in you!
AWESOME
умению собирать из кусочков бесшовное целое - завидую по-доброму
срсли, это ОЧЕНЬ Дом. особенно последний кусочек
умению собирать из кусочков бесшовное целое - завидую по-доброму
срсли, это ОЧЕНЬ Дом. особенно последний кусочек
06.10.2011 в 15:28
Пишет A.Dent:Обрывки
Пейринг: Р Первый/Стервятник и другие
Рейтинг: PG-13
Жанр: спросите чего полегше
Предупреждения: АУ, постканон, совершеннейший сумбур, местами переходящий в откровенный бред.
Все права у госпожи Петросян
читать дальшеНакануне. Сфинкс
-… тот ли из нас умер, кто должен был умереть, - заканчивает Стервятник негромко.
Сфинкс молчит. Что можно ответить на такое вот? Любые слова будут лишены всякого смысла. Стервятник сутулится сильней, завешивая лицо белобрысой челкой. Мерный шум заоконного дождя становится почти оглушительным.
Стервятник вздыхает и, кажется, собирается сказать еще что-то, но в этот момент в спальню въезжает слегка всклокоченный Лорд. Тормозит сразу за порогом и переводит вопросительный взгляд со Сфинкса на Стервятника и обратно.
- Я пойду, - говорит Стервятник, вставая. – Прости, что отнял у тебя время.
- И ты, - отвечает Сфинкс, - прости.
Взгляд Лорда трансформируется в недоуменный.
Сфинкс прислоняется лбом к оконному стеклу и молчит.
Стекло холодное и мокрое.
А Стервятник за полминуты состарился не меньше, чем на двести лет.
Причины и следствия. Ральф
- Вешаться, знаешь ли, не слишком эстетично.
- Зато дешево, - надсадный кашель, - надежно, - к кашлю прибавляется жутковатое бульканье, - и практично, - рука с выкрашенными в черный цвет ногтями тянется к шее, к отливающему лиловым широкому следу от кожаного ремня.
- Не мог уснуть, - тон почему-то получается оправдывающимся. Как будто Ральф еще и виноват. – Сначала мысли… идиотские, потом эта флейта…
- Судьба, - хриплый каркающий смех. – Сука.
- Пожалуй, - неловкая пауза, - ты прав.
Исход. Черный
- Поедем со мной, - Черный ожесточенно мнет примелькавшуюся всему Дому бандану. Ту самую, в мелких черепушках.
Курильщик смотрит на процесс завороженно. Потухшая сигарета свисает меж пальцев. Бандана медленно, но верно превращается в жалкий черно-белый ком.
- Отец расстроится, - голос почти не слушается, слова выговариваются с неимоверным трудом.
- Хочешь, я сам с ним поговорю? – бандане, похоже, недолго осталось. Бедная, ни в чем не повинная тряпочка.
Курильщик отрицательно мотает головой. Что Черный может сказать отцу? Поведать, что проделывал с его сыном последние два месяца? По взаимному согласию, естественно – только папа все равно не поймет.
- Не стоило тебе бриться наголо, - шепчет Курильщик сдавленно.
- Идиот, - ровно сообщает Черный. Под пронзительный звук рвущейся ткани.
- Идиот, - соглашается Курильщик, провожая тоскливым взглядом неестественно прямую спину удаляющегося Черного.
Накануне. Дорогуша
- Бросаешь меня? – Дорогуша сползает на пол, беспомощно хватаясь руками за гладкую стену. – Ты – меня?!
- Ты можешь остаться, - голос Ангела нежен, как никогда раньше.
- Не могу, - зло сплевывает Дорогуша. – И никогда не мог. Ни-ког-да, - он запускает пальцы в непослушные свои волосы и дергает с такой силой, что вырывает вполне приличный клок. С корнем.
Ангел подъезжает ближе.
- Ну как же я в Наружности? – беспомощно вопрошает он. – Нельзя мне в Наружность, совсем нельзя…
- Вот и катись! – Дорогуша срывается на крик. – Катись ко всем чертям, ты… ты…
Он швыряет выдранные пряди в бледное лицо Ангела. Съеживается, прикрывая голову обеими руками. Как будто готовится к тому, что сейчас его будут бить.
