in you!
ураа, Рита дала добро! 
Фандом: Дом, в котором...
Пейринг: Черный/Курильщик
Рейтинг: PG-15
Размер: мини (~6 стр)
Предупреждения: постДом, АУ и еще бог весть что; все довольно-таки мрачно и стремно.
читать дальше
Курильщик просыпается в грохоте и жаре. Как будто заснул в доме, объятом пожаром, и сон его потревожил только кусок, скажем, потолка, рухнувший в изножье кровати. Моргает, протирает глаза, стряхивает ногтями со лба липкую испарину.
Пол, постель и Курильщика на ней встряхивает снова. В окно с бесстыдно распахнутыми ставнями, около которого застыл Черный, врывается огромное рыжее облако. Пламенный дикобраз, фыркающий сотней огненных игл. Дыхание взрыва, встряхивающего Курильщика. Рыжее с белым и следами сажи кидается на скулы и лоб Черного. На тяжелый подбородок. Забивается в льдистые глаза, отчего кажется, что они сейчас растают и станут совсем прозрачными.
Черный недвижим, когда гранатой – или что это было? – дышит ему лицо. Футболка треплется крылатыми складками пиратского паруса. Руки за спиной, запястье в пальцах. Тесные, сжатые губы. Такой холодный и близкий Черный.
- Что это было? – спрашивает Курильщик нервно, как будто не знает ответа. Как будто не знает, что так началась война. На самом деле, началась она раньше, еще вчера утром, когда об этом впервые заговорили в СМИ. Остаток дня у нормальных людей прошел в бестолковой беготне и кровавых медвежьих драках за банку консервов или место в городском бункере размером с пару поставленных рядом гаражей. Остаток дня у них прошел тихо, так, как будто оба посчитали новость первоапрельской шуткой или вовсе ее не слышали. Разве что у Курильщика отчего-то защипало в глазах, когда он втиснулся вечером с Черным на кровать и позволил себе опереться на него спиной, пока тот читал Моэма в сдвинутых на кончик носа очках.
Курильщику совсем не кажется странным то, что война настигла их в этой крохотной провинции, где ни в одном доме даже центральный канал настроить без помех не получается. Иногда ему кажется, что, если бы он верил во всю эту мистику, связанную с Домом, то он бы решил, что это Дом так мстит за то, что из его пальцев Курильщик сбежал в пальцы Черного, достаточно защищенного от домовой магии. Но война гремит не только здесь. Где-то она, наверное, началась раньше, где-то начнется позже. Рано или поздно она сожрет столько городов, сколько понадобится ей для того, чтобы ощутить приятную сытость.
На самом деле у него просто не было времени подумать об этом дольше. Покусать губы в ужасе, вспомнить книжки Ремарка, позаламывать пальцы и пожалеть себя – молодого, двадцатитрехлетнего Эрика Циммермана.
Впрочем, Курильщик думает, что у него еще будет время на жалость.
- А черт его знает, - бубнит Черный в ответ и отходит от окна. Громыхает ботинками, пока подходит к кровати со скрючившимся на ней Курильщиком. Выглядит он так, как будто собирается подорваться и бежать куда-то. То есть, жутковато выглядит.
Этого Курильщик, пожалуй, боится больше всего. Остаться разъезжать в коляске по пустому дому, пока подоконник бороздят когтями огненно-взрывчатые драконы, пока за тоненькой стенкой трещат редкие выстрелы, пока Черный слоняется черт знает где.
- Я думал насчет того, чтобы сходить за формой, - оправдывает ожидания Курильщика Черный и опускает глаза. Сжимает одеяло в пальцах.
- За какой формой? – глупо спрашивает Курильщик и подтягивается к своим коленкам, чтобы видеть голову Черного напротив своей головы.
Черный водит кулаком по одеялу. И говорит, дескать, через четыре автобусные остановки отсюда есть – точнее, был – кинотеатр, который уже маленько порушили, но от него осталось явно больше, чем от других публичных мест в округе. Небольшая группа наивных активистов стеклась в этот кинотеатр, притащив с собой все, что могла унести и что могло хоть как-то помочь в сложившейся ситуации. Пистолеты, черные, как спинки скарабеев, охотничьи ружья и винтовки. Тоненькие бронежилеты, кастеты, кое-какая раскрашенная в защитку одежда из плотной ткани, ножи – маленькие перочинные и складные столовые. Все, что могло оказаться полезным в защите, просилось в руки мужчин, которые умели с этим обращаться. Мужчин, которые могли выполнить свой долг перед этим захолустьем и перед теми, кто поневоле попал с ними в это захолустье в такое нехорошее время.
Курильщик знает, что с оружием Черный обращаться умеет. Но все равно сглатывает, хватает Черного за плечо, просит:
- Не уходи, а?
Черный на него по-прежнему не смотрит, но Курильщик чувствует – как можно не почувствовать? – через прикосновение, что ему трудно.
- Я быстро, – говорит Черный и резко поднимается на ноги.
- Не надо быстро! – беспокоится Курильщик. – Лучше осторожно.
Черный оборачивается на него через плечо. Смотрит с тяжелыми нотками, как со свинцовой взвесью в глазах. Потом косо улыбается:
- Постараюсь совместить.
