in you!
Я НАЧАЛА ЕГО ПЕРЕВОДИТЬ. ВСЕ-ТАКИ НАЧАЛА. АХМ.
Название: Hardly Eternity/Едва ли вечность русское название пока рабочее, как и вся эта тягомотина пока рабочая и грязненькая
Автор: Makkoska
Переводчик: кайндхарт
Фандом: Naruto
Пейринг: Какудзу/Хидан
Рейтинг: R (у автора - M, но на НЦу, по-моему, не тянет...)
Статус: сам текст закончен, перевод - в процессе (всего 6 глав и 16 691 слов)
Саммари: действие техники Эдо Тенсей заканчивается, но Какудзу остается жив и пока что не может позволить себе умереть. У него осталось одно важное дело: освободить Хидана. POV Какудзу.
Предупреждения от автора: текст не бечен. Альтернативное развитие событий, начиная с Четвертой мировой войны шиноби. Еще я немного пошалила с Нечестивым Воскрешением, но Какудзу нужен был мне живым.
Другие предупреждения: яой, много крови, жестокость-травмы-пытки, мат и щепотка ангста.
От переводчика ( ) : читать дальшеитак, я в своей жизни перевела один только маленький ваншотик по Покемонам, и вдруг мне захотелось МОАР переводить буду по главам, а не скопом, на тот случай, если вдруг есть люди, которые хотели бы поскорее что-то эдакое КудзуХидановское почитать - чтобы не заставлять этих прекрасных людей ждать 
те ребята, которые плавали на фанкифшн.нете, знают прекрасно, какое это море флаффа и ООСа так вот, ящетаю, Хидан в этом тексте ООСной участи не избежал, но при всем при этом почему-то само фикло все равно захотелось перевести между тем, как пишут в руфандоме и в англофандоме, всегда была ОГРОМНАЯ разница, колоссальная просто, но дико интересная :з тамошняя кровь далеко не так кровава, как наша, а тамошние драмы не так драматичны. в общем, не знаю, чего это я тут растекаюсь. одно хочу сказать: ПРОЕКТ ОТКРЫТЫЙ, ОЛОЛО. это значит, что я страстно прошу вас писать о любых корявостях, любых ашипках и прочей фигне, которую вам в жизни не хотелось бы никогда больше видеть 8ззз у меня глаза мылятся, поэтому я прекрасно отдаю себе отчет в том, что могу такого понапереводить...
заранее спасибо
1. Возвращение
Снаружи дождит. Не по паре капель, которые почти не оставляют следов на земле: дождь валит такой густой стеной, что не видишь ни черта у себя под носом. Если бы не гроза, меня могли бы поймать, когда я бежал с поля боя. Вместе с другими дезертирами.
Опускаю глаза на остывший труп, лежащий рядом со мной. Я не могу опознать символ на его протекторе, но, глядя на одежду, могу предположить, что это шиноби из деревни Скрытого Камня.
Он был тут, в этой пещере, которая больше похожа на неглубокую скальную трещину, когда я заполз внутрь. Он легко мог бы одолеть меня. Думаю, что, пока я пребываю в таком состоянии, даже десятилетний мог бы убить меня одним ударом камня. Однако мой внешний вид напугал его – я был кровавый, избитый, промокший и полуголый, с разошедшимися швами, из-под которых скалились кости и мясо, - и он не смог среагировать вовремя. Поэтому я выжил, а он теперь – просто труп с кровавой дырой в реберной клетке.
Сердце, которое я отнял у него, бьется в моей груди быстро и неровно. Это слабое, слабое сердце – как раз такое, какого я мог ожидать от трусливой прячущейся собаки с заторможенной реакцией, но оно сейчас как нельзя кстати, ведь мое собственное сердце, последнее сердце, вот-вот перестанет колотиться.
Я прижимаю голову к отсыревшей стене моего убежища и пытаюсь разгрести свалку своей памяти. Воспоминания нечетки. Я помню момент пробуждения и долгую битву, и этих коноховских детишек, и несчетное количество клонов Зетсу, и других членов Акацке, даже Гинкаку и Кинкаку… Как я оказался там? Почему я был там, за что я бился? Был ли я мертв – и, что важнее, жив ли я сейчас?
На мгновение я закрываю глаза и стараюсь умостить зудящее от боли тело поудобнее, успокоить верещащую, вращающуюся канитель мыслей, хотя я и знаю, что совсем скоро должен буду пуститься в путь снова. Я должен убраться отсюда так далеко, как смогу, и так быстро, насколько это возможно. Все вопросы могут подождать до тех пор, пока я не найду безопасное место и мое сердце не перестанет пытаться издохнуть так горячо и настойчиво. Не помню, чтобы когда-либо чувствовал себя настолько паршиво. Даже тогда, когда проиграл Первому Хокаге и был брошен в ад после этого жителями своей родной Деревни.
Мне чуется, что я должен быть мертв и просто цепляюсь изо всех сил за остатки существования.
Вдруг я все же вспоминаю один-единственный момент из прошлого, когда я чувствовал себя примерно так же омерзительно. Лежал спиной вверх, и нити чакры громоздились клубками около – я больше не чувствовал их энергии в себе. И эта паскуда с Шаринганом возвышалась надо мной, собирая пальцами хвост пульсирующей молнии, готовясь нанести последний удар.
Я не могу вспомнить, что именно он говорил – слова будто текут ко мне из глубины воды, - но я знаю, что он смеялся. Я проиграл, он выжил. Несмотря на то, что его собственной заслуги в этом было мало: его спас тот мальчишка. Девятихвостый.
Теперь мне становится ясно, что я был мертв, а потом призван обратно. Скорее всего, призван Орочимару, подсказывает подсознание, это похоже на его технику, но до конца я ни в чем не могу быть уверен. Может быть, теперь это и не имеет значения.
Кажется, под конец Дзюцу сорвалось – или было сорвано, разве нет? Я все еще сражался, в моей груди все еще клокотали сразу три сердца, когда это произошло, а потом что-то случилось. Не знаю, почему мое существование не прекратилось в этот самый момент – я не знаком со всеми тонкостями этой техники в достаточной мере, чтобы ответить на этот вопрос. Может быть, дело в моих сердцах. Может быть, в том факте, что до своей смерти я не был человеком в полном смысле этого слова – это не так уж и важно. Важно то, что сейчас я жив, пусть мое состояние с трудом можно охарактеризовать этим словом. Я жив – и я бежал, хотя меня и будет нетрудно найти, когда закончится дождь.
Я опираюсь на колени и поднимаюсь. Приходится приложить больше усилий, чем хотелось бы. Левая рука низко висит вдоль туловища, и мне приходится взять ее другой рукой и вжать кровью в кровь, чтобы затянуть стежки и удержать ее на месте. Каждый вздох и каждый шаг колются болью, но мне нужно идти, пока кто-нибудь не поймал меня. Знаю: сейчас кругом только враги.
Я как раз выбираюсь под дождь, когда понимаю, что не знаю, куда мне идти. Может, стоит поискать какое-нибудь пристанище, где я мог бы раздобыть немного денег и слегка подлататься. Эта мысль втекает в меня слабой энергией, и после шаткого шага я делаю еще один такой же.
Должно быть, Акацке распались. Те четверо, кого я успел заметить – Итачи, Дейдара, Сасори и парень, назвавшийся Пейном, пусть и совершенно не похожий на него, - очевидно, были тоже мертвы и снова вызваны в мир живых, как и я. Еще я видел Зетсу, по-прежнему живого… и, может быть, глаза обманули меня, но вспоминается Тоби, раздающий приказы. Остаются Кисаме, Конан и Хидан. Возможно, они все еще живы – и не вовлечены в скотобойню, называемую войной.
Что говорила та белобрысая девчонка? Что-то там про Хидана, загнивающего заживо там, где они его бросили. Задумываюсь, не имели ли они в виду какую-нибудь тюрьму в Конохе. Если они победили его, но не смогли уничтожить, то, должно быть, его просто забрали с собой. Может, заперли в какой-нибудь темной вонючей клетке, когда он задрал их своими криками, проклятиями, руганью и молитвами Дзясину. Может быть, я смогу забрать его.
Эта мысль заставляет меня остановиться. Я мог тронуться умом еще сильнее? Думать о том, как бы проникнуть на вражескую территорию и помочь Хидану бежать, когда я едва ли собираю самого себя по кусочкам?
Черта с два. Я просто загребу денег и исчезну на несколько лет. Вот самое разумное, что мне стоит сделать.
/*/*/*/
Когда я падаю лицом в землю третий раз за чертовы полчаса, я начинаю задумываться, далеко ли вообще сумею уйти. Сила вытекла из меня полностью. Тело отказывается подчиняться.
На самом деле, я даже не уверен в том, мое ли это тело. Я сплю короткими урывками, если вообще можно назвать сном неожиданное падение в черную трясину с каждым новым шагом, и всякий раз вспышками надо мной кружит видение о ком-то, кто пытается вернуть себе власть над этим телом. Может быть, это тот человек, которого использовали как сосуд, чтобы призвать меня обратно? Тогда ясно, почему его тело отторгает меня.
Он хочет, чтобы я подох. Я хочу жить. Пока что воля к жизни – это все, что есть у меня и что действительно принадлежит мне. Я не стану пятиться и сдаваться.
В конце концов, в чем меня и невозможно превзойти – так это в выживании за пределами человеческих и нечеловеческих возможностей.
Поэтому, игнорируя дрожь, боль и размытость мыслей, я продолжаю плестись. Если я не смогу идти, я поползу на четвереньках. Я стараюсь держаться подальше от дороги, и пока мне везет на отсутствие неожиданных встреч. Мне нужно больше сердец, потому что я не знаю, как долго продержится этот никчемный комок, которым я перебился в той пещере. Прошло семьдесят лет с тех пор, как я жил только с одним сердцем… Это пугает меня, хотя, с другой стороны, я не уверен в том, смогу ли принять еще хотя бы одно сердце в этом рваном состоянии.
Мое сознание выкупано в такой черноте, что проходят дни, прежде чем я понимаю, что бреду обратно в Коноху.
Может, я веду себя, как призрак, которого тянет увидеть место, где он был убит. Впервые со времени моего перерождения я останавливаюсь рядом с глубокой лужей, чтобы посмотреть на свое лицо в мутном запыленном отражении. Оно более или менее похоже на то, каким было в моих воспоминаниях, разве что кажется более худым, усталым и потрепанным. Я замечаю только одну перемену: глаза. Налитые кровью белки теперь дымные и черные, давящие контрастом рядом с ядовито-зеленым. Это очень невнятная перемена: в любом случае, она не объясняет того, какого черта я возвращаюсь, хотя давно решил этого не делать.
Я думаю, что, раз уж я забрался так далеко, есть смысл немного поползать по месту моего последнего поражения. Возможно, там я узнаю что-то о моем бывшем напарнике… И потом тогда решу, что делать дальше.
Так что я продолжаю идти, едва ли вспоминая о пище или воде. Я сплю урывками, но чаще пытаюсь избегать сна, потому что человек, чье тело находится сейчас под моей властью, необыкновенно приставуч и все время возвращается, и всякий раз, когда ноги отказываются держать меня дальше и я смыкаю веки, на меня давит страх больше не проснуться.
/*/*/*/
Я не знаю, как долго плетусь до своей точки невозврата. Руководствуясь своим теперешним изуродованным чувством времени, могу сказать, что прошло несколько дней, но с таким же успехом это могли бы быть и недели. Я чувствую узел волнения в животе и понимаю, что нашел то самое место. В земле все еще сохнет огромная яма, в которую я рухнул от атаки того Джинчуурики.
Я не задерживаюсь здесь надолго. Неважно, как долго я отрицал эту мысль до сих пор, но приходит время признать, что на самом деле я пришел сюда искать какие-либо следы, которые могли бы указать на судьбу Хидана.
В лес меня утаскивает тяжелая сила, намагниченная, невидимая. Должно быть, она соединяет этого гребаного сектанта и какую-то часть меня, потому что я очень быстро нахожу его следы.
Я пялюсь на рыхлую землю. То, что я вижу, похоже на сухой колодец, забросанный песком и камнями. Хидан там, внизу – чувствую, как вырастает и сжимается вокруг меня его чакра, похожая на сердцебиение. Это очень слабый сигнал, но достаточный для того, чтобы понять, что он там – и он жив.
У меня нет ни оружия, ни чего-либо на замену, поэтому я применяю технику Укрепления Кожи и начинаю рыть голыми руками. Волны чужой чакры и напряженность физической работы заставляют голову идти кругом. Я едва ли разрыл почву хотя бы на глубину ладони, когда вдруг ощущаю движение сзади и умудряюсь уклониться. Я дико удивлен, что моим врагом оказывается не человек, а животное – должно быть, какая-то порода оленей.
Олень пускается наутек, как только я уворачиваюсь от его прыжка, и останавливается между двух тонких деревьев на другом конце поляны. Рядом с ним вырастает еще несколько таких же. Они похожи на систему предупреждения, на сигнализацию, и мне остается надеяться, что их хозяева сейчас по горло заняты войной. Нужно торопиться.
К несчастью, настолько помятый, я чудовищно долго не могу управиться с раскапыванием мерзкой ямы, и я проклинаю это чужое, слабое тело и бледное сердце всякий раз, когда мне приходится останавливаться, чтобы передохнуть и не отключиться в самый неподходящий момент. Наконец, я различаю первый признак того, что я рою в правильном месте: это рука. Я вижу кольцо, надетое на указательный палец, сидящее сразу под ногтем, покрытым облупившимся лаком. Оно запачкано грязью так сильно, что я не могу разглядеть написанный на нем иероглиф, но я знаю, что он означает «три». Я тащу кисть на себя, чтобы попробовать, насколько глубоко застряла Хиданова рука, но внезапно выдергиваю ее без всяких усилий.
Какое-то время я глупо смотрю на свой трофей. Это левая рука Хидана, в этом нет никаких сомнений, но она заканчивается обкусанным запястьем с порванной кожей. Я смотрю под ноги и вижу клочок плаща, заваленный песком и камнями. Разгребая землю, понимаю, что то, то укутано в плащ – это верхняя часть груди Хидана, шея и плечи. Он разбит на куски. Они разорвали его в клочья и захоронили в этой безымянной земле. Понятно, почему он не мог выбраться.
Внезапный клекот злобы прошибает меня вдоль позвоночника. Несмотря на то, что примерно такой судьбы я и желал этому идиоту чертову тысячу раз, я все равно понимаю, что они не имели права поступать с ним так. Они знали, что после всего этого Хидан все еще будет жив? Скорее всего, знали.
Теперь я рою быстрее: мой гнев придает мне сил. Да будут прокляты эти коноховские мрази, да будет проклят и Хидан в придачу, за то, что позволил провести себя и встретил такой конец. Если бы он не был таким полудурком и не отделился бы от меня во время битвы, ничего этого не случилось бы. Ни с ним, ни со мной.