Ангел слушает сдавленные рыдания и скрупулезно снимает с колен и живота длинные темные волосинки.
Причины и следствия. Стервятник
В квартире у Ральфа оказалось тесно, бесприютно и уныло. Как в какой-нибудь полузаброшенной гостинице из дешевого ужастика.
Паркет перемерзко скрипел, в окна немилосердно дуло, а диван с потертой обивкой радовал впечатляющим провалом прямо по центру.
А еще Ральф унес куда-то все ножи и вилки, а так же ремни, веревки и, наверное, даже резиновые подтяжки – если, конечно, в его логовое водилось подобное безобразие. Стервятник не проверял. Он и шевелился исключительно для того, чтобы посетить тесный сортир с гулко рычащим унитазом. И еще душ.
Кожа зудела и чесалась, мешая окончательно погрузиться в блаженную тьму черной меланхолии.
Ральф приволок какую-то дрянь, воняющую спиртом и травами. Не то чтобы дрянь помогала, но все же после ее втирания зуд становился чуть менее невыносимым.
Стервятник молча сносил чужую заботу.
Ральф перевез к себе все до единого кактусы и заклеил окна.
Диван пришлось выбросить. Мерзкий провал не подлежал ремонту.
Исход. Слепой
…Он просто вжал Сфинкса в стену – Сфинкса, который мог бы одним движением отшвырнуть его в другой конец опустевшего коридора, но почему-то не сделал ничего, - провел по гладким щекам всеми пальцами сразу, ощутив с удивлением теплую мокрость, впечатался ртом в горько-соленые губы, недоумевая, отчего не сделал этого давным-давно. Сжал зубы на влажной коже шеи – прощай, а может быть все-таки до свидания – и ушел, унося с собой вкус Сфинкса и половину его сердца впридачу.
Причины и следствия. Курильщик
Дорогуша то рыдал, забившись в угол, то злобно пялился на жалкие остатки двух стай из-под съехавшей на глаза челки.
Курильщику больше нравился рыдающий вариант, как бы жутко это не звучало. От взгляда Дорогуши, вроде неподвижного, но следящего за каждым неотступно, насквозь пробирало самым настоящим морозом.
Гупи объяснил Курильщику насчет Ангелочка, но легче тому не стало.
Дракон сварливо предложил не обращать внимания. Курильщик честно попытался. И у него почти получилось – ровно до того момента, как он не вспомнил Черного и почившую в его руках черепастую бандану.
Курильщик почти присоединился к Дорогуше в его углу, но в последний момент сумел сдержаться.
Визит вежливости. Гном
- Неплохо, неплохо, - качая головой и хихикая, Старик прошаркал прямиком в единственную комнату.
Полюбовался с порога сгорбленной спиной валяющегося на диване – новом диване – Стервятника.
- Ну-ну, - пробормотал он негромко, но вполне отчетливо. – Никогда бы не подумал, что наш маленький Рекс вдруг разучится кусаться.
Спина даже не дрогнула.
Ральф, наблюдающий из-за плеча бывшего директора, усмехнулся невесело.
- Кошмар и гордость Хламовника, - мечтательно протянул Старик. – Сколько крови мне попортил – приятно вспомнить. Давай-ка выпьем, - хихикнул он, обернувшись к Ральфу. – За старое доброе время.
На второй бутылке привезенного Стариком отвратительно-сладкого вина Стервятник выполз на кухню. Траурный пиджак висел на нем, как на вешалке, потухшие желтые глаза в обрамлении иссиня-черных кругов смотрелись пугающе, оставленные острыми ногтями алые полосы навевали ассоциации с индейской боевой раскраской.
Стервятник отпил из услужливо подсунутого Стариком стакана и скривился:
- Гадость.
Старик расплылся в самодовольной улыбке.
- Еще бы не гадость, - хохотнул он. – Ты пей, мальчик, пей. Тебе это сейчас пользительно.
Ральф неспешно пододвинул к Стервятнику блюдечко с нарезанным сыром.
Ночью Стервятник ввинтился под тонкое Ральфово одеяло и бесцеремонно уткнулся носом в чужое плечо.