Курильщик провожает его нервным сердцем до самого порога, потом тянется к сигаретам.
Когда Черный возвращается, обоймы за стеной гудят и вздрагивают чаще и дольше. Иногда резкие желто-пряные вспышки вываливаются на подоконник и пугают и без того дерганого Курильщика. Он смотрит на пачку сигарет с двумя оставшимися сиротками, когда думает, что надо курить помедленнее – в конце концов, надо же будет как-то засыпать, хотя слова «сон» и «война» точно не стояли бы рядом, если бы кому-то вздумалось бы составить цепочку взаимосвязанных слов. Курильщик дрожит горлом и пальцами, когда курит, и не сразу видит в ворохе завитков, как из двери выныривает Черный.
Он складывает свою ношу на пол, садится рядом на колени и начинает перебирать. Курильщик взволнованно наблюдает, вытягивая шею со своего неизменного поста – сегодня он даже не стал пересаживаться в коляску, по правде говоря, опасаясь, что пол тряхнет так, что он упадет, и его придавит коляской сверху, а там мало ли что может случиться.
Лезет в голову всякое мрачное. Хотя Курильщик и в лучшие времена не был непрошибаемым оптимистом.
Черный поднимается с колен, так ничего и не выбрав из кучи кусачих ножей и россыпи чего-то, отдаленно напоминающего гильзы. Идет к Курильщику, садится на самый край кровати, почти как утром.
Курильщик думает: Боже, тронь меня, пожалуйста, это все, что мне сейчас надо.
Черный ловит его с полумысли – что даже немного странно для такого, как Черный. Вытягивает руку. Ерошит курильщиковы волосы, потом ставит ладонь на его шею и тянет к себе.
Ткнувшись носом в широкие ключицы Черного, Курильщик гадает, почему ему не щиплет глаза сейчас.
- Теперь ты уйдешь? – интересуется он. Хотя на самом деле не шибко хочет слышать ответ.
- Я должен, понимаешь? – говорит Черный, и Курильщик не может не восхититься. Ответственность Черного можно разлить в сотню бочек, и еще останется. А бочки – погрузить на какой-нибудь средиземноморский корабль, который отплывет в сияющий закат навстречу приключениям. Увидит тропики, зеленее бутылочного стекла, птиц, в оперении которых таится радуга, высокое южное небо, вино-розовое от жары и заката, и пронзающе-синюю воду под собой.
Когда Курильщик был маленьким, он постоянно мечтал о подобном. Даже в своих альбомах, было время, не рисовал ничего кроме корабля с драконьей мордой на носу, который прячется за линию горизонта.
- А ты, - голос Черного вытаскивает его из корабельного трюма за шкирку и встряхивает одновременно со звуком далекого взрыва за окном, - не должен никуда уходить, хорошо? Сиди здесь. И не вздумай подходить к окну. Или к двери. И вообще, - Черный выдыхает воздух носом, отчего вид у него становится хищный и разозленный, - носа наружу не высовывай. Понял?
Курильщик в глубине души тронут этой заботой. Но он все равно чувствует себя отвратительно, когда Черный скрывается за дверью.
И поначалу Курильщик действительно сидит в постели, натянув одеяло на острые сомкнутые колени. Вертит в пальцах пачку сигарет, уже пустую – две последние исчезли так быстро, что он сначала подумал, что ненароком уронил их под кровать. Свеситься и посмотреть было проблематично; Курильщик честно поискал сигареты на полу, не нашел ничего и на этом успокоился. Карандаш в пальцах не лежит, плотные страницы альбома вьются, как чешуя брошенной на мангал рыбы, - такие влажные у Курильщика руки.
Ему кажется, что он температурит. Горит, ноет над скулами, а во лбу кто-то будто бы проделал дырку и забил ее до отказа огнем – или горячими звездами. Руки не слушаются, комкают пачку и снова выпрямляют ее. Курильщика колотит, и он не знает, куда от этого можно деться.
Он лежит и слушает подозрительную тишину, пока нигде не бомбит и не рвет землю. Осмелев, стряхивает себя в коляску и тратит некоторое время на то, чтобы перестать так пугаться своего сидячего положения.
Курильщик толкает колеса, описывает маленький кружок по комнате. В окно даже не смотрит – думает о Черном.
А потом вспоминает о сигаретах и совершенно внезапно решает попытать счастья в магазинчике через один дом отсюда. Если оттуда не смели все, что там было, значит, ему повезло. Если на полках будет пусто – что ж, он вернется домой тихо и мирно и постарается, чтобы Черный никогда не узнал об этой его вылазке.
Коляска по развороченной земле едет отчего-то неохотно. Курильщик старается глядеть только перед собой – он боится увидеть где-то на земле кровь, или чью-то безвольную руку, или кого-то, бегущего наперевес с ружьем – убивать. Вокруг тихо, дробью выстрелов небо гремит где-то совсем далеко, но Курильщик толкает коляску так яростно, что очень скоро у него начинают натужно болеть руки, и когда он, наконец, подъезжает к магазину, ему требуется время, чтобы перевести дыхание. Колеса – в палевой пыли.