Горячая ярость растет выше и выше, пока я раскапываю все новые и новые части тела моего тупого напарника. Я складываю куски плоти на краю ямы и мысленно готовлюсь к тщательному, кропотливому сшиванию их воедино. Мне приносит неожиданное облегчение понимание того, что все части тела целы и не пожраны насекомыми. Они сочатся кровью и в местах разрывов искрошены в кашу: я вижу обломки костей, остро прорывающих кожу и плевры внутренних органов. И все же они теплые, в них ворошится жизнь, и я не могу побороть в себе восхищение перед завораживающей силой, которая поддерживает в Хидане жизнь даже в таком состоянии. Думаю, он слишком туп для того, чтобы осознать, что должен быть давно мертв, как и я слишком упрям и недоверчив, чтобы поверить в то, что это все пахнет, помимо крови, и неким божественным вмешательством.
Я нахожу голову на самом дне. Череп цел, за исключением сломанной челюсти. Глаза Хидана закрыты даже тогда, когда я поднимаю его голову за волосы. Я подношу ее на уровень собственных глаз. Под его веками угадывается суматошное движение, как будто бы Хидан спит.
Голову я бросаю к остальным частям тела и сам выбираюсь из ямы следом.
/*/*/*/
Тело Хидана – жуткая кроваво-костяная головоломка. Я трачу еще какое-то время на то, чтобы упаковать все эти ошметки в Хиданов плащ и оттащить подальше от края ямы, надеясь, что ничего жизненно важного я не оставил в земле.
Собирать его – медленная и утомительная работа. Ему сильно повезло, что я знаю анатомию до мельчайших подробностей, иначе я не смог бы снова сделать Хидана целым. В то же время навыки, которые я нарабатывал годами, возвращаются шатко и неохотно. Я на грани истощения. Руки трясутся, когда я покрываю Хиданову кожу стежками. Мне хочется погаснуть, отключиться.
Я не помню, когда я в последнее время ел, пил или спал. Желудок сходит с ума от одной мысли о еде – либо же от вида теплого дрожащего сердца, которое я сжимаю в ладони. Трубки сосудов, которые должны качать в этом сердце кровь, оборваны, и все же оно продолжает плаксиво колотиться под моими пальцами. Может быть, мне стоит забрать его себе – я задумываюсь о том, перестанет ли и оно когда-либо биться или будет вечно стрелять в моей груди. Но сама идея о Хидановом сердце внутри меня вызывает омерзение. Отвратительно. Вкладываю его Хидану в ребра, туда, где ему самое место, смотрю, как оно кровит и вживляется без какой-либо помощи с моей стороны.
Я штопаю грудную клетку, и остается приделать только голову. С этим справляюсь быстро, и наконец-то, - наконец-то я закончил. Стертые рваные края ран, может быть, совпадают неидеально, но я уверен, что безумная способность Хидана к восстановлению излечит и это. Важно то, что теперь он относительно цел, жив и дышит, несмотря на то, что его тело выглядит даже хуже, чем мое со всеми его стежками, швами и кусачими шрамами, лежащими крест-накрест.
Я сделал все, что хотел, и силы стекают из меня в песок – я падаю. Пытаюсь сопротивляться, потому как не уверен, что одержу верх в отчаянной схватке между мной и владельцем этого тела, преследующим меня. Я не могу подохнуть сейчас, после того, как спас Хидана. Это было бы непростительно глупо.
Я цепляюсь зубами за эту мысль, когда тьма все же запрыгивает мне на спину.
/*/*/*/
Я просыпаюсь от ощущения острых ногтей, врезающихся в мои плечи, и рук, трясущих меня так сильно, что я бьюсь затылком о землю.
Мой затянутый, расфокусированный взгляд выхватывает лицо Хидана в нескольких дюймах от моей головы. Он пялится на меня широко распахнутыми, безумными глазами, и я не вполне уверен, видит ли он что-нибудь на самом деле.
- Перестань трясти меня, - харкаю я. Голос слабый, сиплый до сломчатости, и это заставляет меня попробовать вспомнить, когда в последний раз я разговаривал вслух.
Хидан отшатывается. Его взгляд приобретает некую осмысленность.
- Это правда ты, - шипит он. Чувствую холодное скольжение его пальцев на своем лице. Меня раздражает это прикосновение, но тело слишком занемело, чтобы я мог отогнать его. – Ты вернулся. Ты правда вернулся, как я и ожидал.
Его слова сочатся неуверенностью, и я думаю, что Хидан растерял последние остатки своего шаткого рассудка. Я не имею ни малейшего понятия о том, как долго он пролежал под землей, так же как и не знаю, сколько времени я был мертв. Должно быть, достаточно долго для того, чтобы сломать и более устойчивых к потрясениям людей, нежели он.
Я хочу ответить колко и остро, но это отняло бы слишком много сил. Вместо этого я закрываю глаза и проваливаюсь обратно в сон. Хидан как будто бы падает на землю рядом со мной, но возможно, что мне это только кажется.
апд: чаптер тууу! господи, не я придумываю названия, чесслово.
2. Новая жизнь
Время идет, но происходящее я вижу редкими вспышками и ничего не могу запомнить: то прихожу в себя, то снова теряю сознание.
Болит каждая клетка тела. Чувствую дикую слабость.
Сердце бухает, как молот, всякий раз, когда я вскидываюсь, просыпаясь. Во сне я сражаюсь не на жизнь, а на смерть. Но мне придется победить. Я обязан победить.
Жажда.
Рука придерживает мою голову, под язык льется холодная вода. Я хриплю, пока пью.
Голод.
Мясо, которым меня кормят, наполовину сырое, но я все равно глотаю большими скользкими кусками.
- Оленина, - замечает позади меня чужой голос с мрачным смешком.
Холод.
Я лежу под грязным плащом. Чувствую, как несет от него сырой землей и кровью. Чувствую тепло чужого тела рядом, когда мое собственное начинает дрожать.
Понемногу до меня доходит, что это Хидан неусыпно бдит надо мной, и одно только осознание этого факта начинает постепенно приводить меня в чувство.
Я стараюсь собрать мысли в кучу. Думаю, что мы остановились на маленьком расчищенном пятачке леса, куда я приволок куски тела Хидана, и даже не могу прикинуть, как давно мы здесь. Похоже, что Хидан не отходит от меня ни на шаг, хотя должен же он время от времени выбираться затем, чтобы поохотиться и набрать в ручье воды. Выходит, что он куда более приспособлен к жизни, нежели я о нем думал.
Он продолжает болтать, даже не зная, что я очнулся. Что ж, это мало чем отличается от нашего типичного общения: он треплется, я отвечаю молчанием, думая о своем. Сейчас заняться мне больше нечем, и я внимательно вслушиваюсь в его трескотню.
Странно, что он почти не упоминает Дзясина – ну, кроме жизненно необходимой пары раз. Мелет какую-то чушь о наших противниках, обо мне, о мести, о черноте дней, проведенных под землей, обо мне, о плюсах и минусах бессмертия, снова обо мне… Если быть честным, это слегка нервирует. К тому же, иногда он просто ложится рядом со мной и раз за разом повторяет: «Ты вернулся».
Однажды, когда его так заедает на целый час, у меня лопается терпение.
- Да заткнись ты уже, - сиплю я. – Совсем свихнулся?
Хидана дергает от неожиданности, и он садится. Только что он лежал бок о бок со мной, и теперь, когда он вскакивает, становится холодно.
- Очнулся! – зрачки у него огромные, разросшиеся почти на всю радужку. Он даже выглядит более или менее безобидным, хотя я знаю, что это - самый грубый обман. – И давно ты не спишь?
- Достаточно давно для того, чтобы желать снова заснуть, - рычу я. Горло жесткое и шершавое, как наждак. На лице Хидана проступает раздражение, и он наконец-то делается похожим на самого себя.
- Во мразь, я же переживал. Думал, ты совсем сдох. Мы неделю тут торчим, а ты едва дергаешься. Что с тобой, блядь, произошло? И какого хера ты так долго не мог меня вырыть? И сколько я, бля, вообще там провалялся? Что у тебя с глазами – и какого хуя, судя по звукам, у тебя осталось только одно сердце?
- Ты что, прислушивался к моему сердцебиению? – спрашиваю я, потому что у меня нет ответа ни на один из его вопросов. Если бы я знал Хидана хуже, мог бы поклясться, что он теряется с ответом. – Принеси мне воды и отвали. Совсем скоро мы должны будем уйти, и до тех пор мне надо отдохнуть.
Он бубнит вполголоса что-то, что я не могу различить, но приносит мне воду. Замечаю, что тащит он ее не в кружке, а в полой выдолбленной ветке. Поднимаю глаза на Хидана и замечаю, что он абсолютно голый.
- Че? Кончай пялиться. Все, что у меня осталось – это гребаный плащ, который я все равно отдал тебе.
- Смотри-ка, какую ты обеспечил себе милую первобытную жизнь. А почему не раскрасил себя племенными татуировками и не вставил кость в нос?
- Ты, блядь, нравился мне больше, пока валялся без сознания.
Я не собираюсь удостаивать его ответом – мне приходится приложить максимум усилий для того, чтобы унять дрожь в руках и не расплескать воду. Напившись, я снова ложусь на землю, в этот раз думая о возможных кошмарах с меньшим испугом, нежели раньше. Хидан несет какую-то чушь. Когда ему кажется, что я заснул, он забирается под плащ и вжимается в меня. Нет сил на то, чтобы отпихнуть его. Кроме того, приятное тепло, исходящее от его тела, успокаивает.
Я слышу, как он бормочет: «Ты вернулся», - и снова проваливаюсь в черноту сна.
/*/*/*/
С каждым днем все дольше и дольше мне удается продержаться в сознании. Моя сила возрастает. Хидан продолжает таскать мне воду и мясо, если я попрошу, и также продолжает раздражать меня до смерти, не спрашивая моего разрешения. Из него сыплются вопросы, на которые я не могу ответить.
- Так что, Акацке конец? Если ты выжил после этой техники, может, выжил и еще кто-нибудь.
- Вряд ли. Они для этого были слишком… смертны.
- Даже пацан-кукла?
- Сасори призвали в его собственное тело. Человеческое тело, - поясняю я, глядя в пустые Хидановы глаза.
- А че, у него оно было?
- А ты действительно тупой.
- Не, хорошо, что он сдох. Он ебанутый какой-то был.
Я не говорю ему, что Сасори вызывал у меня симпатию. Иногда мы сталкивались в штабе и проводили какое-то время в компании друг друга. Нам обоим частенько хотелось отдохнуть от наших назойливых напарников. Мы едва ли перекидывались парой слов: я обычно читал, а он был занят своими куклами. Он обладал одним редким даром: умел молчать. Не думаю, что могу называть наши отношения дружбой, но если бы меня попросили назвать хотя бы одного человека в Акацке, который не вызывал бы у меня раздражения одним своим присутствием, я упомянул бы Сасори.
/*/*/*/
Спустя еще несколько дней я говорю, что готов отправиться в путь.
- Че, серьезно? – саркастично спрашивает Хидан, не сводя взгляда с моих трясущихся рук. Я не вполне уверен в том, что говорю, но мы просто не можем себе позволить задерживаться здесь, а потому приходим к выводу, что пора выдвигаться завтра утром.
- И куда мы пойдем? – говорит Хидан, напяливая оставшиеся от своего плаща лохмотья. Наружу торчат его грудь и ноги, но по крайней мере он больше не голый. К несчастью, у меня одежды не прибавилось со времен моего бегства. Становится холодно.
- Для начала просто уберемся отсюда куда подальше, - я даже не спрашиваю, пойдем ли мы вместе. Сейчас, если мы хотим выжить, нам нужно объединиться. Как только мы приведем себя в порядок, наши пути разойдутся.
Тело Хидана, похоже, полностью восстановилось. Я помогаю ему снять швы и вижу, что его жуткие шрамы рассосались до тонких розовых полосок, перечеркивающих кожу. Пальцем я прослеживаю самую широкую полоску, пролегающую зигзагом от яремной вены до бедренной кости. Здесь был последний шрам, оставленный мной как раз перед тем, как я приделал Хиданову голову, и после того, как я вложил его сердце на место.
Я завидую: мне еще ждать и ждать до тех пор, пока я снова не стану чувствовать себя нормально. А Хидан уже почти как новенький.
Опустив голову, замечаю на себе странный взгляд Хидана. Он хватает меня за руку, когда я хочу убрать ее от его живота.
- Я еще даже не поблагодарил тебя, - говорит Хидан с такой убийственной искренностью, что меня начинает мутить.
- Да, но ты всегда был неблагодарным куском дерьма.
- Иди на хуй, Какудзу, - огрызается Хидан и исчезает где-то. Я прячу усмешку. Препираться и переругиваться с ним куда проще, привычнее, потому что я понятия не имею, что делать со всеми этими его внезапными «спасибо».
Скоро Хидан возвращается, и на нем – ни следа утренней злобы. Он пытается поджарить (на деле – сжигает дотла) последний кусок оленины.
Доедая, надеюсь, что в следующий раз, когда мы будем есть, пища будет несколько приличнее.
С наступлением темноты он стаскивает плащ, падает рядом со мной на землю и укрывает нас обоих.
- Че? Яйца отморозить хочешь, бля? – спрашивает он, когда я вопросительно вскидываю брови.
Многим позже я слышу, как он шепчет это свое «ты вернулся» и думаю, уж не означает ли оно в этот раз «спасибо».
/*/*/*/
Нам невероятно везет встретить двух генинов на пути к деревне, так что вскоре мы получаем возможность обзавестись более или менее приличной одеждой, а наши карманы немного пополняются деньгами. Теперь в моей груди бьются три сердца. Они далеки от идеала: одно принадлежит стихии Земли, два – стихии Воды, и все три оставляют одинаково скверное впечатление. Я все еще слаб, но теперь, по крайней мере, в состоянии перебороть кого-нибудь пострашнее пары генинов.
Мы заказываем комнату в гостинице, достаточно убогой для того, чтобы никто не захотел поинтересоваться причинами нашего потасканного внешнего вида. Я думаю, что мы все равно рискуем – в конце концов, мы так и не выбрались за пределы Страны Огня, и, хотя ничто больше не указывает на нашу принадлежность к Акацке (лохмотья Хиданова плаща и наши протекторы остались далеко позади, рядом с телами генинов), до сих пор имеется вероятность, что кто-нибудь нас узнает.
Но меня сейчас слишком легко соблазнить мыслями о душе, нормальной постели и о какой-нибудь еде, отличной от полусырого оленьего мяса. На улице и в холле гостиницы я отчаянно пытаюсь перехватить хоть какой-нибудь слух, но никто не говорит о том, закончилась ли война и, если ответ положительный, кто одержал победу.
Всю ночь мы разговариваем о мести. Я говорю Хидану, что пока мы не можем вернуться и устроить в Конохе резню. Придется подождать, возможно, не один год, прежде чем мы сможем объявиться и ударить тогда, когда они будут меньше всего этого ожидать.