Ральф стоически выдержал приступ сдавленных рыданий, бездумно разглядывая потолок.
Перед тем, как отключиться, Стервятник проворчал, что хозяину не пристало спать на полу, а диван достаточно широк для двоих.
Ральф не стал возражать. Диван и вправду мог свободно вместить двух тощих психов. К тому же, на полу становилось холодновато.
Безнадега. Дорогуша
Из так называемого родительского дома он сбежал через три дня.
В подвале, где он поселился, было холодно и сыро, зато почти не донимали злобные беззубые людишки, пронзительно воняющие помойкой и застарелым перегаром. Да и подвальные крысы предпочитали места посуше.
Он собирал пустые бутылки и выброшенные газеты. Питался хлебом и изредка – дешевой колбасой. В удачные дни, когда улов стеклотары и макулатуры был особенно хорош, он позволял себе бутылочку пива. Несколько раз его подкарауливали другие бездомные. Валили на землю, пинали обутыми в драные башмаки ногами, отбирали добычу. Он вставал, утирался рукавом и брел в свой холодный подвал.
Жизнь потеряла всякий смысл, но прекратить затянувшийся балаган было почему-то страшно.
Стокгольмский синдром. Стервятник
Ральф привык уже просыпаться, отплевываясь от влезших в рот светлых волос.
А вот просыпаться от того, что худое, но достаточно тяжелое тело плотно прижимает тебя ко в меру жестким диванным подушкам…
- Это что? – интересуется Ральф, стараясь игнорировать вполне закономерную реакцию родного организма на чужие действия. – Запоздавшая благодарность? Страшная месть?
Аристократически тонкая ладонь запечатывает извергающий обидные слова рот.
- Считай Стокгольмским синдромом, - шепчет Стервятник, и глаза его горят дьявольским желтым огнем, а рот скалится в знакомо-гнусной ухмылке, - если тебе угодно.
Ральф гневно мотает головой. Ему не нужен какой-то там синдром. Ему не нужна благодарность, выраженная таким способом. Лучше уж месть.
Стервятник улыбается.
- Давным-давно, - говорит он медленно, - я ненавидел себя за одну вещь. Не представляешь даже, до какой степени. Потому что считал, что таким образом предаю, - секундное промедление, внезапно тяжелое, как добрый мешок цемента, - Макса.
Пахнущая табаком ладонь ускользает под одеяло. Ральф снова может говорить.
Стервятник ждет.
Купившееся на гнусную провокацию тело ноет, начиная с кончиков пальцев на ногах.
- А сейчас? – уточняет Ральф, в то время как руки его начинают осторожное исследование неизведанной пока территории.
- Сейчас не считаю, - огрызается Стервятник.
Кожа у него гладкая, как у ребенка. Дыхание пахнет мятной зубной пастой, а отросшие за несколько месяцев волосы снова лезут Ральфу в рот.
Воспитательный момент. Рыжий
- Аферюга, самый настоящий, - бывший директор слабо бьет сухим кулачком по поверхности одеяла.
Слушая прерываемое сухим кашлем старческое хихиканье, Рыжий невольно растягивает губы в хитрющей улыбке.
- Все для блага общины, - сообщает он нарочито-невинным голосом.
Старый гном фыркает.
- Твои художества, - говорит он наставительно, - однажды выйдут тебе же боком.
- Но ведь обошлось, - с легкой обидой отзывается Рыжий.
- Как сказать, как сказать, - умирающий Гном с усилием качает головой. – К примеру, Черный…
- А что Черный? – притворно удивляется «аферист». – Черный волен поступать, как считает нужным, я ему не указ.
- Ну и жук, - старик снова начинает смеяться, - ну и…
Так он и уходит – с лукавой улыбкой на тонких губах, со сморщенным от смеха лицом.
Рыжий хочет верить, что Гном ушел вполне счастливым.
Причины и следствия. Черный
- Ты счастлив? – отрывисто интересуется Черный, запинывая потертый рюкзак под серое пальто, сиротливо свисающее с криво прибитой на стену вешалки.
- Еще не знаю, - честно признается Курильщик.
