а бисер кривой.

И ДЕЛО ТУТ НЕ В МОИХ РУКАХ хд

---

ONEEENENEENENENENEENEENENENENEEENNN!!!!!11!!1!NENEENEENNENE

КТО УМЕЕТ РАСПУТЫВАТЬ УЗЛЫ НА НИТКАХ БЫСТРО

---

Локи Лаувей, здравствуйте! :з
надеюсь, Вас привела не любовь к спариванию ниток хддддд

@темы: пч

---

а на злобу дня я пишу тексты с антуражем сквик-феста.
господи, какое я наркоманище-то хддддд

лавсановая нитка/капроновая нитка, R, ангст

Белый капрон, пятидесятый номер.

Ну, вы понимаете, скромная катушка лавсановых ниток не так-то уж и много повидала за свою жизнь. Там, где я проводил свою юность, из собеседников встречались только булавки с жемчужными головками и одна прелестная игла для бисера с возмутительно узким ушком – настолько узким, что даже меня, крепкого парня, мочалило при попытке туда попасть.
Конечно, была еще коробка, полная намотанных на картонки хлопковых ниток, встречалась супружеская пара лесок под номером один и семь – но эти ребята были неразговорчивы, да и редко когда мне удавалось с ними перекинуться словом.
Поэтому я и потерял дар речи, когда увидел его – белый капрон пятидесятого номера, пластмассовый стержень. Совершенно нахальный глянцевый блеск, некая томная расхлябанность и голос, с которым по глубине разве что мог сравниться голос конского волоса – бывал я знаком и с такими.
Боже, он бы потрясающ.
Мои волоконца дергались в припадке, стоило ему прокатиться где-нибудь неподалеку.

Конечно, я понимал, что на взаимодействие с капроном рассчитывать не приходится. Профиль работ у нас был один и тот же, и кто в здравом уме предпочел бы сверкающим струнам белой пятидесятки меня – тусклую до полупрозрачности лавсановую катушку? Правда, меня нисколько не обижало то, что раз за разом он трудится у станка. Я выглядывал из угла, в котором коротал свое одиночество, и смотрел восторженно, как совсем юный и еще не слезший со шпульки: когда он гнул спину и вытягивался от зубчиков до зубчиков, настольная лампа гладила его бликами и теплом.
Я, наверное, никогда еще не видел ничего, что возбудило бы меня сильнее.
Поэтому ночью пришлось искать ножницы и упрашивать их укоротить тот мой конец, который растрепался сантиметра на четыре – никак не меньше.

Возможно, все мои беды были от неуверенности в себе. То есть, я вбил в свою катушку, что такой шикарный парень может быть разве что последним снобом и язвой – как можно удержаться от оскорбления всего сущего, если сам ты – прекраснее миллиона звезд? Из своего укрытия, в которое я забивался всякий раз, когда он катился до станка и обратно, я хорошо видел, что он быстро стал здесь своим. Разговорил главу семейства лесок и успокаивал подушечку для булавок, когда у той разошелся бок. И смеялся серебристым капроновым смехом. Его не портило даже то, что никакой нитковдеватель с первой попытки не смог просунуть его в ушко нашей прелестницы-иголки.
Он очень волновался, когда не смог туда пролезть. Размохрился жутко, а она только хихикала и даже помочь ему не пыталась.
Я ревновал так, как умеет ревновать только катушка старого лавсана, и ночью изгрыз свой свободно торчащий кончик: легче не стало. За книжкой, о которую я опирался, шептались мой милый капрон с его обожаемой иглой. Когда они затихли и уснули, я подкатился к краю полки и, дыша тяжело, рассматривал, как колыхания беззвездной светлой ночи ложатся на его идеально гладкие бока.

Говорят, если долго о чем-то просить, оно обязательно сбудется. Надо ли пояснять, что с первого для нашей встречи я жаждал заполучить только его? А однажды совершенно случайно дотронулся краем картонки до хвостика, который волочился за ним, и твердо решил отпилить от себя этот священный кусок и поклоняться ему ежечасно.
Мое счастье нагрянуло незаметно, когда я пригрелся на дневном солнышке и окунулся в сладкую дремоту, наполненную бесшумным скольжением сверкающе-белого капрона. Очнулся я, когда на меня шикнули ножницы.
Очнулся и очень удивился, потому что это был первый раз за прошедшие восемь дней, когда меня звали на работу. Хорошо еще, что в остатках своей полудремы я не сразу понял, с кем в паре мне предстоит работать. Потому что если понял бы – либо на месте рассыпался бы от стыда, либо размочалился на пару десятков сантиметров.

Туго натянутый белый капрон приветствовал меня дружелюбным мерцанием его выглаженной спинки. За время усердной работы он так исхудал, что я ощутил себя контрастным, неповоротливым толстяком, который не достоин того, чтобы находиться за одним станком с этим гордым, прекрасным богом.
И пусть меня позвали только для того, чтобы я мог закрепить узелок на его восхитительном сияющем теле – я собирался показать им всем, что есть еще порох в пороховницах, ягоды в… неважно.

Я обнял его. Постарался сделать это со всей доступной мне страстностью, провел над собой его скользкое, разгоряченное тело, сдобренное солнышком. Мне показалось, что он тихо ахнул где-то за мной – и это раззадорило меня еще больше.
Я потерся телом о его тугую спинку. Погладил там, куда, вероятно, сам он дотянуться не мог. Если бы у меня был рот, я бы, наверное, расцеловал каждый жгутик моего божества. Но рта у меня не было, было только распушившееся от вожделения тело, неказистое и слишком жесткое для таких благородных ниток. Но я все равно решил рассказать ему о своей любви. Хотя, кажется, он понял все с первых секунд нашего взаимодействия.
Я потерся о него так яростно, что, казалось, он сейчас загорится; дрогнули струны капрона, перекинутые через станок. Моя возбужденная вибрация, казалось, перекинулась на него. Пронизала с кончика хвоста и до его пластмассового сердечника.