Он соглашается на удивление быстро. Пожалуй, столь длительное заточение под землей неласково утолило его жажду крови.
- Пацан, управляющий тенями, - выплевывает Хидан, глядя перед собой ничего не видящими глазами, широкими, как мосты, - и его блядские приколы. Недели, годы – мне похуй, но в конце концов я все равно отправлю его к Дзясину-сама и позабочусь о том, чтобы ему было так больно, насколько это вообще возможно.
Упоминая имя своего обожаемого бога, Хидан однобоко ухмыляется. Это почему-то привлекает мое внимание, хотя я не задаю ему ни единого вопроса. Хидан перехватывает мой взгляд, но истолковывает его по-своему.
- Ты же тоже жаждешь мести, Какудзу, да? Че этот урод сделал, чтобы поиметь тебя?
- Не он меня поимел, - просто отвечаю я. – Ему помогли.
- Че? Кто, бля, помог?
- Джинчуурики, о котором говорил Дейдара. Он уничтожил сразу два моих сердца с одного удара.
На мгновение я умолкаю, задумавшись о том, что треплет меня за душу всякий раз, когда я вспоминаю о событиях того мерзкого дня.
- Кстати говоря, перед тем, как он атаковал, еще одно сердце погибло само по себе.
- Это как? – голос Хидана резко и остро взлетает ввысь.
- Как будто незримая сила пробила его насквозь.
- Вот блядь, - мычит он и отводит глаза, подтверждая мои подозрения.
- Тупая ты паскуда, - скалюсь я на Хидана. – Мало того, что ты позволил себе отделиться от меня, так еще и уничтожил мое сердце. Это все твоя вина.
- Нечестно, бля! – орет он. – Им просто повезло! Не такими уж они и охуенно сильными были, эти обмудки…
В этом он прав. Мы не раз побеждали и более сильных врагов.
Но сейчас этого недостаточно, чтобы пригладить встопорщенную шерсть моей злобы.
- Даже не думай уклониться от ответственности, - мне нравится то, как он шагает назад, стоит мне встать на ноги. – Я привык к тому, что ты вечно вляпываешься в какое-нибудь дерьмо, но в этот раз ты потащил меня за собой – и посмотри, что из этого вышло.
- Ой, кончай очковать, Какудзу, - Хидан фыркает, и вспышка неуверенности на его лице быстро сменяется негодованием. – Я жив и снова цел, и ты тоже вернулся, че бля, или я не прав? Мы снова на ногах.
Я собираю пальцами воротник украденной рубашки, которая надета на Хидане, и бью его о стену. Может, мне и не хватает привычной силы и скорости, но его голова встречается с камнем с потрясающе сладким глухим хрустом.
- «Вернулся» ? А ты можешь представить себя на моем месте и прикинуть, как и кем я себя сейчас чувствую?
- Ебать, откуда б мне еще знать, - он брыкается, - когда ты ни хуя мне не рассказываешь? Ты приперся, ты вырыл меня, но не потрудился посвятить в детали, че, не так что ли? Как по мне, ты все такое же старое вонючее дерьмо, как и всегда.
- Это. Даже. Не. Мое. Гребаное. Тело, - говорю я и на этот раз приподнимаю его над полом перед тем, как вдавить его тупую голову в стену.
- Че за хуйня? – визжит Хидан. – Посмотри на себя, - и неприятно запускает пальцы между влажными швами на моих руках. – Ты весь такой же, как и был, че за заявы про «не-твое-тело»?
- Только потому, что ты такая бестолочь…
- Знаешь че, Какудзу? – Хидану удается меня перекричать. – Думаешь, один ты тут такой, блядь, обиженный? Те че кажется, мне в кайф было в этой яме лежать? Я молился, чтобы Дзясин-сама освободил меня, но он не услышал этого. Потом я молился, чтобы он убил меня, но он не слышал и этого тоже. Потом я ждал тебя, но че-то как-то нихуя. Я думал, что ты тупо оставил меня гнить, потому что ты сука весь такой крутой, сильный, думал, хера с два тебя кто-нибудь победит. Потом зассал, что тебя все-таки убили, а я буду зарастать дерьмом и плесенью в своей вонючей дыре до скончания времен. А потом ты приполз, вытащил меня и чуть не подох на моих руках, старая ты жопа…
Хидану не хватает воздуха, чтобы договорить. Он жадно глотает и неотрывно пялится на меня.
Я чувствую себя странно после его монолога, а потому разжимаю пальцы.
Я мог бы гавкнуть в ответ, что я был мертв - и вот почему ему пришлось ждать так долго, и что он должен быть мне благодарен за то, что я вообще вернулся. Но внезапно я чувствую себя уставшим настолько, что последнее, чего я мог бы желать – это продолжение нашей бессмысленной перелайки. Все это слишком напоминает мне старые, давно забытые времена, и начинает казаться, что тех странных недель, которые мы прожили после того, как я откопал Хидана, не было вообще.
Не говоря ни слова, я отхожу от него и ложусь на кровать. Хидан плюется ругательствами, иногда слегка повышая голос, чтобы я точно понял, кого он так ненавидит.
Когда ему не удается дождаться моей реакции, Хидан затыкается и тоже ложится спать.
/*/*/*/
Хидан мечется во сне, щерит зубы, мямлит что-то и иногда низко воет. Ему снится какой-то немыслимо жуткий кошмар. Мы живем в этой гостинице уже вторую неделю, а каждую ночь с ним повторяется одно и то же. Мне немногим лучше. Когда бы я ни задремал, возвращаются сны о человеке, чье тело сейчас принадлежит мне. Просыпаясь, я чувствую, как кипит в запястьях горячая пульсация, а сердца раздирает тоскливый страх проиграть ему в следующий раз.
Может, поэтому я никогда не пытаюсь разбудить Хидана – его метания помогают мне не засыпать. А может, мне просто нравится видеть, как он страдает, и знать, что я не один. Я никогда не спрашиваю, что ему снится – ответ все равно очевиден.
Вдруг он вскидывается, проснувшись, и садится в постели. Его громкое дыхание кажется маслянисто-ярким в тишине нашей тусклой комнаты. Мое дыхание низкое и ровное, глаза приоткрыты. Мы снова снимаем дешевую комнату – терпеть не могу растрачивать деньги попусту, к тому же нам едва ли есть, что растрачивать. Занавески на окнах такие тонкие, что в свете луны мне хорошо виден Хиданов силуэт.
Какое-то время он сидит, замерев, подтянув пружинные колени к груди и уткнувшись лицом в руки. Потом резко распрямляется и одним скачком оказывается около моей кровати, проскальзывает, точно змея, под мое одеяло. Я слишком удивлен, чтобы отреагировать вовремя, и чувствую его горячее голое тело, плотно прижатое ко мне. Он успокаивается и делает глубокий выдох, и вдруг я расслабляюсь следом за ним.
- Ты вернулся, - шепчет он.
- Естественно, - отвечаю я быстрее, чем могу придумать хотя бы одну хорошую причину для того, чтобы продолжать притворяться спящим. Хидан дергается, но не отстраняется.
В последнее время мне постоянно холодно, поэтому жар, которым сочится его кожа, приятен. Становится душно, но мне наплевать.
Просыпаюсь я на рассвете, и первой мыслью становится осознание того, что я проспал несколько часов без обычных ночных кошмаров. Это так неожиданно, что до меня не сразу доходит, отчего я вообще проснулся.
Хидана трясет, его таз двигается вверх и вниз, пока он втирается членом внутрь моего бедра. По его дыханию, быстрому, энергичному, чувствуется, что он уже проснулся, а не исступленно трахает матрас во сне. Он лежит у меня под боком, перебросив через меня руку и ногу и вжимаясь лбом в мое плечо. Должно быть, ночью было чудовищно холодно, если я не проснулся от того, как мы с ним сплелись.
Я хочу оттолкнуть маленькую злобную тварь, но вместо этого рука соскальзывает на Хиданову поясницу. На крохотную долю секунды он замирает, а потом я чувствую кривую ухмылку поверх своей ключицы. Он продолжает пихаться в меня бедрами с небывалым остервенением и роняет какие-то слова, разбирать которые у меня нет ни малейшего желания.
Я никогда в жизни не был более пассивным во время секса. Хидан самоудовлетворяется, а я просто оказался под боком – вот и все, что сейчас происходит. В глубине души я понимаю, что мог бы счесть его поступок дерзким и достойным гадкого восхищения, но голова у меня сейчас слишком пуста, а тело – слишком безвольно. Физически приятно и жарко от того, что Хидан так близко, но я не чувствую никакого энтузиазма, я все еще чрезвычайно слаб.
Лбом Хидан с силой вжимается в мое плечо, его движения становятся быстрее и беспорядочнее. Он высоко и электрически-голодно выстанывает что-то, подозрительно похожее на его привычную мантру «ты вернулся», когда кончает, пачкая постельное белье.
С перекатом плеч он поднимает голову и пялится на меня, довольно и горячо улыбаясь. Вместо того чтобы врезать ему как следует по лицу за это маленькое смелое представление, я кладу руку ему между лопаток и глажу спину и ягодицы. Его рука сваливается к моему животу и, прежде чем я успеваю его остановить, заползает ниже, в простые свободные штаны, которые я надеваю перед сном.
Хидан корчит недовольную гримасу, когда чувствует, что я вял. Он пытается погладить меня по члену, что, в сущности, не так уж и неприятно – бесит меня то, что я не могу отреагировать на его касания.
- Хидан… - начинаю я.
- У тебя не…
- Я мертв уже чертову прорву лет, идиот. Чего ты ждал?
- О, - говорит Хидан и прекращает нервически дергать рукой. – Значит, в следующий раз.
И он снова кладет голову мне на грудь. Его дыхание выравнивается и углубляется практически сразу. Рука Хидана все еще лежит у меня между бедер.
Задрав голову, смотрю на него скептически.
Говнюк явно пристрастился на мне засыпать.
апд!
3. Назад к истокам
Я предпочитаю не считать, сколько времени мы проводим в пути, но мы все-таки добираемся до границы Страны Огня. Во время короткой передышки в окраинном городке я решаю рискнуть и посетить здешний банковский филиал, чтобы забрать полагающиеся мне деньги.
Поначалу ребята в банке не могут поверить, что это действительно я. Ничего удивительного: они никогда не видели меня без маски, а сейчас изменился даже цвет моих глаз. Похоже, до здешних мест дошли и слухи о моей смерти. Должно быть, они подумали, что теперь могут оставить мои деньги себе.
Босс настроен на дружелюбное сотрудничество, особенно после того, как я выбрасываю руки на нитях чакры и впиваюсь пальцами в глотки двух его подчиненных. Моргнуть не успеваю, как мне навстречу уже выносят чемодан, полный денег – моих денег.
Хидан ждет снаружи, привалившись к стене. Он развлекается, вызывающе пялясь на всякого, кто, проходя мимо, удостаивает его чересчур долгим взглядом. Как будто я не просил его быть тише воды и ниже травы… Он в своем репертуаре.
Я покупаю нам одежду по размеру и кое-какое барахло для того, чтобы скрасить время в дороге: в основном это книги и карты. Надолго задумываюсь над тем, не купить ли себе новую маску. В конечном итоге отказываюсь от этой затеи – я носил маску последнюю пару десятков лет, так что теперь ее отсутствие только будет мне на руку. Даже со швами на лице я буду менее узнаваем.
Я тяну до последнего, но потом все же приходится вести Хидана в магазин оружия. Его техники бессмысленны, если он не пустит кровь и себе, и жертве, так что другого выхода у меня нет. Заранее стискиваю зубы: я знаю, что его извращенные прихоти влетят мне в копеечку.
В окружении острых металлических предметов Хидан заводится, как малолетка, которому вот-вот купят его любимых сладостей. Он уже готов схватить катану, которой наверняка даже не умеет пользоваться, как вдруг его внимание привлекает кровожадный с виду гарпун, полузабыто приставленный к стенке магазина. Не могу сказать точно, что нравится Хидану больше: то ли крюки и шипы, вплавленные в лезвие, так и кричащие о том, что жертва получит максимум боли и максимум урона, то ли кричащий красный цвет, в который все это выкрашено.
Он так омерзительно очевиден в своей любви к этому чудовищу, что моя задача сбить цену становится почти невыполнимой.
Теперь, подготовленные, пусть и с изрядно потерявшим в весе кошельком, мы наконец готовы.
- А че, это типа обязательно? – гундит Хидан, когда я открываю книгу розыска в поисках жертв с самым высоким вознаграждением.
- Ты можешь проваливать, - говорю я, - но если ты остаешься со мной, будешь делать то, что я скажу.
- Съешь хуй, - огрызается Хидан, но город мы с ним все равно покидаем вместе.
/*/*/*/
Мы возвращаемся к старым привычкам с удивительной легкостью. Я убиваю тех, кто облажался, перейдя дорогу кому-то, готовому достаточно заплатить за восстановление справедливости, и гребу свои деньги. Хидан таскается за мной, высмеивает мою жажду наживы и в целом ведет себя как непомерно раздражающая куча дерьма.
У них с его обожаемым Дзясином был временный кризис в отношениях, но теперь все налаживается: Хидан снова говорит о нем, не затыкаясь, и тратит невыносимо много времени на свои идиотские ритуалы.
Когда я интересуюсь у него, в чем дело, Хидан говорит, что поначалу ему казалось, что его божок предал его, перестал откликаться на молитвы и обрек его на вечное гниение под землей.
- А потом до меня дошло, что это типа он меня проверяет. Я оказался крутым, и он послал тебя, чтобы ты меня откопал.
Я ломаю ему шею, и несколько дней после этого мы не разговариваем.
/*/*/*/
Я не утверждаю, что все остается неизменным, и дело не только в том, что Акацке больше нет. Я скучаю по Акацке, если это чувство можно так назвать – в конце концов, я был частью организации больше десяти лет. Я даже привык к плащу, хотя признаю, что лак для ногтей – это все-таки перебор.
Хидан выпендривается, говоря, что без обязательств ему проще и лучше. В адрес каждого бывшего члена организации у него находится парочка оскорблений. Когда я интересуюсь, за каким чертом он вступил в Акацке, если от нас его так сильно воротит, Хидан сначала мнется, а потом бормочет, что решил, будто мог бы набраться от меня опыта по части бессмертия. Если бы не глуповато-смущенное выражение лица, я бы ему не поверил.
- И при этом ты ни разу в жизни меня не послушал, - замечаю я.
- А все потому, что ты оказался просто куском мудилы!
- Не будь ты таким тупым, давно понял бы, что не существует такой вещи, как настоящее бессмертие.
- Ой, не пизди, Какудзу. Че с нами тогда за хуйня творится?
Отчасти мы остаемся такими же, как и прежде, отчасти – меняемся, хотя эти изменения едва ли касаются того, как мы общаемся днем.