Он нервно барабанит пальцами по колену и упорно смотрит куда угодно, только не на Черного.
- Ты надолго? – спрашивает Курильщик, втягивая голову в плечи.
- Планировал насовсем, - Черный щурит правый глаз.
Курильщик лезет в нагрудный карман за сигаретами.
- Тогда счастлив, - говорит он. – Наверное.
Черный делает шаг вперед и почти выдирает сигаретную пачку из дрожащей руки Курильщика.
- Наверное? – уточняет он с легкой угрозой.
Курильщик резко поднимает голову, чтобы немедленно вляпаться в недовольный синий взгляд.
- Я думаю, - поясняет он, - точнее, я почти уверен, что… Учитывая наш последний разговор... И вообще…
- Идиот, - Черный выковыривает Курильщика из коляски так быстро, что тот едва успевает ухватиться за просторную рубашку цвета хаки.
- Идиот, - покорно соглашается Курильщик, уставившись на обветренные губы Черного. Затаив дыхание и на всякий случай даже не моргая.
Возвращение. Дорогуша
Пронзительный вой автомобильного гудка, стремительно надвигающийся свет фар, слепящий до невозможности, удар. Облегчение размером с грузовик и погружение в вязкую темноту.
- Ты все-таки сумел! – хрустальный голос звенит от восторга.
Никакой темноты. Ласковый шепот травы, теплый ветер и сияющая улыбка напротив. Ангельская улыбка…
Равновесие. Сфинкс
Сидящая на краю кровати Русалка зябко кутается в слишком большой для нее свитер.
На другом конце кровати Сфинкс мучается от того, что не может подобрать подходящих слов. Для извинения.
- Не извиняйся, - говорит Русалка безмятежно. – У нас с тобой не было выбора.
Гостья с Той стороны придвигается почти вплотную и гладит Сфинкса по щеке. Жестом то ли сестринским, то ли вообще материнским.
- Скоро, - говорит она спокойно, - ты встретишься с тем, кого когда-то отпустил.
Сфинкс поворачивает голову и легко касается губами тонких девичьих пальцев.
Что делать – слов, способных описать хотя бы сотую долю переполнившей все существо Сфинкса благодарности, он тоже не нашел.
URL записиПейринг: Р Первый/Стервятник и другие
Рейтинг: PG-13
Жанр: спросите чего полегше
Предупреждения: АУ, постканон, совершеннейший сумбур, местами переходящий в откровенный бред.
Все права у госпожи Петросян
читать дальшеНакануне. Сфинкс
-… тот ли из нас умер, кто должен был умереть, - заканчивает Стервятник негромко.
Сфинкс молчит. Что можно ответить на такое вот? Любые слова будут лишены всякого смысла. Стервятник сутулится сильней, завешивая лицо белобрысой челкой. Мерный шум заоконного дождя становится почти оглушительным.
Стервятник вздыхает и, кажется, собирается сказать еще что-то, но в этот момент в спальню въезжает слегка всклокоченный Лорд. Тормозит сразу за порогом и переводит вопросительный взгляд со Сфинкса на Стервятника и обратно.
- Я пойду, - говорит Стервятник, вставая. – Прости, что отнял у тебя время.
- И ты, - отвечает Сфинкс, - прости.
Взгляд Лорда трансформируется в недоуменный.
Сфинкс прислоняется лбом к оконному стеклу и молчит.
Стекло холодное и мокрое.
А Стервятник за полминуты состарился не меньше, чем на двести лет.
Причины и следствия. Ральф
- Вешаться, знаешь ли, не слишком эстетично.
- Зато дешево, - надсадный кашель, - надежно, - к кашлю прибавляется жутковатое бульканье, - и практично, - рука с выкрашенными в черный цвет ногтями тянется к шее, к отливающему лиловым широкому следу от кожаного ремня.
- Не мог уснуть, - тон почему-то получается оправдывающимся. Как будто Ральф еще и виноват. – Сначала мысли… идиотские, потом эта флейта…
- Судьба, - хриплый каркающий смех. – Сука.
- Пожалуй, - неловкая пауза, - ты прав.