Раздвижные двери раскрыты до упора и, похоже, сломаны; подпорка в виде камня валяется рядом и немного сбоку. Уже от порога Курильщик видит, что в магазине нет ни одной живой души, но осталась стойка с журналами и бытовой химией, и еще какие-то продукты по мелочи.
Люди, думает Курильщик, неслись сюда табунами и готовы были повыбивать друг другу зубы за воду или соленые крекеры, которые можно долго хранить. Конечно, никто не думал о конфетах с ликером, или о чайных листьях, или о молочных коктейлях – хотя полки для спиртного расчищены основательно. Курильщик, впрочем, не сильно удивлен, когда замечает несколько мятых пачек сигарет, выпавших из сломанного пластикового контейнера над кассой на ленту. Не самый лучший ассортимент, но лучше, чем ничего – Курильщик усмехается невесело, берет сразу две пачки и сует себе в карманы. По дороге обратно задерживается около полки, набитой упаковками соленого арахиса, жареного миндаля, фундука в йогурте и фисташек. Курильщик вспоминает, что Черный любит соленый арахис, и тянется пальцами до края полки, когда сзади проносятся с грохотанием несколько пар ног.
Курильщик разворачивает коляску и сглатывает, дергаясь кадыком.
- Заебись, - говорит первый из четверых незваных гостей с непонятной интонацией, глаза у него бегают, голова спрятана в капюшоне, на серой толстовке – пятна земли и чего-то черного. Двое угрюмо маячат сзади. Оба собранные, чем-то похожие на гиен, жадно вытянувшие шеи – небритые и какие-то перекошенные. У одного из них глаза расставлены далеко, почти как у акулы-молота, у другого один глаз сильно косит. Четвертый кажется самым тихим, он тут же чутко поводит носом и отходит к стойке с журналами.
- Пиздец тебе, птичка, - тянет первый и свой жуткий нескладный рот раздвигает в улыбке.
- Может, не стоит, Эдди? – говорит ему кто-то из стоящей позади пары. Они держат руки в карманах и раскачиваются на носках вперед-назад, но позвоночники у них тугие, как кожа на барабане, и Курильщик чует, что стоит тому, которого они назвали Эдди, сказать им слово: они сорвутся. А у самого Курильщика сердце давно бьется в самом горле.
Далеко ли можно уехать на коляске от четырех здоровых парней?
Х-ха, хороший вопрос.
Эдди делает шаг. У него короткие, мускулистые ноги с кровавым бинтом под левой коленкой, завязанным прямо поверх джинс. Двое за ним шагают почти одновременно. Как на шахматной доске. Или в синхронном плаванье – Курильщик хихикает сердечным горлом, хотя это совсем, совсем не смешно.
Приближаясь, Эдди достает из кармана-кенгурухи на животе маленький перочинный ножик. Из тех, наверное, что раздают в кинотеатре через четыре остановки отсюда каждому мудаку, который придет и, скалясь, скажет: «Я хочу защищать этот город и всех, кто мне дорог!». Курильщик думает: а что они хотят с ним сделать? И попутно сверлит взглядом печально распахнутые двери, виднеющиеся между спинами тех двоих. Курильщик надеется: вот сейчас придет Черный, спустит в этих ублюдков по пуле, а потом они поедут домой и будут жевать соленый арахис, а по телевизору скажут, что война окончена. Или нет, не так: Эдди уже занесет над курильщиковой шеей свой перочинный ножик, а тут летней грозой ворвется Черный, и будет похож на большого рычащего волка, который распугивает кучку юных лисов, которые пока не слишком хорошо различают, где их добыча, а где – чужая. Звериные мотивы в голове Курильщика от безумного вида Эдди, не иначе.
Но Черного нет. Есть Эдди с ножом наперевес, два мрачных парня за его спиной и один – рассматривающий журнал с фотографиями ню.
Курильщик думает с жалостью: боже, мне двадцать три года, а я верю в такую чепуху.
И колеса толкает назад, чтобы они уперлись в стойку с орешками.
- Эд, придурок, - произносит один из тех, которые маячат за спиной у своего вожака, с необычно обескураженным выражением лица, - он же в инвалидной коляске…
Останавливается, сделав полшага, второй безымянный. Моргает и говорит:
- Ого, точно! В коляске. Инвалид. Нерабочий, наверное.
Эдди смотрит на Курильщика совсем нетвердо. Глаза у него дикие, как будто он месяц не спал, держался на витамине С и чистом кофеине.
- И как это я не заметил? – вопрошает он с такими интонациями, кто Курильщику хочется рассмеяться. Впрочем, рассмеяться ему хочется сразу по нескольким причинам, и тупость этого уличного отброса – одна из последних.
- Ты же в задницу укуренный, - пожимает плечами стоящий за правым его плечом.
- Да все вы в задницу укуренные, - подает голос от стойки четвертый, все время молчавший до этого. – Давайте больше не будем никому трахать мозг, возьмем водки, если она еще осталось, сигарет, и пойдем отсюда нахер.