Самое очевидное изменение – в том, как мы коротаем ночи. Споры и перепалки предназначаются светлому времени суток. Когда наваливаются сумерки, наши кошмары возвращаются, клацая зубами, и для того, чтобы защититься, мы с Хиданом сплетаемся в тесный клубок. Это слабость, и она бесит меня, но лучше так, чем из последних сил пытаться не спать и бояться, что в этот раз выстоять не получится.
Если мы ночуем на улице, разбив лагерь в каком-нибудь богом забытом месте, Хидан старается подползти ко мне как можно ближе, так, чтобы мы касались друг друга, и иногда даже позволяет себе ткнуться головой в мои колени. Когда приходит его время стоять на стреме (обычно это вторая половина ночи, ближе к рассвету), он держит меня за плечо или руку. Я не против: похоже, что только так, касаясь друг друга, мы можем обрести покой.
Когда я отстраняюсь от него, меня преследуют одни и те же сны о смертных схватках за это тело и за свою жизнь. Я знаю, что Хидану тогда снится погребение заживо. Я не в восторге от того, как все складывается, но знаю, что могло быть и хуже. Могло бы вообще не быть никаких путей облегчения нашей участи.
Если мы ночуем в гостиницах, Хидан пробирается в мою постель. Рано или поздно я перестаю снимать номера с двумя раздельными кроватями, потому как комнаты с одной двуспальной обычно дешевле.
Не могу сказать, что мне нравится, когда он настолько близко: инстинкты кричат, что держать Хидана под боком в моменты такой очевидной уязвимости слишком опасно. Что надо положить этому конец, что, обнимаясь с ним по ночам, я делаюсь неподготовленным к атакам извне – неважно, от него или от любого другого потенциального врага.
И все же я никогда не прогоняю его. Я даже перестаю убеждать себя в том, что единственная причина кроется в ночных кошмарах. Рядом с Хиданом я чувствую себя живым. Да, сейчас я – часть мира живых, но, думается, на самом деле мне здесь не место. Я использую тело мертвеца, марширующее мертвыми сердцами. Когда Хидан не смотрит, я трогаю свою кожу и чувствую, какая она задубевшая и холодная – не такая, какой должна быть. Может, так было всегда – я не помню. Присутствие Хидана согревает меня так, как не согреет никакой дополнительный слой одежды. Приятно ощущать рядом кого-то живого, дышащего, кипуче-горячего. Хидан горит, как ожог, компенсируя этим слишком низкую температуру моего тела…
Пора признать, что я немного невменяем.
Мы отлично смотримся вместе, думаю я с горькой насмешкой. Хидан всегда был больным на голову, так что эти маленькие странности не имеют никакого значения. Он вообще делает вид, что мы с ним всю жизнь спали в обнимку.
Ему это точно нравится – по крайней мере, его постоянные попытки потереться об меня членом подтверждают этот факт. Меня это слегка сбивает с толку, но я никогда не останавливаю Хидана, как не остановил его и в первый раз. Еще одно доказательство того, что я точно не в себе.
/*/*/*/
Есть и еще кое-какие перемены. Например, мы начинаем разговаривать друг с другом. Раньше, когда Хидан трепался без умолку, я отвечал ему один раз из ста. Теперь я куда больше расположен к беседе. Между нами завязываются диалоги. Не так часто, как хотелось бы Хидану (постоянно), но – время от времени.
Месть – самая очевидная тема.
Хидан может часами нудить на тему того, что он сделает с теневым мальчишкой, как только тот попадет к нему в лапы. Ему нравится обсасывать каждую кровавую деталь. Пытки, живосечение, расчленение – могу сказать, что у него очень богатое воображение. Однажды мне приходится попросить его заткнуться, потому что мы как раз собираемся есть. Есть вещи, которые портят аппетит даже мне.
- Не будь такой жопной дыркой, - ноет Хидан. – Как будто тебе не хочется сделать то же самое с этим пугалом Какаши.
Я размышляю над тем, что он говорит. Не думаю, что кровавая расправа вызвала бы у меня такой незамутненный детский восторг, но мне было бы приятно придавить его горло ногой и заставить его поперхнуться каждым своим гребаным словом перед тем, как я вырвал бы его сердце. Я проделывал это так много раз и так наловчился, что Какаши был бы вполне в состоянии увидеть своими глазами пару последних ударов этого сгустка мышц. Может, мне стоило бы для начала отловить Джинчуурики и разделать его на глазах у Какаши. Медленно, любовно, болезненно. Последующее поколение всегда превосходит предыдущее… Ну и дерьмо.
- Ты там не помер? Че вдруг заткнулся? – спрашивает Хидан.
- Просто задумался.
- Ну, так скажи мне, бля, - он ухмыляется, - а ты б че с ним сделал?
Еще реже мы говорим о другом. Об Акацке. О том, кем мы были до Акацке. О вкусовых пристрастиях. О стоящих противниках - и это одна из тех редких тем, на которые мы можем беседовать более или менее прилично и цивилизованно.
Есть темы, поднимая которые, мы никогда не можем не разругаться. Во главе списка – религия и деньги.
Еще мы спорим о превосходстве и праве первенства, о том, сколько времени Хидан тратит на свои ритуалы, о том, сколько времени я трачу на погоню за деньгами; о том, кто должен решать, куда идти дальше и что делать, заночевать на улице или пробраться в какую-нибудь деревню; о том, что Хидан слишком несдержан в бою, о том, что я слишком сдержан в бою; стоит ли ему носить рубашку, стоит ли мне носить маску; о том, что он должен жрать гребаные овощи, за которые я плачу, а не подъедать одно только мясо (если существует слово со значением, противоположным "вегетарианцу", то это слово обозначает Хидана); о том, есть ли смысл красить ногти или это просто выдумка Конан, желающей усложнить нам жизнь; о том, что я храплю, о том, что он во сне скрипит зубами…
Приземленные, идиотские темы. Мы спорим практически обо всем. В глубине души мне это нравится. Хидан это обожает – и даже не пытается этого скрыть.
/*/*/*/
Постепенно (и куда более медленно, чем я ожидал) ко мне возвращается моя мощь. Охота за головами имеет неоспоримый плюс: так куда проще заодно раздобыть и несколько новых сердец. Я наконец получаю пять достаточно сильных сердец – их хватает для того, чтобы я мог применять все свои техники.
Я выцарапываю победу в схватке за это тело дюйм за дюймом, усердно и кропотливо. Сколько месяцев прошло с моего возрождения? Четыре или пять? Полгода? Я все еще не оправился до конца, я пока не так силен, как был когда-то. Случаются моменты внезапной слабости. Шаткий шаг здесь, неловкий жест там, и как результат – удар мимо, проваленная техника. Каждый раз, когда я ошибаюсь, меня заполняет ярость. Когда такое происходит, мне хочется разорвать это тело на миллион кусочков, искрошить каждую косточку, изорвать каждое мышечное волокно и каждую нить чакры, чтобы понять, что не смогло сработать вовремя. В такие моменты даже Хидан соображает, что лучше держаться от меня подальше.
Не только в битве я не могу контролировать собственное тело.
Неважно, ночуем ли мы в гостинице, в чьем-нибудь заброшенном доме или в мало-мальски приличной сухой пещере, Хидан запрыгивает на меня, как озабоченный подросток, и дрочит себе, цепляясь за плечи, оседлав мои ноги, невнятно выплевывая мне в грудь свои вечные «ты вернулся».
Всякий раз у меня не выходит никакой ответной реакции.
И если поначалу это было просто ничего не значащим раздражающим звоночком, теперь я здорово бешусь. Я знаю, что Хидану хочется большего, - и, пошло оно все к черту, мне тоже нужно большее.
Если бы этот идиот почаще представлял себя на моем месте, он бы понял, насколько мне неудобно. Если бы весь этот макабр не подразумевал полное отсутствие каких-либо разговоров, я бы приказал ему прекратить, а так – я никогда ничего не говорю, а Хидан ограничивается мешаниной из слов, понятных ему одному. Если бы разговоры о чувствах не были табу, мы могли бы обсудить все при свете дня. Но это немыслимо.
Так и продолжается. Однажды, когда я пребываю в чрезвычайно благостном расположении духа, я рукой помогаю Хидану кончить.
Естественно, он хочет, чтобы я сделал так еще, не раз и не два. Есть что-то садистски-приятное в наблюдении за его бессловесными попытками упросить меня потрогать его. Он вылизывает мне грудь и живот, хватает за руки и прижимает к своему паху. Когда я даю понять, что не стану больше помогать ему, он низко и зло воет от разочарования и продолжает гладить себя сам.
Наверное, я веду себя не менее глупо, чем Хидан, но я-то не получаю взамен ничего, а потому не вижу смысла просто так облегчать ему жизнь.
Однажды он заходит слишком далеко, когда хватает мои ноги под коленями и дергает их вверх, пытаясь вжаться членом мне между бедер. Я реагирую раньше, чем до меня доходит вся абсурдность этой ситуации, хватаю Хидана за голову и вышвыриваю его с кровати с такой силой, что он пролетает через всю комнату. У меня есть примерно минута до тех пор, пока он не оклемается. Пожалуй, этого следовало ожидать. Совершать такие кретинские поступки – вполне в духе Хидана.
Орать он начинает в тот же момент, когда открывает глаза. Рушится таинство тишины, и я выныриваю из мыслей навстречу его горячему гневу.
- Сучье ты ебало, это че щас такое было? Какого хуя?!
- Заткни пасть, - перекрикиваю я и встаю с кровати. – Одно дело, когда ты постоянно трешься об меня, но ты только что попытался меня трахнуть…
- Блядь, да че-то не похоже, что ты ваще в состоянии че-либо другое сделать, - перебивает Хидан с жестким металлическим смешком и глазами-копьями пожирает мой пах. Я окончательно зверею.
Он уклоняется от моего кулака и делает исполинский прыжок в сторону своего гарпуна. Чертовски дорогого гарпуна, купленного за мои деньги. Я беру Хидана за горло и вырываю игрушку из его пальцев, прежде чем он успевает сообразить, что происходит.
- Хватит, - мой голос спокоен, хотя внутри бушуют воды ада. – Можешь проваливать и удовлетворяться так, как сочтешь нужным. Соврати кого-нибудь, заставь переспать с тобой силой или приплати какой-нибудь шлюхе, мне плевать. Я не обязан развлекать тебя.
- Знаешь че, сука? Так, бля, и сделаю, - выдавливает Хидан, и его белые беспокойные пальцы вцепляются в мою руку. – Меня в край задолбало таскаться за тобой ради убийства всяких уродов и слушать пиздец какую интересную тишину. С тобой мне хуй че светит, так что завтра я уйду.
- Договорились, - говорю я и разжимаю пальцы.
Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Лицо Хидана в пятнах, мое – неподвижно и спокойно. Я игнорирую тянущую боль в животе. Хидан подскакивает к кровати, стаскивает с нее свое одеяло и уходит спать в ванную, не забыв оглушительно хлопнуть дверью.
Я не сплю. Какая-то часть меня сухо замечает, что мы с Хиданом разыграли потрясающе детскую и глупую ссору. Другая часть в ужасе от того, что произошло. Я точно старею, если убогие реплики Хидана могут заставить меня почувствовать себя настолько хреново. Так и получается: я старый и стерильный ходячий труп. Прекрасное сочетание.
Надо было бы избить его до полусмерти, рвать на клочки до тех пор, пока он сам не запросит пощады. Надо было выебать его этим гарпуном, трахать до тех пор, пока Хидан сам не откинется от боли. Пожалуй, так бы я и поступил в старые добрые времена Акацке. Черт знает, что сдерживает меня сейчас.
Но вместо того, чтобы выволочь его из ванной за волосы и заставить пожалеть о каждом произнесенном слове, я остаюсь в комнате и пытаюсь убедить себя в том, что один из нас должен уступить. Может, мне стоит сейчас же убраться из гостиницы, но, черт возьми, я заплатил за номер… И еще не пал достаточно низко для того, чтобы сбегать.
Кроме того, мне совсем не улыбается проводить тысячи бессонных ночей, страдая от кошмаров.
Уже давно за полночь – прошел не один час – когда открывается дверь в ванную, и оттуда бесшумно выскальзывает Хидан. Не говоря ни единого слова, он подходит к кровати, поднимает одеяло и подлезает ко мне под бок. Я пытаюсь подавить в себе желание обнять его, но он елозит носом и губами по моей шее, и в конце концов я сдаюсь.
Как только моя рука тесно ложится поперек его спины, он удовлетворенно вздыхает.
- Убожество, - громко говорю я, подразумевая нас обоих и всю ситуацию в целом. Хидан сопит.
Я уже почти готов провалиться в сон, когда слышу, как он бормочет: «Ты вернулся».
И я понимаю, что это – единственное извинение, которое я могу от него получить.
Название: Hardly Eternity/Едва ли вечность русское название пока рабочее, как и вся эта тягомотина пока рабочая и грязненькая
Автор: Makkoska
Переводчик: кайндхарт
Фандом: Naruto
Пейринг: Какудзу/Хидан
Рейтинг: R (у автора - M, но на НЦу, по-моему, не тянет...)
Статус: сам текст закончен, перевод - в процессе (всего 6 глав и 16 691 слов)
Саммари: действие техники Эдо Тенсей заканчивается, но Какудзу остается жив и пока что не может позволить себе умереть. У него осталось одно важное дело: освободить Хидана. POV Какудзу.
Предупреждения от автора: текст не бечен. Альтернативное развитие событий, начиная с Четвертой мировой войны шиноби. Еще я немного пошалила с Нечестивым Воскрешением, но Какудзу нужен был мне живым.
Другие предупреждения: яой, много крови, жестокость-травмы-пытки, мат и щепотка ангста.
От переводчика (
) : читать дальшеитак, я в своей жизни перевела один только маленький ваншотик по Покемонам, и вдруг мне захотелось МОАР переводить буду по главам, а не скопом, на тот случай, если вдруг есть люди, которые хотели бы поскорее что-то эдакое КудзуХидановское почитать - чтобы не заставлять этих прекрасных людей ждать те ребята, которые плавали на фанкифшн.нете, знают прекрасно, какое это море флаффа и ООСа так вот, ящетаю, Хидан в этом тексте ООСной участи не избежал, но при всем при этом почему-то само фикло все равно захотелось перевести между тем, как пишут в руфандоме и в англофандоме, всегда была ОГРОМНАЯ разница, колоссальная просто, но дико интересная :з тамошняя кровь далеко не так кровава, как наша, а тамошние драмы не так драматичны. в общем, не знаю, чего это я тут растекаюсь. одно хочу сказать: ПРОЕКТ ОТКРЫТЫЙ, ОЛОЛО. это значит, что я страстно прошу вас писать о любых корявостях, любых ашипках и прочей фигне, которую вам в жизни не хотелось бы никогда больше видеть 8ззз у меня глаза мылятся, поэтому я прекрасно отдаю себе отчет в том, что могу такого понапереводить... заранее спасибо
1. Возвращение
Снаружи дождит. Не по паре капель, которые почти не оставляют следов на земле: дождь валит такой густой стеной, что не видишь ни черта у себя под носом. Если бы не гроза, меня могли бы поймать, когда я бежал с поля боя. Вместе с другими дезертирами.