Кажется, он стонал.
И это разогрело меня еще сильнее.
Тогда я подобрался и кинулся на него узлом, который должен был передать все чувства, бушующие во мне со дня первой нашей встречи. Я осязал под собой его горячую, гладкую плоть. Я душил его в объятиях так, что, казалось, хотел срастись с ним и никогда не отпускать его от себя.

Когда что-то подо мной лопнуло, я был так удивлен, что даже не почувствовал своего приземления на шурупы в основании станка. Куда-то посыпался бестолково гудящий бисер. Меня накрыло его живым копошением. Я огляделся в лютой панике – и на глаза мне попался крохотный хвостик, поблескивающий в дневном свете.
Белый капрон под номером пятьдесят.
Точнее, все, что от него осталось.

Тело у меня болело, но я не чувствовал ничего, кроме пустоты и горя, которые жрали меня изнутри, от самой картонки, пока я смотрел, как безвольно обвисшее тело, великолепное тело моего любимого капрона снимают со станка.

Меня забыли там же в ту ночь, и я лежал, не шевелясь, надеясь, что еще вспыхнет в белых струнах тот мерцающий смех, которым я мог насытиться на долгие годы вперед.
Я прождал до утра. Потом подкатился к блестящему капроновому хвостику и осторожно переплелся с ним телом, чтобы он всегда был со мной.

Теперь, конечно, я стал совсем старым и хлипким, и никому не нужны ножницы, чтобы разорвать меня на части. Кажется, у меня и мыслей-то других теперь нет, кроме воспоминаний о том дне и о любви всей моей жизни, о Боге, которого я убил своими руками.
Его хвостик я запрятал далеко в своей картонке, так далеко, что вряд ли когда-нибудь кто-то найдет его, а я рано или поздно стану немощным настолько, что и сам не смогу его оттуда достать. Не смогу подержать в объятиях и перенять хотя бы каплю того тепла, которое, кажется, есть в нем до сих пор.

Ведь лучшим, что когда-либо случалось со мной, был ты, белый капрон, пятидесятый номер.
И я тебя никогда не забуду.

@темы: драббл, слэш, лулзы, ангсто, фанфикшн, r

---

зашла в ванную.
кончилось тем, что просидела минут десять в обнимку с баночкой кулолина, нюхая ее :'DDDD

---

хочу прочесть всю "темную башню" D:>
если она так же прекрасна, как и "глаза дракона", то аааааа *________________*

но сначала надо "Злую" домучить.

@темы: just for now

---

давно хотела написать про Курильщика, который в ахуе комфортит Черного .__.