Эдди складывает ножик, полоснув себе по пальцам. Топчется на одном месте, пока двое других парней звякают пузатыми бутылками у полки со спиртным, роняют что-то, ругаются и ржут. Курильщик сидит в оцепенении и радуется, что теперь к нему потеряли интерес. Прихрамывая, Эдди рысцой бежит к выходу, за ним – двойка, нагруженная водкой и сигаретами, четвертый, кажется, вообще никуда не спешит, даже задерживается у журналов, чтобы прихватить себе парочку на ночь.
Из смятых сигарет в курильщиковых карманах, наверное, просыпался весь табак. Он, правда, не рискует заменить эти пачки на другие, более презентабельные. Напряжение в руках, похожее на готовый лопнуть резиновый шарик, наполненный водой, даже не чувствуется, пока он катит коляску до дома так быстро, как будто за ним гонится сам Дьявол – или Стервятник, образ которого спустя столько лет все еще навещает его в страшных снах.
Курильщику сегодня явно везет: возвращается он минут за пять до прихода Черного – навскидку, привычка носить часы так и не вернулась к нему после Дома. Он как раз переползает из грязной, нарочно поставленной лицом к стене коляски на кровать, когда бахает по полу тяжелая поступь Черного. Курильщик рад его видеть; так рад, что в глаза не сразу бросаются выжженные брови с полосками горелой сажи там, где они были, разбитая губа и перевязка на боку. Бинты почти что чистые – значит, рана либо несерьезная, либо старая. Курильщик так нервничает, что улыбается, наверное, совсем маниакально. Сигареты неуклюже прячет под одеяло и хочет сказать: «Черный, я так рад, что ты в порядке», или «Черный, иди сюда», или «Черный, у нас оставалось печенье, ты не хочешь?».
Вместо этого Курильщик говорит:
- Меня чуть не убило четверо наркоманов в соседнем магазине.
Черный и без того выглядит усталым и потрепанным. Как будто ему сейчас нужно только лечь лицом в подушку, и чтобы кто-то сторожил его сон. Пальцы ему все еще жжет от пистолета, а глаза – от того, на что он сегодня насмотрелся. Все-таки, кто бы что ни говорил: война есть война. Даже такому, как Черный, это будет сложно пережить.
Черный, наверное, мечется между бессмысленным «ты ходил в магазин?» и агрессивным «я же сказал тебе сидеть здесь!». Но в конце концов делает свой выбор, останавливается у окна, опираясь бедрами о подоконник, и цедит:
- Ты не должен был уходить, вот и все.
Курильщик боится, что внезапным взрывом гранаты Черному обожжет спину в окне.
- То есть, тебе все равно? – и его снова несет не туда. Он изо всех сил старается звучать не плаксиво, но горло подводит – наглотался, наверное, страха, сажи и своих сердечных колик, вот и получается…
- Нет, - роняет Черный это тяжелое, хорошенько обдуманное слово. – Нет, Курильщик, мне не все равно. Какого хрена ты вообще так говоришь? – и вслед за словом капает на пол массивными шагами. От него пахнет пулями, огнем, горелым песком и еще черт знает чем. Курильщику все еще нервно, но когда Черный садится рядом с ним, в этом странном, резком военном запахе почему-то тонет часть нервозности.
Наверное, думает Курильщик, в этом и весь смысл. Чтобы у тебя был человек, рядом с которым не так плохо даже когда вокруг творится такой ужас.
Курильщику дико стыдно за то, что он поехал за долбаными сигаретами и за то, что он так повел себя перед вымотанным Черным, который целый день бегал по городу и бывал Бог знает в каких переделках.
- Мне не все равно, - повторяет Черный с первобытной жаждой, и тогда Курильщик сам тянется к нему, ввиваясь в запах простреленных бронежилетов и горячего ружьевого дула.
Где-то снова заливаются истеричным хрипом автоматными очередями. Оконная рама вспыхивает огнем и тут же гаснет. Курильщик сначала давится, уткнувшись лицом Черному в плечо, а потом Черный запускает пальцы ему в волосы и мягко оттаскивает от себя. Глядит в глаза.
Черный пронизывает Курильщика и внизу, и в зрачках одновременно. Сильно пахнет кровью, стерильностью и – Черным, его резкой походкой, подтянутой спиной и крошащейся линией рта. Особенный запах, который Курильщик давно перестал замечать вокруг себя в обычное время. Только когда Черный берет его, Курильщик вспоминает об этом запахе и может различить его. Что-то сладко давит в груди, и когда Курильщик выплескивает эту сладость голосом, Черный только склоняется к нему ближе, хотя обычно просит быть потише, если они спят с открытыми окнами.
- Я думаю, через год или даже полгода, если дела с твоими картинами у тебя будут идти хорошо, мы сможем себе позволить съездить куда-нибудь на юг. Проветриться, - говорит потом Черный, заложивший руки за голову и смотрящий в потолок. Говорит так, как будто на улице не гибнут люди, а за пределами этого города не бомбят другие города, как будто клокочущие огненные звери не залетают просто так в окна и двери домов, опустевших и не очень.
И только тогда Курильщик позволяет себе заплакать.
Фандом: Дом, в котором...
Пейринг: Черный/Курильщик
Рейтинг: PG-15
Размер: мини (~6 стр)
Предупреждения: постДом, АУ и еще бог весть что; все довольно-таки мрачно и стремно.