Опускаю глаза на остывший труп, лежащий рядом со мной. Я не могу опознать символ на его протекторе, но, глядя на одежду, могу предположить, что это шиноби из деревни Скрытого Камня.
Он был тут, в этой пещере, которая больше похожа на неглубокую скальную трещину, когда я заполз внутрь. Он легко мог бы одолеть меня. Думаю, что, пока я пребываю в таком состоянии, даже десятилетний мог бы убить меня одним ударом камня. Однако мой внешний вид напугал его – я был кровавый, избитый, промокший и полуголый, с разошедшимися швами, из-под которых скалились кости и мясо, - и он не смог среагировать вовремя. Поэтому я выжил, а он теперь – просто труп с кровавой дырой в реберной клетке.
Сердце, которое я отнял у него, бьется в моей груди быстро и неровно. Это слабое, слабое сердце – как раз такое, какого я мог ожидать от трусливой прячущейся собаки с заторможенной реакцией, но оно сейчас как нельзя кстати, ведь мое собственное сердце, последнее сердце, вот-вот перестанет колотиться.
Я прижимаю голову к отсыревшей стене моего убежища и пытаюсь разгрести свалку своей памяти. Воспоминания нечетки. Я помню момент пробуждения и долгую битву, и этих коноховских детишек, и несчетное количество клонов Зетсу, и других членов Акацке, даже Гинкаку и Кинкаку… Как я оказался там? Почему я был там, за что я бился? Был ли я мертв – и, что важнее, жив ли я сейчас?
На мгновение я закрываю глаза и стараюсь умостить зудящее от боли тело поудобнее, успокоить верещащую, вращающуюся канитель мыслей, хотя я и знаю, что совсем скоро должен буду пуститься в путь снова. Я должен убраться отсюда так далеко, как смогу, и так быстро, насколько это возможно. Все вопросы могут подождать до тех пор, пока я не найду безопасное место и мое сердце не перестанет пытаться издохнуть так горячо и настойчиво. Не помню, чтобы когда-либо чувствовал себя настолько паршиво. Даже тогда, когда проиграл Первому Хокаге и был брошен в ад после этого жителями своей родной Деревни.
Мне чуется, что я должен быть мертв и просто цепляюсь изо всех сил за остатки существования.
Вдруг я все же вспоминаю один-единственный момент из прошлого, когда я чувствовал себя примерно так же омерзительно. Лежал спиной вверх, и нити чакры громоздились клубками около – я больше не чувствовал их энергии в себе. И эта паскуда с Шаринганом возвышалась надо мной, собирая пальцами хвост пульсирующей молнии, готовясь нанести последний удар.
Я не могу вспомнить, что именно он говорил – слова будто текут ко мне из глубины воды, - но я знаю, что он смеялся. Я проиграл, он выжил. Несмотря на то, что его собственной заслуги в этом было мало: его спас тот мальчишка. Девятихвостый.
Теперь мне становится ясно, что я был мертв, а потом призван обратно. Скорее всего, призван Орочимару, подсказывает подсознание, это похоже на его технику, но до конца я ни в чем не могу быть уверен. Может быть, теперь это и не имеет значения.
Кажется, под конец Дзюцу сорвалось – или было сорвано, разве нет? Я все еще сражался, в моей груди все еще клокотали сразу три сердца, когда это произошло, а потом что-то случилось. Не знаю, почему мое существование не прекратилось в этот самый момент – я не знаком со всеми тонкостями этой техники в достаточной мере, чтобы ответить на этот вопрос. Может быть, дело в моих сердцах. Может быть, в том факте, что до своей смерти я не был человеком в полном смысле этого слова – это не так уж и важно. Важно то, что сейчас я жив, пусть мое состояние с трудом можно охарактеризовать этим словом. Я жив – и я бежал, хотя меня и будет нетрудно найти, когда закончится дождь.
Я опираюсь на колени и поднимаюсь. Приходится приложить больше усилий, чем хотелось бы. Левая рука низко висит вдоль туловища, и мне приходится взять ее другой рукой и вжать кровью в кровь, чтобы затянуть стежки и удержать ее на месте. Каждый вздох и каждый шаг колются болью, но мне нужно идти, пока кто-нибудь не поймал меня. Знаю: сейчас кругом только враги.
Я как раз выбираюсь под дождь, когда понимаю, что не знаю, куда мне идти. Может, стоит поискать какое-нибудь пристанище, где я мог бы раздобыть немного денег и слегка подлататься. Эта мысль втекает в меня слабой энергией, и после шаткого шага я делаю еще один такой же.
Должно быть, Акацке распались. Те четверо, кого я успел заметить – Итачи, Дейдара, Сасори и парень, назвавшийся Пейном, пусть и совершенно не похожий на него, - очевидно, были тоже мертвы и снова вызваны в мир живых, как и я. Еще я видел Зетсу, по-прежнему живого… и, может быть, глаза обманули меня, но вспоминается Тоби, раздающий приказы. Остаются Кисаме, Конан и Хидан. Возможно, они все еще живы – и не вовлечены в скотобойню, называемую войной.
Что говорила та белобрысая девчонка? Что-то там про Хидана, загнивающего заживо там, где они его бросили. Задумываюсь, не имели ли они в виду какую-нибудь тюрьму в Конохе. Если они победили его, но не смогли уничтожить, то, должно быть, его просто забрали с собой. Может, заперли в какой-нибудь темной вонючей клетке, когда он задрал их своими криками, проклятиями, руганью и молитвами Дзясину. Может быть, я смогу забрать его.
Эта мысль заставляет меня остановиться. Я мог тронуться умом еще сильнее? Думать о том, как бы проникнуть на вражескую территорию и помочь Хидану бежать, когда я едва ли собираю самого себя по кусочкам?
Черта с два. Я просто загребу денег и исчезну на несколько лет. Вот самое разумное, что мне стоит сделать.
/*/*/*/
Когда я падаю лицом в землю третий раз за чертовы полчаса, я начинаю задумываться, далеко ли вообще сумею уйти. Сила вытекла из меня полностью. Тело отказывается подчиняться.
На самом деле, я даже не уверен в том, мое ли это тело. Я сплю короткими урывками, если вообще можно назвать сном неожиданное падение в черную трясину с каждым новым шагом, и всякий раз вспышками надо мной кружит видение о ком-то, кто пытается вернуть себе власть над этим телом. Может быть, это тот человек, которого использовали как сосуд, чтобы призвать меня обратно? Тогда ясно, почему его тело отторгает меня.
Он хочет, чтобы я подох. Я хочу жить. Пока что воля к жизни – это все, что есть у меня и что действительно принадлежит мне. Я не стану пятиться и сдаваться.
В конце концов, в чем меня и невозможно превзойти – так это в выживании за пределами человеческих и нечеловеческих возможностей.
Поэтому, игнорируя дрожь, боль и размытость мыслей, я продолжаю плестись. Если я не смогу идти, я поползу на четвереньках. Я стараюсь держаться подальше от дороги, и пока мне везет на отсутствие неожиданных встреч. Мне нужно больше сердец, потому что я не знаю, как долго продержится этот никчемный комок, которым я перебился в той пещере. Прошло семьдесят лет с тех пор, как я жил только с одним сердцем… Это пугает меня, хотя, с другой стороны, я не уверен в том, смогу ли принять еще хотя бы одно сердце в этом рваном состоянии.
Мое сознание выкупано в такой черноте, что проходят дни, прежде чем я понимаю, что бреду обратно в Коноху.
Может, я веду себя, как призрак, которого тянет увидеть место, где он был убит. Впервые со времени моего перерождения я останавливаюсь рядом с глубокой лужей, чтобы посмотреть на свое лицо в мутном запыленном отражении. Оно более или менее похоже на то, каким было в моих воспоминаниях, разве что кажется более худым, усталым и потрепанным. Я замечаю только одну перемену: глаза. Налитые кровью белки теперь дымные и черные, давящие контрастом рядом с ядовито-зеленым. Это очень невнятная перемена: в любом случае, она не объясняет того, какого черта я возвращаюсь, хотя давно решил этого не делать.
Я думаю, что, раз уж я забрался так далеко, есть смысл немного поползать по месту моего последнего поражения. Возможно, там я узнаю что-то о моем бывшем напарнике… И потом тогда решу, что делать дальше.
Так что я продолжаю идти, едва ли вспоминая о пище или воде. Я сплю урывками, но чаще пытаюсь избегать сна, потому что человек, чье тело находится сейчас под моей властью, необыкновенно приставуч и все время возвращается, и всякий раз, когда ноги отказываются держать меня дальше и я смыкаю веки, на меня давит страх больше не проснуться.
/*/*/*/
Я не знаю, как долго плетусь до своей точки невозврата. Руководствуясь своим теперешним изуродованным чувством времени, могу сказать, что прошло несколько дней, но с таким же успехом это могли бы быть и недели. Я чувствую узел волнения в животе и понимаю, что нашел то самое место. В земле все еще сохнет огромная яма, в которую я рухнул от атаки того Джинчуурики.
Я не задерживаюсь здесь надолго. Неважно, как долго я отрицал эту мысль до сих пор, но приходит время признать, что на самом деле я пришел сюда искать какие-либо следы, которые могли бы указать на судьбу Хидана.
В лес меня утаскивает тяжелая сила, намагниченная, невидимая. Должно быть, она соединяет этого гребаного сектанта и какую-то часть меня, потому что я очень быстро нахожу его следы.
Я пялюсь на рыхлую землю. То, что я вижу, похоже на сухой колодец, забросанный песком и камнями. Хидан там, внизу – чувствую, как вырастает и сжимается вокруг меня его чакра, похожая на сердцебиение. Это очень слабый сигнал, но достаточный для того, чтобы понять, что он там – и он жив.
У меня нет ни оружия, ни чего-либо на замену, поэтому я применяю технику Укрепления Кожи и начинаю рыть голыми руками. Волны чужой чакры и напряженность физической работы заставляют голову идти кругом. Я едва ли разрыл почву хотя бы на глубину ладони, когда вдруг ощущаю движение сзади и умудряюсь уклониться. Я дико удивлен, что моим врагом оказывается не человек, а животное – должно быть, какая-то порода оленей.
Олень пускается наутек, как только я уворачиваюсь от его прыжка, и останавливается между двух тонких деревьев на другом конце поляны. Рядом с ним вырастает еще несколько таких же. Они похожи на систему предупреждения, на сигнализацию, и мне остается надеяться, что их хозяева сейчас по горло заняты войной. Нужно торопиться.
К несчастью, настолько помятый, я чудовищно долго не могу управиться с раскапыванием мерзкой ямы, и я проклинаю это чужое, слабое тело и бледное сердце всякий раз, когда мне приходится останавливаться, чтобы передохнуть и не отключиться в самый неподходящий момент. Наконец, я различаю первый признак того, что я рою в правильном месте: это рука. Я вижу кольцо, надетое на указательный палец, сидящее сразу под ногтем, покрытым облупившимся лаком. Оно запачкано грязью так сильно, что я не могу разглядеть написанный на нем иероглиф, но я знаю, что он означает «три». Я тащу кисть на себя, чтобы попробовать, насколько глубоко застряла Хиданова рука, но внезапно выдергиваю ее без всяких усилий.
Какое-то время я глупо смотрю на свой трофей. Это левая рука Хидана, в этом нет никаких сомнений, но она заканчивается обкусанным запястьем с порванной кожей. Я смотрю под ноги и вижу клочок плаща, заваленный песком и камнями. Разгребая землю, понимаю, что то, то укутано в плащ – это верхняя часть груди Хидана, шея и плечи. Он разбит на куски. Они разорвали его в клочья и захоронили в этой безымянной земле. Понятно, почему он не мог выбраться.
Внезапный клекот злобы прошибает меня вдоль позвоночника. Несмотря на то, что примерно такой судьбы я и желал этому идиоту чертову тысячу раз, я все равно понимаю, что они не имели права поступать с ним так. Они знали, что после всего этого Хидан все еще будет жив? Скорее всего, знали.
Теперь я рою быстрее: мой гнев придает мне сил. Да будут прокляты эти коноховские мрази, да будет проклят и Хидан в придачу, за то, что позволил провести себя и встретил такой конец. Если бы он не был таким полудурком и не отделился бы от меня во время битвы, ничего этого не случилось бы. Ни с ним, ни со мной.
Горячая ярость растет выше и выше, пока я раскапываю все новые и новые части тела моего тупого напарника. Я складываю куски плоти на краю ямы и мысленно готовлюсь к тщательному, кропотливому сшиванию их воедино. Мне приносит неожиданное облегчение понимание того, что все части тела целы и не пожраны насекомыми. Они сочатся кровью и в местах разрывов искрошены в кашу: я вижу обломки костей, остро прорывающих кожу и плевры внутренних органов. И все же они теплые, в них ворошится жизнь, и я не могу побороть в себе восхищение перед завораживающей силой, которая поддерживает в Хидане жизнь даже в таком состоянии. Думаю, он слишком туп для того, чтобы осознать, что должен быть давно мертв, как и я слишком упрям и недоверчив, чтобы поверить в то, что это все пахнет, помимо крови, и неким божественным вмешательством.
Я нахожу голову на самом дне. Череп цел, за исключением сломанной челюсти. Глаза Хидана закрыты даже тогда, когда я поднимаю его голову за волосы. Я подношу ее на уровень собственных глаз. Под его веками угадывается суматошное движение, как будто бы Хидан спит.
Голову я бросаю к остальным частям тела и сам выбираюсь из ямы следом.
/*/*/*/
Тело Хидана – жуткая кроваво-костяная головоломка. Я трачу еще какое-то время на то, чтобы упаковать все эти ошметки в Хиданов плащ и оттащить подальше от края ямы, надеясь, что ничего жизненно важного я не оставил в земле.
Собирать его – медленная и утомительная работа. Ему сильно повезло, что я знаю анатомию до мельчайших подробностей, иначе я не смог бы снова сделать Хидана целым. В то же время навыки, которые я нарабатывал годами, возвращаются шатко и неохотно. Я на грани истощения. Руки трясутся, когда я покрываю Хиданову кожу стежками. Мне хочется погаснуть, отключиться.
Я не помню, когда я в последнее время ел, пил или спал. Желудок сходит с ума от одной мысли о еде – либо же от вида теплого дрожащего сердца, которое я сжимаю в ладони. Трубки сосудов, которые должны качать в этом сердце кровь, оборваны, и все же оно продолжает плаксиво колотиться под моими пальцами. Может быть, мне стоит забрать его себе – я задумываюсь о том, перестанет ли и оно когда-либо биться или будет вечно стрелять в моей груди. Но сама идея о Хидановом сердце внутри меня вызывает омерзение. Отвратительно. Вкладываю его Хидану в ребра, туда, где ему самое место, смотрю, как оно кровит и вживляется без какой-либо помощи с моей стороны.