Черный/Курильщик, PG - о ночных кошмарах и молоке

Курильщик бы никогда не подумал, что у Черного могут быть кошмары. Самому Курильщику всегда снится всякая чушь, иногда очень плавным откатом перетекающая в реальность. В своих снах он беседует с Ганди и Дали, которые почему-то сидят на одной скамейке в городском парке, вышивает картины полукрестиком и, конечно, умеет ходить. Надевает на ноги большие консервные банки и бегает с кем-то наперегонки, иногда – просто прогуливается по абстрактным улицам, глазея в витрины, отражения машин в которых четче самих машин. В общем, наслаждается ходячими ногами – но, благо, уже умеет не тосковать по таким снам, проснувшись.
Черному, наверное, снятся сны звериные, какие бывают у охотничьих собак, развалившихся на лежаке и бессознательно перебирающих лапами во сне. Курильщик чаще всего засыпет раньше, чем Черный начинет видеть сны. А если и мучится бессонницей, то лицо Черного остается жизненно-непроницаемым. А по утрам находятся другие занятия, да и спрашивать у Черного о том, что ему снится – как-то странно.
Поэтому, когда Курильщика подбрасывает в кровати от резко вскочившего Черного, он моргает осоловело и не сразу понимает, что произошло. Пожар-потоп-медныетрубы-Табаки?
Бросает на Черного отчаянно-сонный взгляд, цепляет глазами вздернутую губу и вставшие дыбом волоски на холке, такие льдисто-светящиеся в темноте. Черный подтягивает к себе ноги и вгрызается пальцами в свою голову, склоняется к коленям, почти неуловимо покачиваясь вперед-назад. Выплевывает что-то сквозь зубы и мечущийся язык, Курильщик чувствует – жмурится. Курильщик паникует и думает: вставать или не вставать?
Он гадает: вот сейчас Черный выдохнет и расслабится, вот сейчас он рухнет на спину (Курильщик как раз успеет прикинуться спящим), сгребет Курильщика рукой в охапку и заснет. И ничего как будто бы не было, потому что ночные кошмары – это вообще-то страшно, потому что когда ночью громко и ярко – это тоже страшно, потому что Курильщика нервирует, когда происходит что-то плохое в кромешной темноте. Потому что если притвориться, что чудовища нет, и спрятаться под одеялом, оно уйдет – это ясно еще с детства.
Курильщик прячется и дышать старается ровно. Уходи, уходи, уходи, тварь, нечего-тебе-тут-делать, оставь-его-в-покое.
Только Черный все так же держит несчастные пальцы у висков, и спина у него так же ходуном ходит, как после драки или нервотрепки. Только Черный и не думает ложиться обратно и успокаиваться, и Курильщик думает: наверное, если я не пугну это чудовище, оно не уйдет, ночь сегодня такая темная, ему, наверное, не страшно.
Курильщик подбирается к своим ногам пугливым скользким движением, старается казаться более сонным, чем на самом деле. Ночь покалывает в ребрах, в груди и вдоль позвоночника. Глаза видят меньше, чем надо, и больше, чем хотелось бы. Курильщик протягивает Черного и гладит его очертания. Шея-плечо-локоть-кисть-пальцы.
Курильщик шепчет расхристанным голосом: эй, Черный, что случилось, что с тобой?
Черный вскидывается, убирает руки от лица, смотрит на Курильщика взблескивающими полукружиями глаз. Молчит, только вздрагивает от прикосновений.
Курильщик говорит: тебе приснился кошмар?
Черный поджимает губы, уклоняется, отворачивается. Курильщик хватает отчаянно панику скользкими пальцами за хвост, тянет к себе и старается переломать ей шею.
Курильщик ползет к краю кровати, падает в свою коляску, хватается за колеса. Просит: включи, пожалуйста, свет в коридоре. И пойдем, я погрею тебе молока, - и самому вроде бы смешно от того, как по-детски это звучит. Но потом смотрит на угрюмого, угловатого Черного, стряхивающего себя с кровати – становится не смешно.
В светлый коридор смотреть со сна больно – но туда и не надо смотреть, надо ехать. Курильщик пилит взглядом свои колени, толкая коляску до кухни. Сзади подбито вышагивает Черный, и кажется, что он стал в полтора раза тише, чем бывает обычно.
Курильщик копается на полках, холодным стеклом выстланных, пока ищет молоко. Еле-еле тянется пальцами до ручки буфета за чашкой – а Черный стоит каменным спешившимся всадником у подоконника и не глядит толком никуда, хотя обычно сам буфет открывает и достает оттуда все, что Курильщику надо. Курильщик видит свое бледное, растревоженное лицо в отражении в дверце микроволновки, пока там крутится чашка, и рядом в дверце – все такой же недвижимый Черный.
Он достает молоко – чашка жжется ужасно, руку колет и после того, как Курильщик ручку отпускает и дует на пальцы. Практически собственноручно усаживает Черного на табурет, а сам подъезжает так близко, как только может, вклинивается коляской между чужих разведенных колен. И спрашивает проникновенно: что тебе снилось такое ужасное?
Старается пропускать слова сквозь улыбку. Чтобы не так напряженно.
Черный выглядит абсолютно мертвым. Даже не моргает, только вздрагивает в плечах.
Какая разница. Ну, кошмар и кошмар. Суть в том, что это было действительно ужасно.
Курильщик говорит: пей молоко и поменьше думай об этом.
Курильщик говорит: это всего лишь сон, просто глупая фальшь, плохие сны никогда не сбываются.
Курильщик говорит: чувствуешь? – и трогает его за скулы.
Курильщик говорит: вот это – реальность. Это – реально. Ты, я и остывающее молоко – вот и все, что сейчас реально.
Курильщик тянет его к себе, чтобы обнять. Стиснуть руками шею, мощную, какая бывает у драконов, чьи головы висят в замках у всяких там бравых королей. Жалко, что он так мало знает о том, как надо успокаивать людей, увидевших плохой сон. Особенно таких, как Черный. Особенно настолько плохой сон – и да, пожалуй, он действительно не хочет знать, что такое подстрелило Черного.
Черный обнимает его в ответ, просовывая руки под ребрами и затаскивая на себя. И урчит бенгальской тигрицей над своими котятами: черт, горячее молоко – это так мило.
Курильщик хихикает ему в ухо, ощущая шеей, как понемногу расслабляются плечи Черного.

@темы: драббл, слэш, pg, дом, в котором, фанфикшн

---

какое удивительное гадство!1!!!

впервые в жизни я, значит, посмотрела "школу волшебства" на канале Карусель
впечатлилась
и пошла покупать круглые мармеладки для фокуса (тихо, не ржите хдддд)

а тут в икее мне на глаза попался пакетик, на котором нарисована хренова туча этих круглых мармеладок. и на ценнике надпись: "мармелад - гайки и болты"
думаю, ну чо, пять-то кругляшочков там найдется

А ТАМ ИХ ДВА
НА ВСЮ УПАКОВКУ


тт_тт

@темы: just for now, ангсто

---

да что ж такое, ни один из видосиков с "х-мэнами: первый класс" не хочет нормально грузиться ://////////////////////////////
и у меня закончилась нитка, а вставлять ее в иголку еще полчаса я не вынесууууу

прости, Сэтто, придется х-мэнов смотреть завтра :ООООООО

@темы: ангсто

---

в тредах с Ритой рождаются драбблы!
джонни, ты? ‎(21:29):
<...>
Курильщик! стесняшка! 8DDD напиши об этом.