читать дальше
Курильщик просыпается в грохоте и жаре. Как будто заснул в доме, объятом пожаром, и сон его потревожил только кусок, скажем, потолка, рухнувший в изножье кровати. Моргает, протирает глаза, стряхивает ногтями со лба липкую испарину.
Пол, постель и Курильщика на ней встряхивает снова. В окно с бесстыдно распахнутыми ставнями, около которого застыл Черный, врывается огромное рыжее облако. Пламенный дикобраз, фыркающий сотней огненных игл. Дыхание взрыва, встряхивающего Курильщика. Рыжее с белым и следами сажи кидается на скулы и лоб Черного. На тяжелый подбородок. Забивается в льдистые глаза, отчего кажется, что они сейчас растают и станут совсем прозрачными.
Черный недвижим, когда гранатой – или что это было? – дышит ему лицо. Футболка треплется крылатыми складками пиратского паруса. Руки за спиной, запястье в пальцах. Тесные, сжатые губы. Такой холодный и близкий Черный.
- Что это было? – спрашивает Курильщик нервно, как будто не знает ответа. Как будто не знает, что так началась война. На самом деле, началась она раньше, еще вчера утром, когда об этом впервые заговорили в СМИ. Остаток дня у нормальных людей прошел в бестолковой беготне и кровавых медвежьих драках за банку консервов или место в городском бункере размером с пару поставленных рядом гаражей. Остаток дня у них прошел тихо, так, как будто оба посчитали новость первоапрельской шуткой или вовсе ее не слышали. Разве что у Курильщика отчего-то защипало в глазах, когда он втиснулся вечером с Черным на кровать и позволил себе опереться на него спиной, пока тот читал Моэма в сдвинутых на кончик носа очках.
Курильщику совсем не кажется странным то, что война настигла их в этой крохотной провинции, где ни в одном доме даже центральный канал настроить без помех не получается. Иногда ему кажется, что, если бы он верил во всю эту мистику, связанную с Домом, то он бы решил, что это Дом так мстит за то, что из его пальцев Курильщик сбежал в пальцы Черного, достаточно защищенного от домовой магии. Но война гремит не только здесь. Где-то она, наверное, началась раньше, где-то начнется позже. Рано или поздно она сожрет столько городов, сколько понадобится ей для того, чтобы ощутить приятную сытость.
На самом деле у него просто не было времени подумать об этом дольше. Покусать губы в ужасе, вспомнить книжки Ремарка, позаламывать пальцы и пожалеть себя – молодого, двадцатитрехлетнего Эрика Циммермана.
Впрочем, Курильщик думает, что у него еще будет время на жалость.
- А черт его знает, - бубнит Черный в ответ и отходит от окна. Громыхает ботинками, пока подходит к кровати со скрючившимся на ней Курильщиком. Выглядит он так, как будто собирается подорваться и бежать куда-то. То есть, жутковато выглядит.
Этого Курильщик, пожалуй, боится больше всего. Остаться разъезжать в коляске по пустому дому, пока подоконник бороздят когтями огненно-взрывчатые драконы, пока за тоненькой стенкой трещат редкие выстрелы, пока Черный слоняется черт знает где.
- Я думал насчет того, чтобы сходить за формой, - оправдывает ожидания Курильщика Черный и опускает глаза. Сжимает одеяло в пальцах.
- За какой формой? – глупо спрашивает Курильщик и подтягивается к своим коленкам, чтобы видеть голову Черного напротив своей головы.
Черный водит кулаком по одеялу. И говорит, дескать, через четыре автобусные остановки отсюда есть – точнее, был – кинотеатр, который уже маленько порушили, но от него осталось явно больше, чем от других публичных мест в округе. Небольшая группа наивных активистов стеклась в этот кинотеатр, притащив с собой все, что могла унести и что могло хоть как-то помочь в сложившейся ситуации. Пистолеты, черные, как спинки скарабеев, охотничьи ружья и винтовки. Тоненькие бронежилеты, кастеты, кое-какая раскрашенная в защитку одежда из плотной ткани, ножи – маленькие перочинные и складные столовые. Все, что могло оказаться полезным в защите, просилось в руки мужчин, которые умели с этим обращаться. Мужчин, которые могли выполнить свой долг перед этим захолустьем и перед теми, кто поневоле попал с ними в это захолустье в такое нехорошее время.
Курильщик знает, что с оружием Черный обращаться умеет. Но все равно сглатывает, хватает Черного за плечо, просит:
- Не уходи, а?
Черный на него по-прежнему не смотрит, но Курильщик чувствует – как можно не почувствовать? – через прикосновение, что ему трудно.
- Я быстро, – говорит Черный и резко поднимается на ноги.
- Не надо быстро! – беспокоится Курильщик. – Лучше осторожно.
Черный оборачивается на него через плечо. Смотрит с тяжелыми нотками, как со свинцовой взвесью в глазах. Потом косо улыбается:
- Постараюсь совместить.
Курильщик провожает его нервным сердцем до самого порога, потом тянется к сигаретам.