Я штопаю грудную клетку, и остается приделать только голову. С этим справляюсь быстро, и наконец-то, - наконец-то я закончил. Стертые рваные края ран, может быть, совпадают неидеально, но я уверен, что безумная способность Хидана к восстановлению излечит и это. Важно то, что теперь он относительно цел, жив и дышит, несмотря на то, что его тело выглядит даже хуже, чем мое со всеми его стежками, швами и кусачими шрамами, лежащими крест-накрест.
Я сделал все, что хотел, и силы стекают из меня в песок – я падаю. Пытаюсь сопротивляться, потому как не уверен, что одержу верх в отчаянной схватке между мной и владельцем этого тела, преследующим меня. Я не могу подохнуть сейчас, после того, как спас Хидана. Это было бы непростительно глупо.
Я цепляюсь зубами за эту мысль, когда тьма все же запрыгивает мне на спину.
/*/*/*/
Я просыпаюсь от ощущения острых ногтей, врезающихся в мои плечи, и рук, трясущих меня так сильно, что я бьюсь затылком о землю.
Мой затянутый, расфокусированный взгляд выхватывает лицо Хидана в нескольких дюймах от моей головы. Он пялится на меня широко распахнутыми, безумными глазами, и я не вполне уверен, видит ли он что-нибудь на самом деле.
- Перестань трясти меня, - харкаю я. Голос слабый, сиплый до сломчатости, и это заставляет меня попробовать вспомнить, когда в последний раз я разговаривал вслух.
Хидан отшатывается. Его взгляд приобретает некую осмысленность.
- Это правда ты, - шипит он. Чувствую холодное скольжение его пальцев на своем лице. Меня раздражает это прикосновение, но тело слишком занемело, чтобы я мог отогнать его. – Ты вернулся. Ты правда вернулся, как я и ожидал.
Его слова сочатся неуверенностью, и я думаю, что Хидан растерял последние остатки своего шаткого рассудка. Я не имею ни малейшего понятия о том, как долго он пролежал под землей, так же как и не знаю, сколько времени я был мертв. Должно быть, достаточно долго для того, чтобы сломать и более устойчивых к потрясениям людей, нежели он.
Я хочу ответить колко и остро, но это отняло бы слишком много сил. Вместо этого я закрываю глаза и проваливаюсь обратно в сон. Хидан как будто бы падает на землю рядом со мной, но возможно, что мне это только кажется.
апд: чаптер тууу! господи, не я придумываю названия, чесслово.
2. Новая жизнь
Время идет, но происходящее я вижу редкими вспышками и ничего не могу запомнить: то прихожу в себя, то снова теряю сознание.
Болит каждая клетка тела. Чувствую дикую слабость.
Сердце бухает, как молот, всякий раз, когда я вскидываюсь, просыпаясь. Во сне я сражаюсь не на жизнь, а на смерть. Но мне придется победить. Я обязан победить.
Жажда.
Рука придерживает мою голову, под язык льется холодная вода. Я хриплю, пока пью.
Голод.
Мясо, которым меня кормят, наполовину сырое, но я все равно глотаю большими скользкими кусками.
- Оленина, - замечает позади меня чужой голос с мрачным смешком.
Холод.
Я лежу под грязным плащом. Чувствую, как несет от него сырой землей и кровью. Чувствую тепло чужого тела рядом, когда мое собственное начинает дрожать.
Понемногу до меня доходит, что это Хидан неусыпно бдит надо мной, и одно только осознание этого факта начинает постепенно приводить меня в чувство.
Я стараюсь собрать мысли в кучу. Думаю, что мы остановились на маленьком расчищенном пятачке леса, куда я приволок куски тела Хидана, и даже не могу прикинуть, как давно мы здесь. Похоже, что Хидан не отходит от меня ни на шаг, хотя должен же он время от времени выбираться затем, чтобы поохотиться и набрать в ручье воды. Выходит, что он куда более приспособлен к жизни, нежели я о нем думал.
Он продолжает болтать, даже не зная, что я очнулся. Что ж, это мало чем отличается от нашего типичного общения: он треплется, я отвечаю молчанием, думая о своем. Сейчас заняться мне больше нечем, и я внимательно вслушиваюсь в его трескотню.
Странно, что он почти не упоминает Дзясина – ну, кроме жизненно необходимой пары раз. Мелет какую-то чушь о наших противниках, обо мне, о мести, о черноте дней, проведенных под землей, обо мне, о плюсах и минусах бессмертия, снова обо мне… Если быть честным, это слегка нервирует. К тому же, иногда он просто ложится рядом со мной и раз за разом повторяет: «Ты вернулся».
Однажды, когда его так заедает на целый час, у меня лопается терпение.
- Да заткнись ты уже, - сиплю я. – Совсем свихнулся?
Хидана дергает от неожиданности, и он садится. Только что он лежал бок о бок со мной, и теперь, когда он вскакивает, становится холодно.
- Очнулся! – зрачки у него огромные, разросшиеся почти на всю радужку. Он даже выглядит более или менее безобидным, хотя я знаю, что это - самый грубый обман. – И давно ты не спишь?
- Достаточно давно для того, чтобы желать снова заснуть, - рычу я. Горло жесткое и шершавое, как наждак. На лице Хидана проступает раздражение, и он наконец-то делается похожим на самого себя.
- Во мразь, я же переживал. Думал, ты совсем сдох. Мы неделю тут торчим, а ты едва дергаешься. Что с тобой, блядь, произошло? И какого хера ты так долго не мог меня вырыть? И сколько я, бля, вообще там провалялся? Что у тебя с глазами – и какого хуя, судя по звукам, у тебя осталось только одно сердце?
- Ты что, прислушивался к моему сердцебиению? – спрашиваю я, потому что у меня нет ответа ни на один из его вопросов. Если бы я знал Хидана хуже, мог бы поклясться, что он теряется с ответом. – Принеси мне воды и отвали. Совсем скоро мы должны будем уйти, и до тех пор мне надо отдохнуть.
Он бубнит вполголоса что-то, что я не могу различить, но приносит мне воду. Замечаю, что тащит он ее не в кружке, а в полой выдолбленной ветке. Поднимаю глаза на Хидана и замечаю, что он абсолютно голый.
- Че? Кончай пялиться. Все, что у меня осталось – это гребаный плащ, который я все равно отдал тебе.
- Смотри-ка, какую ты обеспечил себе милую первобытную жизнь. А почему не раскрасил себя племенными татуировками и не вставил кость в нос?
- Ты, блядь, нравился мне больше, пока валялся без сознания.
Я не собираюсь удостаивать его ответом – мне приходится приложить максимум усилий для того, чтобы унять дрожь в руках и не расплескать воду. Напившись, я снова ложусь на землю, в этот раз думая о возможных кошмарах с меньшим испугом, нежели раньше. Хидан несет какую-то чушь. Когда ему кажется, что я заснул, он забирается под плащ и вжимается в меня. Нет сил на то, чтобы отпихнуть его. Кроме того, приятное тепло, исходящее от его тела, успокаивает.
Я слышу, как он бормочет: «Ты вернулся», - и снова проваливаюсь в черноту сна.
/*/*/*/
С каждым днем все дольше и дольше мне удается продержаться в сознании. Моя сила возрастает. Хидан продолжает таскать мне воду и мясо, если я попрошу, и также продолжает раздражать меня до смерти, не спрашивая моего разрешения. Из него сыплются вопросы, на которые я не могу ответить.
- Так что, Акацке конец? Если ты выжил после этой техники, может, выжил и еще кто-нибудь.
- Вряд ли. Они для этого были слишком… смертны.
- Даже пацан-кукла?
- Сасори призвали в его собственное тело. Человеческое тело, - поясняю я, глядя в пустые Хидановы глаза.
- А че, у него оно было?
- А ты действительно тупой.
- Не, хорошо, что он сдох. Он ебанутый какой-то был.
Я не говорю ему, что Сасори вызывал у меня симпатию. Иногда мы сталкивались в штабе и проводили какое-то время в компании друг друга. Нам обоим частенько хотелось отдохнуть от наших назойливых напарников. Мы едва ли перекидывались парой слов: я обычно читал, а он был занят своими куклами. Он обладал одним редким даром: умел молчать. Не думаю, что могу называть наши отношения дружбой, но если бы меня попросили назвать хотя бы одного человека в Акацке, который не вызывал бы у меня раздражения одним своим присутствием, я упомянул бы Сасори.
/*/*/*/
Спустя еще несколько дней я говорю, что готов отправиться в путь.
- Че, серьезно? – саркастично спрашивает Хидан, не сводя взгляда с моих трясущихся рук. Я не вполне уверен в том, что говорю, но мы просто не можем себе позволить задерживаться здесь, а потому приходим к выводу, что пора выдвигаться завтра утром.
- И куда мы пойдем? – говорит Хидан, напяливая оставшиеся от своего плаща лохмотья. Наружу торчат его грудь и ноги, но по крайней мере он больше не голый. К несчастью, у меня одежды не прибавилось со времен моего бегства. Становится холодно.
- Для начала просто уберемся отсюда куда подальше, - я даже не спрашиваю, пойдем ли мы вместе. Сейчас, если мы хотим выжить, нам нужно объединиться. Как только мы приведем себя в порядок, наши пути разойдутся.
Тело Хидана, похоже, полностью восстановилось. Я помогаю ему снять швы и вижу, что его жуткие шрамы рассосались до тонких розовых полосок, перечеркивающих кожу. Пальцем я прослеживаю самую широкую полоску, пролегающую зигзагом от яремной вены до бедренной кости. Здесь был последний шрам, оставленный мной как раз перед тем, как я приделал Хиданову голову, и после того, как я вложил его сердце на место.
Я завидую: мне еще ждать и ждать до тех пор, пока я снова не стану чувствовать себя нормально. А Хидан уже почти как новенький.
Опустив голову, замечаю на себе странный взгляд Хидана. Он хватает меня за руку, когда я хочу убрать ее от его живота.
- Я еще даже не поблагодарил тебя, - говорит Хидан с такой убийственной искренностью, что меня начинает мутить.
- Да, но ты всегда был неблагодарным куском дерьма.
- Иди на хуй, Какудзу, - огрызается Хидан и исчезает где-то. Я прячу усмешку. Препираться и переругиваться с ним куда проще, привычнее, потому что я понятия не имею, что делать со всеми этими его внезапными «спасибо».
Скоро Хидан возвращается, и на нем – ни следа утренней злобы. Он пытается поджарить (на деле – сжигает дотла) последний кусок оленины.
Доедая, надеюсь, что в следующий раз, когда мы будем есть, пища будет несколько приличнее.
С наступлением темноты он стаскивает плащ, падает рядом со мной на землю и укрывает нас обоих.
- Че? Яйца отморозить хочешь, бля? – спрашивает он, когда я вопросительно вскидываю брови.
Многим позже я слышу, как он шепчет это свое «ты вернулся» и думаю, уж не означает ли оно в этот раз «спасибо».
/*/*/*/
Нам невероятно везет встретить двух генинов на пути к деревне, так что вскоре мы получаем возможность обзавестись более или менее приличной одеждой, а наши карманы немного пополняются деньгами. Теперь в моей груди бьются три сердца. Они далеки от идеала: одно принадлежит стихии Земли, два – стихии Воды, и все три оставляют одинаково скверное впечатление. Я все еще слаб, но теперь, по крайней мере, в состоянии перебороть кого-нибудь пострашнее пары генинов.
Мы заказываем комнату в гостинице, достаточно убогой для того, чтобы никто не захотел поинтересоваться причинами нашего потасканного внешнего вида. Я думаю, что мы все равно рискуем – в конце концов, мы так и не выбрались за пределы Страны Огня, и, хотя ничто больше не указывает на нашу принадлежность к Акацке (лохмотья Хиданова плаща и наши протекторы остались далеко позади, рядом с телами генинов), до сих пор имеется вероятность, что кто-нибудь нас узнает.
Но меня сейчас слишком легко соблазнить мыслями о душе, нормальной постели и о какой-нибудь еде, отличной от полусырого оленьего мяса. На улице и в холле гостиницы я отчаянно пытаюсь перехватить хоть какой-нибудь слух, но никто не говорит о том, закончилась ли война и, если ответ положительный, кто одержал победу.
Всю ночь мы разговариваем о мести. Я говорю Хидану, что пока мы не можем вернуться и устроить в Конохе резню. Придется подождать, возможно, не один год, прежде чем мы сможем объявиться и ударить тогда, когда они будут меньше всего этого ожидать.
Он соглашается на удивление быстро. Пожалуй, столь длительное заточение под землей неласково утолило его жажду крови.
- Пацан, управляющий тенями, - выплевывает Хидан, глядя перед собой ничего не видящими глазами, широкими, как мосты, - и его блядские приколы. Недели, годы – мне похуй, но в конце концов я все равно отправлю его к Дзясину-сама и позабочусь о том, чтобы ему было так больно, насколько это вообще возможно.
Упоминая имя своего обожаемого бога, Хидан однобоко ухмыляется. Это почему-то привлекает мое внимание, хотя я не задаю ему ни единого вопроса. Хидан перехватывает мой взгляд, но истолковывает его по-своему.
- Ты же тоже жаждешь мести, Какудзу, да? Че этот урод сделал, чтобы поиметь тебя?
- Не он меня поимел, - просто отвечаю я. – Ему помогли.
- Че? Кто, бля, помог?
- Джинчуурики, о котором говорил Дейдара. Он уничтожил сразу два моих сердца с одного удара.
На мгновение я умолкаю, задумавшись о том, что треплет меня за душу всякий раз, когда я вспоминаю о событиях того мерзкого дня.
- Кстати говоря, перед тем, как он атаковал, еще одно сердце погибло само по себе.
- Это как? – голос Хидана резко и остро взлетает ввысь.
- Как будто незримая сила пробила его насквозь.
- Вот блядь, - мычит он и отводит глаза, подтверждая мои подозрения.
- Тупая ты паскуда, - скалюсь я на Хидана. – Мало того, что ты позволил себе отделиться от меня, так еще и уничтожил мое сердце. Это все твоя вина.
- Нечестно, бля! – орет он. – Им просто повезло! Не такими уж они и охуенно сильными были, эти обмудки…
В этом он прав. Мы не раз побеждали и более сильных врагов.
Но сейчас этого недостаточно, чтобы пригладить встопорщенную шерсть моей злобы.
- Даже не думай уклониться от ответственности, - мне нравится то, как он шагает назад, стоит мне встать на ноги. – Я привык к тому, что ты вечно вляпываешься в какое-нибудь дерьмо, но в этот раз ты потащил меня за собой – и посмотри, что из этого вышло.