Исход. Черный
- Поедем со мной, - Черный ожесточенно мнет примелькавшуюся всему Дому бандану. Ту самую, в мелких черепушках.
Курильщик смотрит на процесс завороженно. Потухшая сигарета свисает меж пальцев. Бандана медленно, но верно превращается в жалкий черно-белый ком.
- Отец расстроится, - голос почти не слушается, слова выговариваются с неимоверным трудом.
- Хочешь, я сам с ним поговорю? – бандане, похоже, недолго осталось. Бедная, ни в чем не повинная тряпочка.
Курильщик отрицательно мотает головой. Что Черный может сказать отцу? Поведать, что проделывал с его сыном последние два месяца? По взаимному согласию, естественно – только папа все равно не поймет.
- Не стоило тебе бриться наголо, - шепчет Курильщик сдавленно.
- Идиот, - ровно сообщает Черный. Под пронзительный звук рвущейся ткани.
- Идиот, - соглашается Курильщик, провожая тоскливым взглядом неестественно прямую спину удаляющегося Черного.
Накануне. Дорогуша
- Бросаешь меня? – Дорогуша сползает на пол, беспомощно хватаясь руками за гладкую стену. – Ты – меня?!
- Ты можешь остаться, - голос Ангела нежен, как никогда раньше.
- Не могу, - зло сплевывает Дорогуша. – И никогда не мог. Ни-ког-да, - он запускает пальцы в непослушные свои волосы и дергает с такой силой, что вырывает вполне приличный клок. С корнем.
Ангел подъезжает ближе.
- Ну как же я в Наружности? – беспомощно вопрошает он. – Нельзя мне в Наружность, совсем нельзя…
- Вот и катись! – Дорогуша срывается на крик. – Катись ко всем чертям, ты… ты…
Он швыряет выдранные пряди в бледное лицо Ангела. Съеживается, прикрывая голову обеими руками. Как будто готовится к тому, что сейчас его будут бить.
Ангел слушает сдавленные рыдания и скрупулезно снимает с колен и живота длинные темные волосинки.
Причины и следствия. Стервятник
В квартире у Ральфа оказалось тесно, бесприютно и уныло. Как в какой-нибудь полузаброшенной гостинице из дешевого ужастика.
Паркет перемерзко скрипел, в окна немилосердно дуло, а диван с потертой обивкой радовал впечатляющим провалом прямо по центру.
А еще Ральф унес куда-то все ножи и вилки, а так же ремни, веревки и, наверное, даже резиновые подтяжки – если, конечно, в его логовое водилось подобное безобразие. Стервятник не проверял. Он и шевелился исключительно для того, чтобы посетить тесный сортир с гулко рычащим унитазом. И еще душ.
Кожа зудела и чесалась, мешая окончательно погрузиться в блаженную тьму черной меланхолии.
Ральф приволок какую-то дрянь, воняющую спиртом и травами. Не то чтобы дрянь помогала, но все же после ее втирания зуд становился чуть менее невыносимым.
Стервятник молча сносил чужую заботу.
Ральф перевез к себе все до единого кактусы и заклеил окна.
Диван пришлось выбросить. Мерзкий провал не подлежал ремонту.
Исход. Слепой
…Он просто вжал Сфинкса в стену – Сфинкса, который мог бы одним движением отшвырнуть его в другой конец опустевшего коридора, но почему-то не сделал ничего, - провел по гладким щекам всеми пальцами сразу, ощутив с удивлением теплую мокрость, впечатался ртом в горько-соленые губы, недоумевая, отчего не сделал этого давным-давно. Сжал зубы на влажной коже шеи – прощай, а может быть все-таки до свидания – и ушел, унося с собой вкус Сфинкса и половину его сердца впридачу.
Причины и следствия. Курильщик
Дорогуша то рыдал, забившись в угол, то злобно пялился на жалкие остатки двух стай из-под съехавшей на глаза челки.
Курильщику больше нравился рыдающий вариант, как бы жутко это не звучало. От взгляда Дорогуши, вроде неподвижного, но следящего за каждым неотступно, насквозь пробирало самым настоящим морозом.