Когда Черный возвращается, обоймы за стеной гудят и вздрагивают чаще и дольше. Иногда резкие желто-пряные вспышки вываливаются на подоконник и пугают и без того дерганого Курильщика. Он смотрит на пачку сигарет с двумя оставшимися сиротками, когда думает, что надо курить помедленнее – в конце концов, надо же будет как-то засыпать, хотя слова «сон» и «война» точно не стояли бы рядом, если бы кому-то вздумалось бы составить цепочку взаимосвязанных слов. Курильщик дрожит горлом и пальцами, когда курит, и не сразу видит в ворохе завитков, как из двери выныривает Черный.
Он складывает свою ношу на пол, садится рядом на колени и начинает перебирать. Курильщик взволнованно наблюдает, вытягивая шею со своего неизменного поста – сегодня он даже не стал пересаживаться в коляску, по правде говоря, опасаясь, что пол тряхнет так, что он упадет, и его придавит коляской сверху, а там мало ли что может случиться.
Лезет в голову всякое мрачное. Хотя Курильщик и в лучшие времена не был непрошибаемым оптимистом.
Черный поднимается с колен, так ничего и не выбрав из кучи кусачих ножей и россыпи чего-то, отдаленно напоминающего гильзы. Идет к Курильщику, садится на самый край кровати, почти как утром.
Курильщик думает: Боже, тронь меня, пожалуйста, это все, что мне сейчас надо.
Черный ловит его с полумысли – что даже немного странно для такого, как Черный. Вытягивает руку. Ерошит курильщиковы волосы, потом ставит ладонь на его шею и тянет к себе.
Ткнувшись носом в широкие ключицы Черного, Курильщик гадает, почему ему не щиплет глаза сейчас.
- Теперь ты уйдешь? – интересуется он. Хотя на самом деле не шибко хочет слышать ответ.
- Я должен, понимаешь? – говорит Черный, и Курильщик не может не восхититься. Ответственность Черного можно разлить в сотню бочек, и еще останется. А бочки – погрузить на какой-нибудь средиземноморский корабль, который отплывет в сияющий закат навстречу приключениям. Увидит тропики, зеленее бутылочного стекла, птиц, в оперении которых таится радуга, высокое южное небо, вино-розовое от жары и заката, и пронзающе-синюю воду под собой.
Когда Курильщик был маленьким, он постоянно мечтал о подобном. Даже в своих альбомах, было время, не рисовал ничего кроме корабля с драконьей мордой на носу, который прячется за линию горизонта.
- А ты, - голос Черного вытаскивает его из корабельного трюма за шкирку и встряхивает одновременно со звуком далекого взрыва за окном, - не должен никуда уходить, хорошо? Сиди здесь. И не вздумай подходить к окну. Или к двери. И вообще, - Черный выдыхает воздух носом, отчего вид у него становится хищный и разозленный, - носа наружу не высовывай. Понял?
Курильщик в глубине души тронут этой заботой. Но он все равно чувствует себя отвратительно, когда Черный скрывается за дверью.
И поначалу Курильщик действительно сидит в постели, натянув одеяло на острые сомкнутые колени. Вертит в пальцах пачку сигарет, уже пустую – две последние исчезли так быстро, что он сначала подумал, что ненароком уронил их под кровать. Свеситься и посмотреть было проблематично; Курильщик честно поискал сигареты на полу, не нашел ничего и на этом успокоился. Карандаш в пальцах не лежит, плотные страницы альбома вьются, как чешуя брошенной на мангал рыбы, - такие влажные у Курильщика руки.
Ему кажется, что он температурит. Горит, ноет над скулами, а во лбу кто-то будто бы проделал дырку и забил ее до отказа огнем – или горячими звездами. Руки не слушаются, комкают пачку и снова выпрямляют ее. Курильщика колотит, и он не знает, куда от этого можно деться.
Он лежит и слушает подозрительную тишину, пока нигде не бомбит и не рвет землю. Осмелев, стряхивает себя в коляску и тратит некоторое время на то, чтобы перестать так пугаться своего сидячего положения.
Курильщик толкает колеса, описывает маленький кружок по комнате. В окно даже не смотрит – думает о Черном.
А потом вспоминает о сигаретах и совершенно внезапно решает попытать счастья в магазинчике через один дом отсюда. Если оттуда не смели все, что там было, значит, ему повезло. Если на полках будет пусто – что ж, он вернется домой тихо и мирно и постарается, чтобы Черный никогда не узнал об этой его вылазке.
Коляска по развороченной земле едет отчего-то неохотно. Курильщик старается глядеть только перед собой – он боится увидеть где-то на земле кровь, или чью-то безвольную руку, или кого-то, бегущего наперевес с ружьем – убивать. Вокруг тихо, дробью выстрелов небо гремит где-то совсем далеко, но Курильщик толкает коляску так яростно, что очень скоро у него начинают натужно болеть руки, и когда он, наконец, подъезжает к магазину, ему требуется время, чтобы перевести дыхание. Колеса – в палевой пыли.
Раздвижные двери раскрыты до упора и, похоже, сломаны; подпорка в виде камня валяется рядом и немного сбоку. Уже от порога Курильщик видит, что в магазине нет ни одной живой души, но осталась стойка с журналами и бытовой химией, и еще какие-то продукты по мелочи.