пацан сказал - пацан сделал ХДДД
варнинг, там ромашки и бочки с медом хддд

Черный/Курильщик, PG-15 - о неприличностях и непривычностях

Хорошо, в первый раз это было странно, во второй – тоже, так, как странность, которая забылась и внезапно вспомнилась. Как что-то, что Курильщик не хотел вспоминать.
На третий раз он понял, что по меньшей мере половина из сотни причин, по которым он так паниковал – ерунда. Не без помощи Черного, разумеется.
Но и в следующий, и в следующий за ним разы Курильщик так и не смог одного – перестать стесняться. Что-то было ужасно дикое и возмутительно-пошлое в том, к чему раз за разом склонял его голодный Черный. Похожие чувства Курильщик испытывал лет в пятнадцать, когда одноклассник пересказал ему порно-рассказ с участием Гаечки и Чипа из мультика про Чипа и Дейла.
Прилично – это сидеть с Черным на диване на Перекрестке и болтать о разном, это брать для него в столовой молоко, это помогать ему мазать йодом царапины на спине.
Неприлично – это, задумавшись, брать его здоровенную ладонь в свои руки и дергать за пальцы, это ютиться вместе в односпальной кровати и жаться виском к его ключице, это целоваться – целоваться!! – по утрам сквозь кофе и – немного – зубную пасту.
И, уж конечно, неприлично – это вскидываться и царапать его в загривок, когда он неосязаемо-вздрагивающими ладонями раскрывает курильщиковы бедра.
Поэтому Курильщик пищит в сжатые, белые, как игральные кости, губы, когда Черный доводит его до чего-то, о существовании чего Курильщик и не мог подозревать. Поэтому Курильщик сразу тянет Черного на себя, старается не дышать под ним и сердцем колотиться как можно тише. Потому что ему кажется, что он жутко несуразен – с мокрым лбом, с тощими мертвыми коленками-бедрами, с темной реберной сеткой и с жаркими, как оставленная в углях кочерга, щеками.
Поэтому, когда Черный, отлипнув от него, валится на бок и замирает, глядя на Курильщика светлыми, словно подсвеченными мерцающей ночью, глазами, Курильщик возмущается и вспыхивает. Курильщик непонятно взмахивает руками и шипит: спи уже!
Черный в лице не меняется, только ворочается чуть-чуть, такой прямой, как шпала, и очень честный Черный, и говорит – громко, совершенно не стесняясь и не мучаясь: Курильщик, ты красивый.
Курильщик мечется в ужасе и мечтает съежиться до размеров маленькой пищащей искорки, чтобы спрятаться в складках одеяла. Курильщик говорит: спасибо, - и не может не сказать: ты тоже красивый, Черный, очень.
Черный не то улыбается, не то непонятно, и переворачивается спиной кверху. Обе руки запускает под подушку – есть у него такая привычка – и бубнит: спать так спать, - как будто последних двух реплик и не было вообще.
Курильщик лежит некоторое время тихо, стараясь в дреме потопить свои пылающие щеки. Потом традиционно неуклюже перебрасывает себя к Черному под бок, ввинчивается головой под его локоть и носом жмется к его плечу.
Да, Курильщик признает, что трогать Черного за руки, спать с ним в одной постели (и, к ужасу Курильщика, не просто спать) и целовать его – это неприлично настолько же, насколько и непривычно.
Но засыпает он почему-то странно бодреньким.
В конце концов, привычка – великое дело!

@темы: слэш, pg, лулзы, зарисовка, дом, в котором, фанфикшн

---

10.03.2011 в 15:10

Пишет  koud:

...не могу не поделиться офигенной штукой, из-за которой мы вчера с Синицей дружно лили слезы. оно божественно хд

«Лидер вышел из пещеры и был полон сил.
Когда увижу Наруто убью. Пейн пришел на полянку и начил стоять и думать
какой хороший денек,но я обязательно соберу всех дженчуриков и тогда весь мир подет перед моими ногами Пейн улыбнулся и пошол дальше
Пейн увидел 4 парней которые престовали к девушке.
Пейн сказал: ей вы хачи отвалити от девушки.
Хачи отпустили девушку и окружили Пейна.Один из Хачей крикнул: э ты придурок хочишь получить.
Пейн сказал этому хачу: я те сейчас харю разобью!!!
Этот Хач налетел скулаками на Пейна,Пейн увернулся от атаки и дал по зубам.
Хач упал и начил кричать: ты мне выбил 3 зуба. Он встал и побежал на Пейна.Пейн набрал в вруке шар и пустил его в хача.
Хач отлетел на 4 метра и немог стать.Пейн подошол к этому хачу и сказал: эй хач я те не придурок. Хач смотрел в Пейну в глаза и сказал: Да пошол ты!!! После этих слов Пейн взял бутылку и дал поморде таму хачу.
Хач кричит: аааааааааааааааааааааа спасити,помогите.Другие хачи после таких действий Пейна убежали.
Пейн начал бить того еще сильнее.Тот арал:ааааааааааа уберите этого психа.
Пейн увидел рядом безбольную биту взял ее и начил того лупить.
Хач кричал:помогите.Пейн спомнил супер удар битой и крикнул: Рябагрейзер здохни. После этого удара у того чела отвалилось голова.Из этого чела брызгал фантан крови и кровь попала на лицо Пейна. Пейн бросил этого чела и пошол дальше.» (с)

ДА, ЧЕРТ, ДАААА

@темы: лулзы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

опять у меня дневниковая забывчивость, блджд

все, значит, началось с того, что, когда мы с чикулей забежали в "иголочку" за пуговками для какого-то там ее мракобесия, я запалила гигантский стенд с бисером.
и отдельными картинками в моем мозгу поплыли воспоминания. книжка о бисере, спертая у двоюродной сестры... запоротые феньки... проволочные крокодильчики... баночкм из-под крема... бисерное кладбище за шкафом... СТАНОК ДЛЯ БИСЕРОПЛЕТЕНИЯ (PROFIT!)

потом я пришла домой, взяла этот станок, катушку лавсановых ниток и сыпанула в блюдце круупного серебристого бисера.
я его чисто по приколу взяла, сирезна, даже не думала, что у меня что-то получится.