Гупи объяснил Курильщику насчет Ангелочка, но легче тому не стало.
Дракон сварливо предложил не обращать внимания. Курильщик честно попытался. И у него почти получилось – ровно до того момента, как он не вспомнил Черного и почившую в его руках черепастую бандану.
Курильщик почти присоединился к Дорогуше в его углу, но в последний момент сумел сдержаться.
Визит вежливости. Гном
- Неплохо, неплохо, - качая головой и хихикая, Старик прошаркал прямиком в единственную комнату.
Полюбовался с порога сгорбленной спиной валяющегося на диване – новом диване – Стервятника.
- Ну-ну, - пробормотал он негромко, но вполне отчетливо. – Никогда бы не подумал, что наш маленький Рекс вдруг разучится кусаться.
Спина даже не дрогнула.
Ральф, наблюдающий из-за плеча бывшего директора, усмехнулся невесело.
- Кошмар и гордость Хламовника, - мечтательно протянул Старик. – Сколько крови мне попортил – приятно вспомнить. Давай-ка выпьем, - хихикнул он, обернувшись к Ральфу. – За старое доброе время.
На второй бутылке привезенного Стариком отвратительно-сладкого вина Стервятник выполз на кухню. Траурный пиджак висел на нем, как на вешалке, потухшие желтые глаза в обрамлении иссиня-черных кругов смотрелись пугающе, оставленные острыми ногтями алые полосы навевали ассоциации с индейской боевой раскраской.
Стервятник отпил из услужливо подсунутого Стариком стакана и скривился:
- Гадость.
Старик расплылся в самодовольной улыбке.
- Еще бы не гадость, - хохотнул он. – Ты пей, мальчик, пей. Тебе это сейчас пользительно.
Ральф неспешно пододвинул к Стервятнику блюдечко с нарезанным сыром.
Ночью Стервятник ввинтился под тонкое Ральфово одеяло и бесцеремонно уткнулся носом в чужое плечо.
Ральф стоически выдержал приступ сдавленных рыданий, бездумно разглядывая потолок.
Перед тем, как отключиться, Стервятник проворчал, что хозяину не пристало спать на полу, а диван достаточно широк для двоих.
Ральф не стал возражать. Диван и вправду мог свободно вместить двух тощих психов. К тому же, на полу становилось холодновато.
Безнадега. Дорогуша
Из так называемого родительского дома он сбежал через три дня.
В подвале, где он поселился, было холодно и сыро, зато почти не донимали злобные беззубые людишки, пронзительно воняющие помойкой и застарелым перегаром. Да и подвальные крысы предпочитали места посуше.
Он собирал пустые бутылки и выброшенные газеты. Питался хлебом и изредка – дешевой колбасой. В удачные дни, когда улов стеклотары и макулатуры был особенно хорош, он позволял себе бутылочку пива. Несколько раз его подкарауливали другие бездомные. Валили на землю, пинали обутыми в драные башмаки ногами, отбирали добычу. Он вставал, утирался рукавом и брел в свой холодный подвал.
Жизнь потеряла всякий смысл, но прекратить затянувшийся балаган было почему-то страшно.
Стокгольмский синдром. Стервятник
Ральф привык уже просыпаться, отплевываясь от влезших в рот светлых волос.
А вот просыпаться от того, что худое, но достаточно тяжелое тело плотно прижимает тебя ко в меру жестким диванным подушкам…
- Это что? – интересуется Ральф, стараясь игнорировать вполне закономерную реакцию родного организма на чужие действия. – Запоздавшая благодарность? Страшная месть?
Аристократически тонкая ладонь запечатывает извергающий обидные слова рот.
- Считай Стокгольмским синдромом, - шепчет Стервятник, и глаза его горят дьявольским желтым огнем, а рот скалится в знакомо-гнусной ухмылке, - если тебе угодно.
Ральф гневно мотает головой. Ему не нужен какой-то там синдром. Ему не нужна благодарность, выраженная таким способом. Лучше уж месть.
Стервятник улыбается.
- Давным-давно, - говорит он медленно, - я ненавидел себя за одну вещь. Не представляешь даже, до какой степени. Потому что считал, что таким образом предаю, - секундное промедление, внезапно тяжелое, как добрый мешок цемента, - Макса.