Люди, думает Курильщик, неслись сюда табунами и готовы были повыбивать друг другу зубы за воду или соленые крекеры, которые можно долго хранить. Конечно, никто не думал о конфетах с ликером, или о чайных листьях, или о молочных коктейлях – хотя полки для спиртного расчищены основательно. Курильщик, впрочем, не сильно удивлен, когда замечает несколько мятых пачек сигарет, выпавших из сломанного пластикового контейнера над кассой на ленту. Не самый лучший ассортимент, но лучше, чем ничего – Курильщик усмехается невесело, берет сразу две пачки и сует себе в карманы. По дороге обратно задерживается около полки, набитой упаковками соленого арахиса, жареного миндаля, фундука в йогурте и фисташек. Курильщик вспоминает, что Черный любит соленый арахис, и тянется пальцами до края полки, когда сзади проносятся с грохотанием несколько пар ног.
Курильщик разворачивает коляску и сглатывает, дергаясь кадыком.
- Заебись, - говорит первый из четверых незваных гостей с непонятной интонацией, глаза у него бегают, голова спрятана в капюшоне, на серой толстовке – пятна земли и чего-то черного. Двое угрюмо маячат сзади. Оба собранные, чем-то похожие на гиен, жадно вытянувшие шеи – небритые и какие-то перекошенные. У одного из них глаза расставлены далеко, почти как у акулы-молота, у другого один глаз сильно косит. Четвертый кажется самым тихим, он тут же чутко поводит носом и отходит к стойке с журналами.
- Пиздец тебе, птичка, - тянет первый и свой жуткий нескладный рот раздвигает в улыбке.
- Может, не стоит, Эдди? – говорит ему кто-то из стоящей позади пары. Они держат руки в карманах и раскачиваются на носках вперед-назад, но позвоночники у них тугие, как кожа на барабане, и Курильщик чует, что стоит тому, которого они назвали Эдди, сказать им слово: они сорвутся. А у самого Курильщика сердце давно бьется в самом горле.
Далеко ли можно уехать на коляске от четырех здоровых парней?
Х-ха, хороший вопрос.
Эдди делает шаг. У него короткие, мускулистые ноги с кровавым бинтом под левой коленкой, завязанным прямо поверх джинс. Двое за ним шагают почти одновременно. Как на шахматной доске. Или в синхронном плаванье – Курильщик хихикает сердечным горлом, хотя это совсем, совсем не смешно.
Приближаясь, Эдди достает из кармана-кенгурухи на животе маленький перочинный ножик. Из тех, наверное, что раздают в кинотеатре через четыре остановки отсюда каждому мудаку, который придет и, скалясь, скажет: «Я хочу защищать этот город и всех, кто мне дорог!». Курильщик думает: а что они хотят с ним сделать? И попутно сверлит взглядом печально распахнутые двери, виднеющиеся между спинами тех двоих. Курильщик надеется: вот сейчас придет Черный, спустит в этих ублюдков по пуле, а потом они поедут домой и будут жевать соленый арахис, а по телевизору скажут, что война окончена. Или нет, не так: Эдди уже занесет над курильщиковой шеей свой перочинный ножик, а тут летней грозой ворвется Черный, и будет похож на большого рычащего волка, который распугивает кучку юных лисов, которые пока не слишком хорошо различают, где их добыча, а где – чужая. Звериные мотивы в голове Курильщика от безумного вида Эдди, не иначе.
Но Черного нет. Есть Эдди с ножом наперевес, два мрачных парня за его спиной и один – рассматривающий журнал с фотографиями ню.
Курильщик думает с жалостью: боже, мне двадцать три года, а я верю в такую чепуху.
И колеса толкает назад, чтобы они уперлись в стойку с орешками.
- Эд, придурок, - произносит один из тех, которые маячат за спиной у своего вожака, с необычно обескураженным выражением лица, - он же в инвалидной коляске…
Останавливается, сделав полшага, второй безымянный. Моргает и говорит:
- Ого, точно! В коляске. Инвалид. Нерабочий, наверное.
Эдди смотрит на Курильщика совсем нетвердо. Глаза у него дикие, как будто он месяц не спал, держался на витамине С и чистом кофеине.
- И как это я не заметил? – вопрошает он с такими интонациями, кто Курильщику хочется рассмеяться. Впрочем, рассмеяться ему хочется сразу по нескольким причинам, и тупость этого уличного отброса – одна из последних.
- Ты же в задницу укуренный, - пожимает плечами стоящий за правым его плечом.
- Да все вы в задницу укуренные, - подает голос от стойки четвертый, все время молчавший до этого. – Давайте больше не будем никому трахать мозг, возьмем водки, если она еще осталось, сигарет, и пойдем отсюда нахер.
Эдди складывает ножик, полоснув себе по пальцам. Топчется на одном месте, пока двое других парней звякают пузатыми бутылками у полки со спиртным, роняют что-то, ругаются и ржут. Курильщик сидит в оцепенении и радуется, что теперь к нему потеряли интерес. Прихрамывая, Эдди рысцой бежит к выходу, за ним – двойка, нагруженная водкой и сигаретами, четвертый, кажется, вообще никуда не спешит, даже задерживается у журналов, чтобы прихватить себе парочку на ночь.