- Ой, кончай очковать, Какудзу, - Хидан фыркает, и вспышка неуверенности на его лице быстро сменяется негодованием. – Я жив и снова цел, и ты тоже вернулся, че бля, или я не прав? Мы снова на ногах.
Я собираю пальцами воротник украденной рубашки, которая надета на Хидане, и бью его о стену. Может, мне и не хватает привычной силы и скорости, но его голова встречается с камнем с потрясающе сладким глухим хрустом.
- «Вернулся» ? А ты можешь представить себя на моем месте и прикинуть, как и кем я себя сейчас чувствую?
- Ебать, откуда б мне еще знать, - он брыкается, - когда ты ни хуя мне не рассказываешь? Ты приперся, ты вырыл меня, но не потрудился посвятить в детали, че, не так что ли? Как по мне, ты все такое же старое вонючее дерьмо, как и всегда.
- Это. Даже. Не. Мое. Гребаное. Тело, - говорю я и на этот раз приподнимаю его над полом перед тем, как вдавить его тупую голову в стену.
- Че за хуйня? – визжит Хидан. – Посмотри на себя, - и неприятно запускает пальцы между влажными швами на моих руках. – Ты весь такой же, как и был, че за заявы про «не-твое-тело»?
- Только потому, что ты такая бестолочь…
- Знаешь че, Какудзу? – Хидану удается меня перекричать. – Думаешь, один ты тут такой, блядь, обиженный? Те че кажется, мне в кайф было в этой яме лежать? Я молился, чтобы Дзясин-сама освободил меня, но он не услышал этого. Потом я молился, чтобы он убил меня, но он не слышал и этого тоже. Потом я ждал тебя, но че-то как-то нихуя. Я думал, что ты тупо оставил меня гнить, потому что ты сука весь такой крутой, сильный, думал, хера с два тебя кто-нибудь победит. Потом зассал, что тебя все-таки убили, а я буду зарастать дерьмом и плесенью в своей вонючей дыре до скончания времен. А потом ты приполз, вытащил меня и чуть не подох на моих руках, старая ты жопа…
Хидану не хватает воздуха, чтобы договорить. Он жадно глотает и неотрывно пялится на меня.
Я чувствую себя странно после его монолога, а потому разжимаю пальцы.
Я мог бы гавкнуть в ответ, что я был мертв - и вот почему ему пришлось ждать так долго, и что он должен быть мне благодарен за то, что я вообще вернулся. Но внезапно я чувствую себя уставшим настолько, что последнее, чего я мог бы желать – это продолжение нашей бессмысленной перелайки. Все это слишком напоминает мне старые, давно забытые времена, и начинает казаться, что тех странных недель, которые мы прожили после того, как я откопал Хидана, не было вообще.
Не говоря ни слова, я отхожу от него и ложусь на кровать. Хидан плюется ругательствами, иногда слегка повышая голос, чтобы я точно понял, кого он так ненавидит.
Когда ему не удается дождаться моей реакции, Хидан затыкается и тоже ложится спать.
/*/*/*/
Хидан мечется во сне, щерит зубы, мямлит что-то и иногда низко воет. Ему снится какой-то немыслимо жуткий кошмар. Мы живем в этой гостинице уже вторую неделю, а каждую ночь с ним повторяется одно и то же. Мне немногим лучше. Когда бы я ни задремал, возвращаются сны о человеке, чье тело сейчас принадлежит мне. Просыпаясь, я чувствую, как кипит в запястьях горячая пульсация, а сердца раздирает тоскливый страх проиграть ему в следующий раз.
Может, поэтому я никогда не пытаюсь разбудить Хидана – его метания помогают мне не засыпать. А может, мне просто нравится видеть, как он страдает, и знать, что я не один. Я никогда не спрашиваю, что ему снится – ответ все равно очевиден.
Вдруг он вскидывается, проснувшись, и садится в постели. Его громкое дыхание кажется маслянисто-ярким в тишине нашей тусклой комнаты. Мое дыхание низкое и ровное, глаза приоткрыты. Мы снова снимаем дешевую комнату – терпеть не могу растрачивать деньги попусту, к тому же нам едва ли есть, что растрачивать. Занавески на окнах такие тонкие, что в свете луны мне хорошо виден Хиданов силуэт.
Какое-то время он сидит, замерев, подтянув пружинные колени к груди и уткнувшись лицом в руки. Потом резко распрямляется и одним скачком оказывается около моей кровати, проскальзывает, точно змея, под мое одеяло. Я слишком удивлен, чтобы отреагировать вовремя, и чувствую его горячее голое тело, плотно прижатое ко мне. Он успокаивается и делает глубокий выдох, и вдруг я расслабляюсь следом за ним.
- Ты вернулся, - шепчет он.
- Естественно, - отвечаю я быстрее, чем могу придумать хотя бы одну хорошую причину для того, чтобы продолжать притворяться спящим. Хидан дергается, но не отстраняется.
В последнее время мне постоянно холодно, поэтому жар, которым сочится его кожа, приятен. Становится душно, но мне наплевать.
Просыпаюсь я на рассвете, и первой мыслью становится осознание того, что я проспал несколько часов без обычных ночных кошмаров. Это так неожиданно, что до меня не сразу доходит, отчего я вообще проснулся.
Хидана трясет, его таз двигается вверх и вниз, пока он втирается членом внутрь моего бедра. По его дыханию, быстрому, энергичному, чувствуется, что он уже проснулся, а не исступленно трахает матрас во сне. Он лежит у меня под боком, перебросив через меня руку и ногу и вжимаясь лбом в мое плечо. Должно быть, ночью было чудовищно холодно, если я не проснулся от того, как мы с ним сплелись.
Я хочу оттолкнуть маленькую злобную тварь, но вместо этого рука соскальзывает на Хиданову поясницу. На крохотную долю секунды он замирает, а потом я чувствую кривую ухмылку поверх своей ключицы. Он продолжает пихаться в меня бедрами с небывалым остервенением и роняет какие-то слова, разбирать которые у меня нет ни малейшего желания.
Я никогда в жизни не был более пассивным во время секса. Хидан самоудовлетворяется, а я просто оказался под боком – вот и все, что сейчас происходит. В глубине души я понимаю, что мог бы счесть его поступок дерзким и достойным гадкого восхищения, но голова у меня сейчас слишком пуста, а тело – слишком безвольно. Физически приятно и жарко от того, что Хидан так близко, но я не чувствую никакого энтузиазма, я все еще чрезвычайно слаб.
Лбом Хидан с силой вжимается в мое плечо, его движения становятся быстрее и беспорядочнее. Он высоко и электрически-голодно выстанывает что-то, подозрительно похожее на его привычную мантру «ты вернулся», когда кончает, пачкая постельное белье.
С перекатом плеч он поднимает голову и пялится на меня, довольно и горячо улыбаясь. Вместо того чтобы врезать ему как следует по лицу за это маленькое смелое представление, я кладу руку ему между лопаток и глажу спину и ягодицы. Его рука сваливается к моему животу и, прежде чем я успеваю его остановить, заползает ниже, в простые свободные штаны, которые я надеваю перед сном.
Хидан корчит недовольную гримасу, когда чувствует, что я вял. Он пытается погладить меня по члену, что, в сущности, не так уж и неприятно – бесит меня то, что я не могу отреагировать на его касания.
- Хидан… - начинаю я.
- У тебя не…
- Я мертв уже чертову прорву лет, идиот. Чего ты ждал?
- О, - говорит Хидан и прекращает нервически дергать рукой. – Значит, в следующий раз.
И он снова кладет голову мне на грудь. Его дыхание выравнивается и углубляется практически сразу. Рука Хидана все еще лежит у меня между бедер.
Задрав голову, смотрю на него скептически.
Говнюк явно пристрастился на мне засыпать.
апд!
3. Назад к истокам
Я предпочитаю не считать, сколько времени мы проводим в пути, но мы все-таки добираемся до границы Страны Огня. Во время короткой передышки в окраинном городке я решаю рискнуть и посетить здешний банковский филиал, чтобы забрать полагающиеся мне деньги.
Поначалу ребята в банке не могут поверить, что это действительно я. Ничего удивительного: они никогда не видели меня без маски, а сейчас изменился даже цвет моих глаз. Похоже, до здешних мест дошли и слухи о моей смерти. Должно быть, они подумали, что теперь могут оставить мои деньги себе.
Босс настроен на дружелюбное сотрудничество, особенно после того, как я выбрасываю руки на нитях чакры и впиваюсь пальцами в глотки двух его подчиненных. Моргнуть не успеваю, как мне навстречу уже выносят чемодан, полный денег – моих денег.
Хидан ждет снаружи, привалившись к стене. Он развлекается, вызывающе пялясь на всякого, кто, проходя мимо, удостаивает его чересчур долгим взглядом. Как будто я не просил его быть тише воды и ниже травы… Он в своем репертуаре.
Я покупаю нам одежду по размеру и кое-какое барахло для того, чтобы скрасить время в дороге: в основном это книги и карты. Надолго задумываюсь над тем, не купить ли себе новую маску. В конечном итоге отказываюсь от этой затеи – я носил маску последнюю пару десятков лет, так что теперь ее отсутствие только будет мне на руку. Даже со швами на лице я буду менее узнаваем.
Я тяну до последнего, но потом все же приходится вести Хидана в магазин оружия. Его техники бессмысленны, если он не пустит кровь и себе, и жертве, так что другого выхода у меня нет. Заранее стискиваю зубы: я знаю, что его извращенные прихоти влетят мне в копеечку.
В окружении острых металлических предметов Хидан заводится, как малолетка, которому вот-вот купят его любимых сладостей. Он уже готов схватить катану, которой наверняка даже не умеет пользоваться, как вдруг его внимание привлекает кровожадный с виду гарпун, полузабыто приставленный к стенке магазина. Не могу сказать точно, что нравится Хидану больше: то ли крюки и шипы, вплавленные в лезвие, так и кричащие о том, что жертва получит максимум боли и максимум урона, то ли кричащий красный цвет, в который все это выкрашено.
Он так омерзительно очевиден в своей любви к этому чудовищу, что моя задача сбить цену становится почти невыполнимой.
Теперь, подготовленные, пусть и с изрядно потерявшим в весе кошельком, мы наконец готовы.
- А че, это типа обязательно? – гундит Хидан, когда я открываю книгу розыска в поисках жертв с самым высоким вознаграждением.
- Ты можешь проваливать, - говорю я, - но если ты остаешься со мной, будешь делать то, что я скажу.
- Съешь хуй, - огрызается Хидан, но город мы с ним все равно покидаем вместе.
/*/*/*/
Мы возвращаемся к старым привычкам с удивительной легкостью. Я убиваю тех, кто облажался, перейдя дорогу кому-то, готовому достаточно заплатить за восстановление справедливости, и гребу свои деньги. Хидан таскается за мной, высмеивает мою жажду наживы и в целом ведет себя как непомерно раздражающая куча дерьма.
У них с его обожаемым Дзясином был временный кризис в отношениях, но теперь все налаживается: Хидан снова говорит о нем, не затыкаясь, и тратит невыносимо много времени на свои идиотские ритуалы.
Когда я интересуюсь у него, в чем дело, Хидан говорит, что поначалу ему казалось, что его божок предал его, перестал откликаться на молитвы и обрек его на вечное гниение под землей.
- А потом до меня дошло, что это типа он меня проверяет. Я оказался крутым, и он послал тебя, чтобы ты меня откопал.
Я ломаю ему шею, и несколько дней после этого мы не разговариваем.
/*/*/*/
Я не утверждаю, что все остается неизменным, и дело не только в том, что Акацке больше нет. Я скучаю по Акацке, если это чувство можно так назвать – в конце концов, я был частью организации больше десяти лет. Я даже привык к плащу, хотя признаю, что лак для ногтей – это все-таки перебор.
Хидан выпендривается, говоря, что без обязательств ему проще и лучше. В адрес каждого бывшего члена организации у него находится парочка оскорблений. Когда я интересуюсь, за каким чертом он вступил в Акацке, если от нас его так сильно воротит, Хидан сначала мнется, а потом бормочет, что решил, будто мог бы набраться от меня опыта по части бессмертия. Если бы не глуповато-смущенное выражение лица, я бы ему не поверил.
- И при этом ты ни разу в жизни меня не послушал, - замечаю я.
- А все потому, что ты оказался просто куском мудилы!
- Не будь ты таким тупым, давно понял бы, что не существует такой вещи, как настоящее бессмертие.
- Ой, не пизди, Какудзу. Че с нами тогда за хуйня творится?
Отчасти мы остаемся такими же, как и прежде, отчасти – меняемся, хотя эти изменения едва ли касаются того, как мы общаемся днем.
Самое очевидное изменение – в том, как мы коротаем ночи. Споры и перепалки предназначаются светлому времени суток. Когда наваливаются сумерки, наши кошмары возвращаются, клацая зубами, и для того, чтобы защититься, мы с Хиданом сплетаемся в тесный клубок. Это слабость, и она бесит меня, но лучше так, чем из последних сил пытаться не спать и бояться, что в этот раз выстоять не получится.
Если мы ночуем на улице, разбив лагерь в каком-нибудь богом забытом месте, Хидан старается подползти ко мне как можно ближе, так, чтобы мы касались друг друга, и иногда даже позволяет себе ткнуться головой в мои колени. Когда приходит его время стоять на стреме (обычно это вторая половина ночи, ближе к рассвету), он держит меня за плечо или руку. Я не против: похоже, что только так, касаясь друг друга, мы можем обрести покой.
Когда я отстраняюсь от него, меня преследуют одни и те же сны о смертных схватках за это тело и за свою жизнь. Я знаю, что Хидану тогда снится погребение заживо. Я не в восторге от того, как все складывается, но знаю, что могло быть и хуже. Могло бы вообще не быть никаких путей облегчения нашей участи.
Если мы ночуем в гостиницах, Хидан пробирается в мою постель. Рано или поздно я перестаю снимать номера с двумя раздельными кроватями, потому как комнаты с одной двуспальной обычно дешевле.
Не могу сказать, что мне нравится, когда он настолько близко: инстинкты кричат, что держать Хидана под боком в моменты такой очевидной уязвимости слишком опасно. Что надо положить этому конец, что, обнимаясь с ним по ночам, я делаюсь неподготовленным к атакам извне – неважно, от него или от любого другого потенциального врага.
И все же я никогда не прогоняю его. Я даже перестаю убеждать себя в том, что единственная причина кроется в ночных кошмарах. Рядом с Хиданом я чувствую себя живым. Да, сейчас я – часть мира живых, но, думается, на самом деле мне здесь не место. Я использую тело мертвеца, марширующее мертвыми сердцами. Когда Хидан не смотрит, я трогаю свою кожу и чувствую, какая она задубевшая и холодная – не такая, какой должна быть. Может, так было всегда – я не помню. Присутствие Хидана согревает меня так, как не согреет никакой дополнительный слой одежды. Приятно ощущать рядом кого-то живого, дышащего, кипуче-горячего. Хидан горит, как ожог, компенсируя этим слишком низкую температуру моего тела…
Пора признать, что я немного невменяем.