и научилась ё___________________________________ё""""""""" ага-ага


хэй, московские, сваять кому-нибудь кривенькую феньку for free? :'DDDDDDDDD

@темы: я, лулзы, just for now

---

Си Тсу, доброго времени суток! :зззззззз

@темы: пч

---

mr Mark ‎(0:35):
у этого Дориана какое-то писюново бешенство. ебется и не насытится никак D:



...Коооуд ХДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДДД

@темы: лулзы, чятики

---

Я обещаю, что сохраню Философский Камень. Я обещаю, что не расскажу о Тайной Комнате. Я обещаю, что буду навещать Узника Азкабана. Я обещаю, что буду одобрять выбор Кубка Огня. Я обещаю, что буду верна Ордену Феникса. Я обещаю, что буду помнить и гордиться Принцем-Полукровкой. Я обещаю, что спрячу Дары Смерти. Я обещаю, что буду любить историю о мальчике, который выжил. ©




;___;

@темы: just for now

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

это made my day, nade my night, nade my mood and made me MAD.

16.07.2011 в 12:51

Пишет  Сэтто:

Дрббл
Для dakota.), которая хотела: Чёрный/Курильщик, первая встреча после Дома.
Тихо надеюсь, что Дакота захочет написать продолжение к этому *.*


Курильщик

Сейчас у меня довольно скучная жизнь. Я много пишу, пытаясь избавиться от воспоминаний и загадок, на которые мне никто не соизволил дать внятного ответа - чему я теперь только рад. Меня удивляет - хоть и льстит, конечно, - что мои работы пользуются некоторым успехом. Известность в узких кругах. Гигером, к счастью, не называют, но «молодой Малевич» - это ещё хуже.
Мне начинает казаться, что я живу от выставки к выставке. Только они нарушают размеренный ход моей жизни. Правда, есть ещё отец и Сфинкс, но в последнее время я сознательно отдаляюсь от них. Когда я вижу их вместе, я начинаю беситься и с трудом это скрываю. Это ревность, и мне очень стыдно за себя.
А на последней выставке случилось что-то и вовсе неожиданное - я встретил Чёрного.
Я знал, что он живёт в общине, основанной уехавшими на автобусе, и со слов Лэри понимал, что живётся им там нелегко. Мне не хватало Чёрного, но я считал, что шансы встретиться с ним крайне малы. Я не собирался ехать по разбитым дорогам куда-то в дальний пригород, а он вряд ли нашёл бы время просто так проведать меня. Но вот, разъезжая по залу, здороваясь со знакомыми и благодаря их за посещение моей выставки, я вдруг увидел чью-то крайне знакомую монументальную фигуру у стены.
Чёрный - потяжелевший и заматеревший, со своим светлым ёжиком волос и защитного цвета штанам похожий на бывшего спецназовца, - медленно шёл вдоль картин, и даже по его движениям было видно, как ему нудно и муторно находиться здесь. Я хотел сразу же подъехать к нему, но меня поймала журналистка из крайне мерзкой газетки, и пришлось остановится. Чёрный косился на меня издали, и я боялся, что он вот-вот уйдёт. Наконец я не выдержал, неуклюже свернул разговор и направился к нему. Чёрный стоял, засунув руки в карманы, и с интересом разглядывал меня, словно за то время, что мы не виделись, я мог отрастить рога или сменить пол.
- Как неожиданно увидеть тебя здесь, - сказал я, широко улыбаясь. Только увидев Чёрного, я понял, как соскучился по нему.
- Давно хотел посмотреть на твои картины, - ответил Чёрный, и я не стал спрашивать, понравилось ли ему увиденное. С Чёрного сталось бы мучиться и придумывать нейтральный ответ. Вместо этого я спросил, занят ли Чёрный, и тот ответил, что нет. Я попросил его дождаться окончания выставки, и он согласился.
Сидя в кафе в том же здании, где проходила выставка, я, наконец, смог по-настоящему разглядеть Чёрного. Он почти не изменился, но вид у него был потрёпанный. Я спрашивал его об общине, но он отвечал неохотно. Тогда я попытался поговорить об общих знакомых и даже о Спящих, но и тут Чёрный мрачно отмалчивался. Я растерялся, и повисла неприятная пауза. Чёрный быстро спросил обо мне, и я стал рассказывать - а что было делать? Не сидеть же в напряжённой тишине. Я рассказывал о своём отце, о Сфинксе, который имеет обыкновение появляться в моей жизни весной и поздней осенью, как обострение хронической болезни, и о своих картинах. В конце концов даже пожаловался на скуку и одиночество. Чёрный слушал очень внимательно. Наверное, моя откровенность была заразительной, потому что он всё-таки рассказал, что ушёл из общины. Деталей я не узнал, но понял, что дело было в Рыжем. Этого следовало ожидать. Я давно удивлялся, как они там уживаются.
Мне не нравился вид Чёрного. Очень усталый и как будто больной. Я спросил его, чем он сейчас занимается, и Чёрный ответил неопределённо. Я почувствовал, что ему трудно жить в городе - ещё бы, сначала Дом, потом загородная община, и вдруг пришлось переехать сюда.
Чёрный заговорил о чём-то постороннем. Попытался обсудить мои картины. Я его не слушал. Я напряжённо размышлял, чем могу помочь ему.
- Слушай, Чёрный, - сказал я, - мой нынешний менеджер напоминает мне Стервятника и невероятно этим нервирует. Ты сейчас свободен? Может быть, поработаешь со мной?
Мне казалось, что я хорошо это сказал. С долей юмора. Но Чёрный сразу напрягся и посмотрел на меня так тяжело, что на меня накатили смутные воспоминания - что-то о темноте, пыльном зеркале и продавленном диване на Перекрёстке.
- Я пришёл не для того, чтобы проситься к тебе на работу, - отрывисто пролаял Чёрный.
- Я знаю, - быстро ответил я, - но я просто подумал...
- Ты вечно что-то не то думаешь. - Чёрный встал и положил деньги на стол. Он на самом деле собрался уйти, и я вдруг испугался. Почему-то у меня появилась уверенность, что, если он сейчас уйдёт, я его больше не увижу. Я неловко дёрнулся вслед за ним, но коляска зацепилась колёсами на ножки стола. По инерции я подался вперёд, соскользнул с сидения и, чтобы не упасть, схватился за руку Чёрного. Тот обернулся и тут же подхватил меня, усадил обратно.
- Не уходи, - попросил я. - Пожалуйста. Я ничего такого не имел в виду. Я на самом деле хочу, чтобы ты работал со мной.
Взгляд у Чёрного был нечитаемый. Ледяные глаза и очень светлые ресницы, как у шаблонного нациста из фильма про вторую мировую.
- И я скучал по тебе,- договорил я, и что-то во взгляде Чёрного изменилось, как будто пошло трещиной.
- Я тоже скучал, - ответил он. - Прости, что не заезжал раньше.
Он всё-таки ушёл, и я уже не мог настаивать, чтобы он остался. Я уговорил его дать мне адрес его съёмной квартиры. Чёрный, кажется, уже был не рад, что связался со мной - так я его достал. И ведь я даже не предложил ему заехать ко мне, а хотелось.
Я чувствую, что скоро не удержусь и навещу его. Мой менеджер день ото дня раздражает меня всё сильнее.