Пахнущая табаком ладонь ускользает под одеяло. Ральф снова может говорить.
Стервятник ждет.
Купившееся на гнусную провокацию тело ноет, начиная с кончиков пальцев на ногах.
- А сейчас? – уточняет Ральф, в то время как руки его начинают осторожное исследование неизведанной пока территории.
- Сейчас не считаю, - огрызается Стервятник.
Кожа у него гладкая, как у ребенка. Дыхание пахнет мятной зубной пастой, а отросшие за несколько месяцев волосы снова лезут Ральфу в рот.
Воспитательный момент. Рыжий
- Аферюга, самый настоящий, - бывший директор слабо бьет сухим кулачком по поверхности одеяла.
Слушая прерываемое сухим кашлем старческое хихиканье, Рыжий невольно растягивает губы в хитрющей улыбке.
- Все для блага общины, - сообщает он нарочито-невинным голосом.
Старый гном фыркает.
- Твои художества, - говорит он наставительно, - однажды выйдут тебе же боком.
- Но ведь обошлось, - с легкой обидой отзывается Рыжий.
- Как сказать, как сказать, - умирающий Гном с усилием качает головой. – К примеру, Черный…
- А что Черный? – притворно удивляется «аферист». – Черный волен поступать, как считает нужным, я ему не указ.
- Ну и жук, - старик снова начинает смеяться, - ну и…
Так он и уходит – с лукавой улыбкой на тонких губах, со сморщенным от смеха лицом.
Рыжий хочет верить, что Гном ушел вполне счастливым.
Причины и следствия. Черный
- Ты счастлив? – отрывисто интересуется Черный, запинывая потертый рюкзак под серое пальто, сиротливо свисающее с криво прибитой на стену вешалки.
- Еще не знаю, - честно признается Курильщик.
Он нервно барабанит пальцами по колену и упорно смотрит куда угодно, только не на Черного.
- Ты надолго? – спрашивает Курильщик, втягивая голову в плечи.
- Планировал насовсем, - Черный щурит правый глаз.
Курильщик лезет в нагрудный карман за сигаретами.
- Тогда счастлив, - говорит он. – Наверное.
Черный делает шаг вперед и почти выдирает сигаретную пачку из дрожащей руки Курильщика.
- Наверное? – уточняет он с легкой угрозой.
Курильщик резко поднимает голову, чтобы немедленно вляпаться в недовольный синий взгляд.
- Я думаю, - поясняет он, - точнее, я почти уверен, что… Учитывая наш последний разговор... И вообще…
- Идиот, - Черный выковыривает Курильщика из коляски так быстро, что тот едва успевает ухватиться за просторную рубашку цвета хаки.
- Идиот, - покорно соглашается Курильщик, уставившись на обветренные губы Черного. Затаив дыхание и на всякий случай даже не моргая.
Возвращение. Дорогуша
Пронзительный вой автомобильного гудка, стремительно надвигающийся свет фар, слепящий до невозможности, удар. Облегчение размером с грузовик и погружение в вязкую темноту.
- Ты все-таки сумел! – хрустальный голос звенит от восторга.
Никакой темноты. Ласковый шепот травы, теплый ветер и сияющая улыбка напротив. Ангельская улыбка…
Равновесие. Сфинкс
Сидящая на краю кровати Русалка зябко кутается в слишком большой для нее свитер.
На другом конце кровати Сфинкс мучается от того, что не может подобрать подходящих слов. Для извинения.
- Не извиняйся, - говорит Русалка безмятежно. – У нас с тобой не было выбора.
Гостья с Той стороны придвигается почти вплотную и гладит Сфинкса по щеке. Жестом то ли сестринским, то ли вообще материнским.
- Скоро, - говорит она спокойно, - ты встретишься с тем, кого когда-то отпустил.
Сфинкс поворачивает голову и легко касается губами тонких девичьих пальцев.
Что делать – слов, способных описать хотя бы сотую долю переполнившей все существо Сфинкса благодарности, он тоже не нашел.
@темы: чужое, дом, в котором, фанфикшн