Мы отлично смотримся вместе, думаю я с горькой насмешкой. Хидан всегда был больным на голову, так что эти маленькие странности не имеют никакого значения. Он вообще делает вид, что мы с ним всю жизнь спали в обнимку.
Ему это точно нравится – по крайней мере, его постоянные попытки потереться об меня членом подтверждают этот факт. Меня это слегка сбивает с толку, но я никогда не останавливаю Хидана, как не остановил его и в первый раз. Еще одно доказательство того, что я точно не в себе.
/*/*/*/
Есть и еще кое-какие перемены. Например, мы начинаем разговаривать друг с другом. Раньше, когда Хидан трепался без умолку, я отвечал ему один раз из ста. Теперь я куда больше расположен к беседе. Между нами завязываются диалоги. Не так часто, как хотелось бы Хидану (постоянно), но – время от времени.
Месть – самая очевидная тема.
Хидан может часами нудить на тему того, что он сделает с теневым мальчишкой, как только тот попадет к нему в лапы. Ему нравится обсасывать каждую кровавую деталь. Пытки, живосечение, расчленение – могу сказать, что у него очень богатое воображение. Однажды мне приходится попросить его заткнуться, потому что мы как раз собираемся есть. Есть вещи, которые портят аппетит даже мне.
- Не будь такой жопной дыркой, - ноет Хидан. – Как будто тебе не хочется сделать то же самое с этим пугалом Какаши.
Я размышляю над тем, что он говорит. Не думаю, что кровавая расправа вызвала бы у меня такой незамутненный детский восторг, но мне было бы приятно придавить его горло ногой и заставить его поперхнуться каждым своим гребаным словом перед тем, как я вырвал бы его сердце. Я проделывал это так много раз и так наловчился, что Какаши был бы вполне в состоянии увидеть своими глазами пару последних ударов этого сгустка мышц. Может, мне стоило бы для начала отловить Джинчуурики и разделать его на глазах у Какаши. Медленно, любовно, болезненно. Последующее поколение всегда превосходит предыдущее… Ну и дерьмо.
- Ты там не помер? Че вдруг заткнулся? – спрашивает Хидан.
- Просто задумался.
- Ну, так скажи мне, бля, - он ухмыляется, - а ты б че с ним сделал?
Еще реже мы говорим о другом. Об Акацке. О том, кем мы были до Акацке. О вкусовых пристрастиях. О стоящих противниках - и это одна из тех редких тем, на которые мы можем беседовать более или менее прилично и цивилизованно.
Есть темы, поднимая которые, мы никогда не можем не разругаться. Во главе списка – религия и деньги.
Еще мы спорим о превосходстве и праве первенства, о том, сколько времени Хидан тратит на свои ритуалы, о том, сколько времени я трачу на погоню за деньгами; о том, кто должен решать, куда идти дальше и что делать, заночевать на улице или пробраться в какую-нибудь деревню; о том, что Хидан слишком несдержан в бою, о том, что я слишком сдержан в бою; стоит ли ему носить рубашку, стоит ли мне носить маску; о том, что он должен жрать гребаные овощи, за которые я плачу, а не подъедать одно только мясо (если существует слово со значением, противоположным "вегетарианцу", то это слово обозначает Хидана); о том, есть ли смысл красить ногти или это просто выдумка Конан, желающей усложнить нам жизнь; о том, что я храплю, о том, что он во сне скрипит зубами…
Приземленные, идиотские темы. Мы спорим практически обо всем. В глубине души мне это нравится. Хидан это обожает – и даже не пытается этого скрыть.
/*/*/*/
Постепенно (и куда более медленно, чем я ожидал) ко мне возвращается моя мощь. Охота за головами имеет неоспоримый плюс: так куда проще заодно раздобыть и несколько новых сердец. Я наконец получаю пять достаточно сильных сердец – их хватает для того, чтобы я мог применять все свои техники.
Я выцарапываю победу в схватке за это тело дюйм за дюймом, усердно и кропотливо. Сколько месяцев прошло с моего возрождения? Четыре или пять? Полгода? Я все еще не оправился до конца, я пока не так силен, как был когда-то. Случаются моменты внезапной слабости. Шаткий шаг здесь, неловкий жест там, и как результат – удар мимо, проваленная техника. Каждый раз, когда я ошибаюсь, меня заполняет ярость. Когда такое происходит, мне хочется разорвать это тело на миллион кусочков, искрошить каждую косточку, изорвать каждое мышечное волокно и каждую нить чакры, чтобы понять, что не смогло сработать вовремя. В такие моменты даже Хидан соображает, что лучше держаться от меня подальше.
Не только в битве я не могу контролировать собственное тело.
Неважно, ночуем ли мы в гостинице, в чьем-нибудь заброшенном доме или в мало-мальски приличной сухой пещере, Хидан запрыгивает на меня, как озабоченный подросток, и дрочит себе, цепляясь за плечи, оседлав мои ноги, невнятно выплевывая мне в грудь свои вечные «ты вернулся».
Всякий раз у меня не выходит никакой ответной реакции.
И если поначалу это было просто ничего не значащим раздражающим звоночком, теперь я здорово бешусь. Я знаю, что Хидану хочется большего, - и, пошло оно все к черту, мне тоже нужно большее.
Если бы этот идиот почаще представлял себя на моем месте, он бы понял, насколько мне неудобно. Если бы весь этот макабр не подразумевал полное отсутствие каких-либо разговоров, я бы приказал ему прекратить, а так – я никогда ничего не говорю, а Хидан ограничивается мешаниной из слов, понятных ему одному. Если бы разговоры о чувствах не были табу, мы могли бы обсудить все при свете дня. Но это немыслимо.
Так и продолжается. Однажды, когда я пребываю в чрезвычайно благостном расположении духа, я рукой помогаю Хидану кончить.
Естественно, он хочет, чтобы я сделал так еще, не раз и не два. Есть что-то садистски-приятное в наблюдении за его бессловесными попытками упросить меня потрогать его. Он вылизывает мне грудь и живот, хватает за руки и прижимает к своему паху. Когда я даю понять, что не стану больше помогать ему, он низко и зло воет от разочарования и продолжает гладить себя сам.
Наверное, я веду себя не менее глупо, чем Хидан, но я-то не получаю взамен ничего, а потому не вижу смысла просто так облегчать ему жизнь.
Однажды он заходит слишком далеко, когда хватает мои ноги под коленями и дергает их вверх, пытаясь вжаться членом мне между бедер. Я реагирую раньше, чем до меня доходит вся абсурдность этой ситуации, хватаю Хидана за голову и вышвыриваю его с кровати с такой силой, что он пролетает через всю комнату. У меня есть примерно минута до тех пор, пока он не оклемается. Пожалуй, этого следовало ожидать. Совершать такие кретинские поступки – вполне в духе Хидана.
Орать он начинает в тот же момент, когда открывает глаза. Рушится таинство тишины, и я выныриваю из мыслей навстречу его горячему гневу.
- Сучье ты ебало, это че щас такое было? Какого хуя?!
- Заткни пасть, - перекрикиваю я и встаю с кровати. – Одно дело, когда ты постоянно трешься об меня, но ты только что попытался меня трахнуть…
- Блядь, да че-то не похоже, что ты ваще в состоянии че-либо другое сделать, - перебивает Хидан с жестким металлическим смешком и глазами-копьями пожирает мой пах. Я окончательно зверею.
Он уклоняется от моего кулака и делает исполинский прыжок в сторону своего гарпуна. Чертовски дорогого гарпуна, купленного за мои деньги. Я беру Хидана за горло и вырываю игрушку из его пальцев, прежде чем он успевает сообразить, что происходит.
- Хватит, - мой голос спокоен, хотя внутри бушуют воды ада. – Можешь проваливать и удовлетворяться так, как сочтешь нужным. Соврати кого-нибудь, заставь переспать с тобой силой или приплати какой-нибудь шлюхе, мне плевать. Я не обязан развлекать тебя.
- Знаешь че, сука? Так, бля, и сделаю, - выдавливает Хидан, и его белые беспокойные пальцы вцепляются в мою руку. – Меня в край задолбало таскаться за тобой ради убийства всяких уродов и слушать пиздец какую интересную тишину. С тобой мне хуй че светит, так что завтра я уйду.
- Договорились, - говорю я и разжимаю пальцы.
Какое-то время мы молча смотрим друг на друга. Лицо Хидана в пятнах, мое – неподвижно и спокойно. Я игнорирую тянущую боль в животе. Хидан подскакивает к кровати, стаскивает с нее свое одеяло и уходит спать в ванную, не забыв оглушительно хлопнуть дверью.
Я не сплю. Какая-то часть меня сухо замечает, что мы с Хиданом разыграли потрясающе детскую и глупую ссору. Другая часть в ужасе от того, что произошло. Я точно старею, если убогие реплики Хидана могут заставить меня почувствовать себя настолько хреново. Так и получается: я старый и стерильный ходячий труп. Прекрасное сочетание.
Надо было бы избить его до полусмерти, рвать на клочки до тех пор, пока он сам не запросит пощады. Надо было выебать его этим гарпуном, трахать до тех пор, пока Хидан сам не откинется от боли. Пожалуй, так бы я и поступил в старые добрые времена Акацке. Черт знает, что сдерживает меня сейчас.
Но вместо того, чтобы выволочь его из ванной за волосы и заставить пожалеть о каждом произнесенном слове, я остаюсь в комнате и пытаюсь убедить себя в том, что один из нас должен уступить. Может, мне стоит сейчас же убраться из гостиницы, но, черт возьми, я заплатил за номер… И еще не пал достаточно низко для того, чтобы сбегать.
Кроме того, мне совсем не улыбается проводить тысячи бессонных ночей, страдая от кошмаров.
Уже давно за полночь – прошел не один час – когда открывается дверь в ванную, и оттуда бесшумно выскальзывает Хидан. Не говоря ни единого слова, он подходит к кровати, поднимает одеяло и подлезает ко мне под бок. Я пытаюсь подавить в себе желание обнять его, но он елозит носом и губами по моей шее, и в конце концов я сдаюсь.
Как только моя рука тесно ложится поперек его спины, он удовлетворенно вздыхает.
- Убожество, - громко говорю я, подразумевая нас обоих и всю ситуацию в целом. Хидан сопит.
Я уже почти готов провалиться в сон, когда слышу, как он бормочет: «Ты вернулся».
И я понимаю, что это – единственное извинение, которое я могу от него получить.
@темы: чужое, слэш, наруто, перевод, мини, ангсто, фанфикшн, r
-
-
03.02.2013 в 13:45-
-
03.02.2013 в 13:57НЕСУСЬ ИСПРАВЛЯТЬ
Есть еще чего наверняка, но плевать, когда же продолжение!?
вечером будет!
-
-
03.02.2013 в 14:01Ну, да, омномном
-
-
03.02.2013 в 14:11вообще, я знаю, что никто так не делает и что перевод стопицот раз вычитывается, переделывается, редактируется и вылизывается до тех пор, пока не станет менее хохлатым и вздыбленным, но НЕТ ВО МНЕ ТЕРПЕНИЯ
-
-
03.02.2013 в 14:50Кому нужно терпение? Я вот не знаю языков, но помню, что глаголы вроде "дождит" - это не русская форма, однако она может стать таковой, потому что это прекрасно. Так что я за футуристов. Сильно выглаженный= мервый. Если текст не останавливает глаз в том числе словоупотреблением, какими-то языковыми фишками - он скорей всего никакой.
-
-
03.02.2013 в 20:10-
-
03.02.2013 в 20:20ой, вот это было хорошо и очень доступно... спасибо
madagaskarka, ОЙ Я ТАК ВАС ПОНИМАЮ. АЙ НОУ ЗЭТ ФИЛ. О ЭТИ МЕТАНИЯ В ПОИСКАХ КОРМА ПО ОТПШКЕ.
Я НЕ СОБИРАЮСЬ БРОСАТЬ!1 более того, есть еще порох в пороховницах, а ягоды - на фанфикшн.нете, так что я надеюсь после этого текста откопать там еще что-нибудь вкусное и поделиться
СПАСИБО, ОМГ
-
-
03.02.2013 в 22:30давайте на ты))
-
-
04.02.2013 в 04:38Буду тоже ждать дальше, соскучился что ли...
-
-
04.02.2013 в 16:43дальше, дальше!
читать дальше
-
-
04.02.2013 в 23:51Treismor Gess, надо - сделаем!) спасибоу
-
-
05.02.2013 в 00:31...Продолжение странное))), но все равно пока интересно, аригато.
-
-
05.02.2013 в 01:44А правда, да, что весь русский мат - это фантазия переводчика?.. А то бывают такие перлы.
-
-
05.02.2013 в 02:28-
-
05.02.2013 в 21:11ТОЖЕ БЫЛ ТАКОЙ ВАРИАНТ
просто арррр! название - это цитата из диалога в одной из последних глав. хер поймешь, как выдрать ее из контекста так, чтобы смотрелось более или менее прилично. так что когда я все-таки доберусь до Той Самой Главы, стопицот раз передумаю и переназову, скорее всего
...Продолжение странное)))
ТАМ ВЕСЬ ТЕКСТ СТРАННЫЙ.
СИРЕЗНА.
Я ДЕЛАЮ ЭТО НЕ РАДИ СЮЖЕТА. СЮЖЕТЫ ФИКЛА НА ФАНФИКШН.НЕТЕ ВООБЩЕ ИНОГДА ДЕЛАТЬ МОЮ ГОЛОВУ ВРАЩАТЬСЯ НА ТРИСТА ШЕСТЬДЕСЯТ ГРАДУСОВ.
Вам спасибо за чтение!
Treismor Gess, вот очень по-разному, очень и очень :О мат в английском - это вообще штука потрясающая, удивительная и многоуровневая. они обходятся поразительно малым количеством слов, а потому одно и то же слово можно перевести с разной экспрессией
есть конструкции, для которых у нас более или менее точного аналога вообще нет. они очень любят играться словами.
-
-
06.02.2013 в 03:21Когда же прода?
соболью шубукрасный феррари, и оттого женственный!-
-
06.02.2013 в 14:40ЭТИ СМАЙЛИКИ С БЕНЗОПИЛОЙ
ЭТО ПРОСТО
АЛЛЕС
Какудзу полшестого, полшестого Какудзу... . ....... . не, всю вечность про это читать не надо
И обычно это виктимный в соплях Хидан, что неверно!
вот-вот, англофандом особенно горазд на виктимных Хиданов. там такое попадается иногда :С
ПРОДА ЕСТЬ
И СПАСИБО ЗА СТОЛЬ ГОРЯЧЕЕ ОЖИДАНИЕ
И ВООБЩЕ СПАСИБО ЗА ВСЕ, Я ПОПОЛНИЛА КОЛЛЕКЦИЮ ЛЮБИМЫХ СМАЙЛИКОВ