Сэтто, спасибо еще раз за этот тщудесный драббл-трейд

и вот оно, продолжение!

Черный/Курильщик, постДом

Конечно, я не сдержался и поехал проведать Черного спустя дня три-четыре после нашей встречи. Дом, в котором он снимал квартиру, располагался черт знает где, и чтобы добраться до него, мне пришлось сесть сначала на один автобус, потом на другой, а потом – колесить по пешеходным дорожкам туда-сюда в поисках нужного корпуса. Я еле-еле втащил себя по крутому пандусу на крыльцо, кое-как преодолел площадку первого этажа, а когда вкатился в лифт – Черный обитал на предпоследнем этаже, - пришлось ждать, пока кто-нибудь зайдет со мной и нажмет нужную кнопку. Панель располагалась необычно высоко даже для обычного человека, не говоря уже обо мне, и у меня, как назло, не было ничего, чем я мог бы ткнуть в кнопку. Я сидел, неловко сложив руки на коленях, и ждал минут десять, пока в лифт не зашла какая-то высокая щуплая девушка. Она посмотрела на меня как-то сочувствующе и спросила, какой мне нужен этаж. Когда лифт тронулся, меня слегка тряхнуло в коляске. Я ехал и радовался, что ждать пришлось недолго.
Конкретные цифры в каракулях Черного, изображавших номер квартиры, угадывались с трудом. Я покатался взад-вперед по коридору, рассматривая двери с поцарапанными лакированными номерками-табличками. Потом остановился у более-менее подходящей и замер перед ней в нерешительности.
Коридор тонул в жуткой тишине. Даже за дверьми никто не ходил, не разговаривал и не кашлял. Я для верности глянул на часы – непривычный аксессуар после Дома, - показывавшие без десяти четыре. И неловко постучался в дверь, перед которой сидел.
Закопошились за ней почти сразу, как будто сидели рядом и караулили кого-то, и мне стало не по себе. Я слегка отъехал назад, опасаясь, что дверью меня сейчас и сшибет.
Открыл мне Черный, в одних только джинсах, голый по пояс и босиком. Он стоял, сжимая в пальцах старенький бритвенный станок и держась за ручку двери свободной рукой. И смотрел прямо на меня. То есть, обычно люди, открывая дверь, смотрят перед собой, потому что ожидают увидеть лицо пришедшего на одном уровне со своим. Черный смотрел целенаправленно ниже уровня своих глаз. Я вдруг понял, что ему, наверное, действительно одиноко, раз уж он не ждет к себе в гости никого, кроме меня.
Однако Черный спросил:
- Это ты, что ли? – и я даже не сразу нашелся с ответом, растерявшись. Что-то в его голосе было металлическое и надломанное. Мне стало неприятно, но я постарался этого не показывать и неловко улыбнулся ему:
- Ты говорил, будешь не против, если я заеду.
Черный нахмурился, словно припоминая, когда это он мог сказать такую глупость, но отошел в сторону, а когда я переехал через порог, он даже взялся за ручки моей коляски и вкатил меня в единственную комнату.
Я старался не шибко вертеть головой, рассматривая обитель Черного. Впрочем, рассматривать было особенно и нечего – еще в Доме Черный славился своим иррационально пустым углом. Как будто любой посторонний предмет был демонической сущностью, а Черный вокруг своей кровати рассыпал соли, и никакой грязный носок, никакая лишняя вещь не осмеливалась соваться туда. Кровать у него здесь была односпальная и задвинутая далеко в угол, но по светлому пятну на ковре я понял, что изначально она стояла не там. На кровати покоилась закрытая сумка, и выглядело это все так, как будто Черный либо собрался уезжать отсюда навсегда, либо был готов сделать это в любой удобный момент, и я даже испугался, не мешаю ли я его исчезновению из города.
Но он, не говоря ни слова и не дав мне осмотреться, развернулся и пошел куда-то; крутанув коляску, я поспешил за ним.
Черный встал около зеркала в прихожей и зажег над ним свет. Рассмотрел себя в отражении, не меняя убийственно-хмурого выражения лица, потом принялся водить бритвой по скулам, по сухому. Разволновавшись, я подъехал к нему и остановился рядом с ним – наверное, следить, чтобы не порезался. Чувствовал я себя так, как будто снова вернулся в Дом – хотя этого не могло произойти в любом случае, ведь Дом давным-давно снесли. Об этом, конечно, не писали в газетах и не рассказывали по телевизору, но узнал я тогда почти сразу от кого-то из оставшихся в городе. Черный никогда не делал чего-то без оснований, и мне было неприятно и неудобно хвостом таскаться за ним по его же квартире, когда приехал я к нему потому, что соскучился, а он занимался своими делами так, как будто меня здесь не было.
- Обычно ты брился утром, - пробормотал я, глядя, как он скребет бритвой по своей щеке, хотя его щетина всегда была незаметна на лице.
- Так ведь рано, - равнодушно отозвался он, поднимая подбородок и что-то там делая под ним. Я сморгнул и еще раз взглянул на часы, стрелки которых замерли на четырех, о чем я тут же сказал Черному. Он посмотрел на меня странно и отрезал:
