жизни не видели ни травы, ни солнца, ни облаков? Но Бруну я этого говорить не стал. Он и без того выглядел нервным, да и разговоры об его увечьях его обычно очень удручали.
Брун сказал, что во снах он видит всякое. Что он – это его потерянный сокол, которого страшной бурей унесло далеко-далеко, туда, где холодные ледяные горы, высокая чистая луна и много больших рек. Что ему снится, как он летит стрелой кочевника в льдистом заливе, а потом навстречу ему появляется соколиха, и в ней он отчего-то видит не птицу, а прекрасную девушку…
В другую ночь ему снится эта же девушка, только оба они – люди, а Брун – зряч и бегает ловчее оленя, а у девушки в волосах цвета спелых каштанов – маленькая корона, отчего он зовет ее Королевной. Она срывает с травинки маленький синий цветочек и подносит его к своему лицу, и Брун видит, что глаза у нее – в цвет, а она вкладывает цветок в его руку и говорит, что это – горечавка. И, просыпаясь, Брун первым делом ощупывает свою ладонь, но, конечно, никаких цветов там нет.
В следующем сне девушка перекидывается соколом, и Брун не верит своим прозревшим глазам, когда ее руки, тоненькие, точно рябиновые веточки, обрастают блестящими крапчатыми перьями. Королевна ведет его за собой через все те же ледяные фьорды и холодные реки, а он чувствует в крыльях морозный воздух и раз за разом умирает от счастья. Она приводит его на гряду холмов, и они, опустившись на самый высокий, садятся рядышком, уже люди, и Брун играет ей на струнах и поет лучшие из своих песен. А потом она достает из травы его шляпу, берет пальчиками луну с неба и отрывает гладко, точно шляпку от гриба, и кладет ее в его шляпу, и улыбается. А он целует ее руки и шепчет: Королевна, моя Королевна!..
Я все слушал его, слушал, и даже не заметил, как у Бруна из глаз потекло. Он плакал, даже не шмыгая носом, но вид у него от этого сделался такой болезненный, что я не мог его не пожалеть – попросил у Роми чего покрепче, заставил Бруна это выпить и помог ему добраться до дома. Хотя от его рассказов о снах у меня до сих пор холодок по коже.
Но, знаете, я же – его друг, в конце-то концов, и дела добрые, как я уже сказал, делать люблю. Я уже договорился с лекарем: завтра он привезет мне сонных таблеток от своих заграничных друзей. Их принимают люди, которых мучают кошмары, чтоб спали они долго и крепко, а то, что снится Бруну, иначе, кроме как кошмаром, и не назовешь. Люди-оборотни, королевны какие-то… А жена сказала, что съездит к сестре и нарвет у нее тишь-травы. Действует, как успокоительное – то, что надо, я считаю.
Честное слово, все, что знаю, я Вам о Бруне рассказал, Вы и так украли у меня чуточку больше времени, чем я на то рассчитывал… Теперь мне пора бежать на молитву, уж простите за скомканное прощание! Надеюсь, что был Вам полезен... Не забывайте чтить Мудрую, ибо она – мать всех нас. Удачного дня!
-
-
14.10.2011 в 21:43