Из смятых сигарет в курильщиковых карманах, наверное, просыпался весь табак. Он, правда, не рискует заменить эти пачки на другие, более презентабельные. Напряжение в руках, похожее на готовый лопнуть резиновый шарик, наполненный водой, даже не чувствуется, пока он катит коляску до дома так быстро, как будто за ним гонится сам Дьявол – или Стервятник, образ которого спустя столько лет все еще навещает его в страшных снах.
Курильщику сегодня явно везет: возвращается он минут за пять до прихода Черного – навскидку, привычка носить часы так и не вернулась к нему после Дома. Он как раз переползает из грязной, нарочно поставленной лицом к стене коляски на кровать, когда бахает по полу тяжелая поступь Черного. Курильщик рад его видеть; так рад, что в глаза не сразу бросаются выжженные брови с полосками горелой сажи там, где они были, разбитая губа и перевязка на боку. Бинты почти что чистые – значит, рана либо несерьезная, либо старая. Курильщик так нервничает, что улыбается, наверное, совсем маниакально. Сигареты неуклюже прячет под одеяло и хочет сказать: «Черный, я так рад, что ты в порядке», или «Черный, иди сюда», или «Черный, у нас оставалось печенье, ты не хочешь?».
Вместо этого Курильщик говорит:
- Меня чуть не убило четверо наркоманов в соседнем магазине.
Черный и без того выглядит усталым и потрепанным. Как будто ему сейчас нужно только лечь лицом в подушку, и чтобы кто-то сторожил его сон. Пальцы ему все еще жжет от пистолета, а глаза – от того, на что он сегодня насмотрелся. Все-таки, кто бы что ни говорил: война есть война. Даже такому, как Черный, это будет сложно пережить.
Черный, наверное, мечется между бессмысленным «ты ходил в магазин?» и агрессивным «я же сказал тебе сидеть здесь!». Но в конце концов делает свой выбор, останавливается у окна, опираясь бедрами о подоконник, и цедит:
- Ты не должен был уходить, вот и все.
Курильщик боится, что внезапным взрывом гранаты Черному обожжет спину в окне.
- То есть, тебе все равно? – и его снова несет не туда. Он изо всех сил старается звучать не плаксиво, но горло подводит – наглотался, наверное, страха, сажи и своих сердечных колик, вот и получается…
- Нет, - роняет Черный это тяжелое, хорошенько обдуманное слово. – Нет, Курильщик, мне не все равно. Какого хрена ты вообще так говоришь? – и вслед за словом капает на пол массивными шагами. От него пахнет пулями, огнем, горелым песком и еще черт знает чем. Курильщику все еще нервно, но когда Черный садится рядом с ним, в этом странном, резком военном запахе почему-то тонет часть нервозности.
Наверное, думает Курильщик, в этом и весь смысл. Чтобы у тебя был человек, рядом с которым не так плохо даже когда вокруг творится такой ужас.
Курильщику дико стыдно за то, что он поехал за долбаными сигаретами и за то, что он так повел себя перед вымотанным Черным, который целый день бегал по городу и бывал Бог знает в каких переделках.
- Мне не все равно, - повторяет Черный с первобытной жаждой, и тогда Курильщик сам тянется к нему, ввиваясь в запах простреленных бронежилетов и горячего ружьевого дула.
Где-то снова заливаются истеричным хрипом автоматными очередями. Оконная рама вспыхивает огнем и тут же гаснет. Курильщик сначала давится, уткнувшись лицом Черному в плечо, а потом Черный запускает пальцы ему в волосы и мягко оттаскивает от себя. Глядит в глаза.
Черный пронизывает Курильщика и внизу, и в зрачках одновременно. Сильно пахнет кровью, стерильностью и – Черным, его резкой походкой, подтянутой спиной и крошащейся линией рта. Особенный запах, который Курильщик давно перестал замечать вокруг себя в обычное время. Только когда Черный берет его, Курильщик вспоминает об этом запахе и может различить его. Что-то сладко давит в груди, и когда Курильщик выплескивает эту сладость голосом, Черный только склоняется к нему ближе, хотя обычно просит быть потише, если они спят с открытыми окнами.
- Я думаю, через год или даже полгода, если дела с твоими картинами у тебя будут идти хорошо, мы сможем себе позволить съездить куда-нибудь на юг. Проветриться, - говорит потом Черный, заложивший руки за голову и смотрящий в потолок. Говорит так, как будто на улице не гибнут люди, а за пределами этого города не бомбят другие города, как будто клокочущие огненные звери не залетают просто так в окна и двери домов, опустевших и не очень.
И только тогда Курильщик позволяет себе заплакать.
@темы: слэш, pg, мини, дом, в котором, фанфикшн
-
-
26.07.2011 в 11:56И я прямо чего-то распереживалась Т_Т
-
-
26.07.2011 в 11:58-
-
26.07.2011 в 12:25спасибо
-
-
26.07.2011 в 22:47-
-
27.07.2011 в 07:28-
-
27.07.2011 в 08:24-
-
27.07.2011 в 10:22Локи, ееесть! фидбэк = щастье