- Все равно рано.
Закончив бриться, он прошел мимо меня в комнату. Я не поехал за ним, только вытянул шею и пронаблюдал, как он кладет бритву куда-то в кармашек на сумке и застегивает его. Глянул на его комнату издали – ни одной лишней вещи.
- Может быть, ты чего-нибудь хочешь? – спросил у меня Черный с убийственной любезностью, когда закончил сражаться с ремешком на кармашке и вышел ко мне в прихожую.
- Я бы не отказался от чая, - честно сказал я, обрадовавшись, что на меня наконец обратили внимание. Но Черный, толкая мою коляску до поразительно чистой кухни, сказал мне в спину:
- Все равно нет ничего, кроме воды.
Я удивился, но сказал, что против воды ничего не имею. Он остановил меня у небольшого столика, взял одну из трех больших кружек, поставленных донышками вверх на полотенце около раковины, и налил в нее воды из кувшина. Протянул кружку мне. Сел напротив, уперся локтем в стол.
Я стал пить не сразу. Для начала – обратил внимание на какую-то нервозность в его движениях. Раньше он делал все с какой-то сознательной, аккуратной ленцой. И руки у него так не вздрагивали, даже когда вся четвертая дружно доводила его.
Беседа у нас снова не клеилась, совсем как в прошлый раз – я не уставал удивляться, потому что даже в Доме нам с ним обычно было о чем поговорить. Например, о Наружности – хотя сейчас мне казалось, что она не оправдала ожиданий Черного.
- Так ты подумал над тем, что я тебе предлагал? – неловко спросил я, когда пауза затянулась, и отпил из кружки. У воды был слегка солоноватый привкус.
Черный глянул на меня косо.
- Нет, - сказал он, как мне показалось, довольно мстительно, - но я думал о том, что мне пора развеяться. Уехать отсюда куда-то в другое место.
Я на него разозлился. За такой ответ. Поставил кружку перед собой с такой силой, что получилось довольно громко. И выпалил на повышенных нотках:
- Черный, почему ты так себя ведешь?
Он сощурился.
- Почему? – и явно вспомнил старые привычки. Сцепил руки в замок на покрывавшей стол клеенке. – Потому что, Курильщик, я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то приходил и делал мне одолжение, вытаскивая меня из этой круговерти.
- На самом деле, это именно то, в чем ты нуждаешься, - сказал я негромко. – Но вообще, ты должен смотреть на это иначе. Это не я прихожу и спасаю тебя. Это я хочу, чтобы ты меня спас.
Черный все-таки выгнул бровь, хотя по дрогнувшему веку я догадался, как он пытался сдержать эту эмоцию. Пока он ничего не стал говорить, я подался к нему вперед, чуть не опрокинув чашку ненароком – он предусмотрительно удержал ее и отставил в сторону, хотя не сводил с меня взгляда.
- Черный, в Доме ты был единственным, с кем у меня получалось нормально общаться, - сказал я, игнорируя то, как он кривится при упоминании Дома. – И в Наружности, кажется, продолжается та же штука, - тут я замолчал сам, припоминая отца и Сфинкса, Лэри со Спицей, этих уехавших на автобусе, настоящих сектантов, и кучку журналистов, которая иногда посещала мои выставки. Только с этими людьми я время от времени перекидывался словечком, только они составляли мой круг общения. Все остальное время я пытался общаться с холстом и вырисовывал на нем маслом свои вопросы и предполагаемые ответы на них, но – да, мне жутко не хватало Черного. Кажется, все длинные диалоги, которые у меня бывали в жизни, начиная с Дома и до сегодняшнего момента, случались только с ним.
- Давай будем держаться друг за друга, - предложил я ему, изо всех сил стараясь не звучать умоляюще. Потом закончил: - Давай будем вместе.
Черный сдвинул брови, но не стал уточнять, что значило это мое «давай будем вместе». Хотя, если бы он и спросил, я бы замялся и сам не знал, что ему ответить.
Мне больше было нечего ему сказать – я совсем испугался, что любая моя фраза здесь, в Наружности, будет встречена либо гримасой недоверия, либо молчанием.
Черный вздохнул. Прикрыл глаза ладонью, потом расчесал ею волосы. Выглядел он жутковато – помятый и какой-то безмерно уставший.
- Прости меня, Курильщик, - сказал он убито. – Веду себя, как дурак.
Я постарался улыбнуться ободряюще. Кажется, получилось не слишком похоже. Тогда я выпалил:
- Если хочешь, ты можешь переехать ко мне. Квартира большая, отцовская, но живу я в ней один, и это, честно говоря, немного напрягает. Тебе долго собираться?
Он глянул на меня с интересом:
- У меня оплачено до конца месяца. Не хочу, чтобы деньги пропадали, ты не обижайся.
Я не обиделся, но уши у меня все равно вспыхнули. Наверное, Черный это заметил, потому что похлопал меня по ладони и сказал:
- А собирать мне тут особенно нечего, так что не переживай, - а потом помолчал немного и спросил: - Так что, говоришь, твой нынешний менеджер тебя не устраивает?

@темы: драббл, слэш, pg, шлик, дом, в котором, фанфикшн

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

драббл-трейд <3

великолепная Сэтто сказала:

Сфинкс/Слепой, одна сигарета на двоих. "В твоём голосе что-то странное. Ты возбуждён?"

я сказала:

сюда

Сигарету Слепой держит очень близко ко рту, почти касаясь ее губами. Выдыхает в собственные пальцы и сидит как будто нарочно поодаль от Сфинкса. На одном подоконнике вроде, а кажется, будто до него – как до Изнанки.
Дым, курчавый и кольчатый, тает прежде, чем Сфинкс успевает сунуть в него нос. Съедается Домом – течет в пол и стены, только до потолка не долетает.
Сфинкс думает: разве здесь есть смысл?
Сфинкс думает: Дом – это и есть Слепой. Бельма Слепого – глаза Дома, пальцы Слепого – когти Дома, молчащие песни Слепого – голос Дома.
Сфинкс думает: еще Слепой – это Лес. Вкус дыма, сухости и - немножко - огня во рту Слепого – это вкус жирной, перезрелой земли Леса. Поступь Слепого – это ритм, с которым бьется, ворочается и живет Лес.
Сфинкс думает: хорошо бы закурить.
Но у них только одна сигарета.

Сфинкс говорит:
- Дай, - и Слепой вытягивает к нему свою угловатую, тощую руку с сигаретой, теряющейся среди его льдистых полупрозрачных пальцев.
Сфинкс заглатывает сигарету – жальчтонепалец – так глубоко, что касается ртом руки Слепого. Выдыхает. Целует дымом жесткую ямку на его запястье.
- Сфинкс, - зовет Слепой с другого-конца-мира, - скажи что-нибудь.
- Дом, Лес и ты – одно и то же, - говорит Сфинкс и мигает глазами, искрясь, как огни святого Эльма. Слепой не меняется в лице, хотя искры жгут ему щеки. Он шелестит седым дымом:
- В твоем голосе что-то странное. Ты возбужден?

- Ты видел, как это делают другие ребята? – спрашивает Слепой, и Кузнечик начинает жалеть, что вообще решился на этот разговор.
- Да, - бормочет он и, кажется, краснеет. - Я подумал, что раз они это делают, то, наверное, могу делать и я. Только не сам. Не в одиночку.
- А ты знаешь, зачем они это делают? - интересуется следом Слепой с кислыми вкрадчивыми нотками.
Им по тринадцать лет, и они сидят в пустом классе на полу, около окна, постелив под себя маленький клочок старенькой, испачканной простыни. Друг напротив друга, глаза в глаза – и Кузнечику кажется, что Слепой смотрит в него намного внимательнее, чем он – в Слепого. Лаем заходятся собаки под окнами. Ветер скользко бьется о стекла и сыплет солнечным светом, запахом пыли и птичьим свистом.
- Прости, Слепой, - говорит Кузнечик поспешно вместо ответа, прячет глаза. – Наверное, я слишком плохо объяснил, наверное, этого действительно делать не стоит, наверное, зря я…
- О, - говорит Слепой и кажется удивленным. Встает на четвереньки и уверенной ощупью двигается к Кузнечику по простыне. – Кузнечик, я и вполовину не так слеп, как ты думаешь.
Кузнечика бросает в жар, когда почти что невидимые руки Слепого касаются его щуплых бедер со внутренней стороны.

- Да, - сипит Сфинкс.
Слепой ничего не говорит, только пересаживается поближе и кладет ладонь Сфинксу на пах. Кажется, что пуговица вылетает из петли по одному только мановению его пальцев. Кажется, что ему не надо дотрагиваться до змейки, чтобы свести ее на «нет» и коснуться Сфинкса почти что внутри, только это – куда интимнее. Голодного, странного, дикого Сфинкса. С ломаными чертами лица и детскими фантазиями в голове.
Руки Слепого – это как будто Дом треплет тебя в пасти и ломает тебе хребет, только очень вежливо и ненавязчиво. Особенно если учесть, что Слепой проделывает все это одной только рукой – не выпуская из свободных пальцев едва живой сигареты. Сфинкс учитывает, но удивиться не успевает – легонько только стучится макушкой в оконную раму, когда Слепой доводит его до края и толкает в спину так, чтобы до пропасти оставался какой-то жалкий, мертвый ошметок шага. Сфинкс ловит ртом воздух, воздух пахнет горьким табаком, Лесом и, конечно, Слепым.
Сфинкс переводит дыхание и говорит:
- У меня в кармане рубашки был носовой платок, посмотри.
Слепой собирает сигарету с пальцев ртом и чистой рукой попадает в сфинксов карман – ему даже шарить не приходится. Трет на сфинксовых джинсах, где приходится, потом комкает грязный платок в руке. Сплевывает на пол Дома окурком – Дом вздыхает в ответ.

Сфинкс думает: Дом никуда не отпустит его, а он никуда не отпустит Слепого.
В каком-то смысле это – их гармония.

а сейчас прошу меня извинить, но у меня глаза вот-вот вытекут. доброй ноочи

@темы: драббл, слэш, для кого-то, дом, в котором, фанфикшн, r