ГОРЕТЬ ДО РАССВЕТА
desenrascanco, БЕЗ ТЕБЯ НЕ БЫЛО БЫ НИ-ЧЕ-ГО
АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА
ОБА КРОШКИ, ОБА ПОЛНЫ ФАНОНОВ ХЭДКАНОНОВ ООСОВ И ПРОЧИХ -ОВ ЕХЕХЕХ
Ромк и Марковы СикрЕтиКИВ жизни у Марка было много неловких моментов, но, пожалуй, один из самых, так сказать, чувствительных – это тот момент, когда наполовину побритый Рома заходит к нему в комнату из ванной и спрашивает, нет ли у того одноразовых станков взамен конкретно затупившегося. Марк, отличающийся совершенно непродуктивной страстью до последнего валяться в кровати, а затем доделывать все дела за десять минут до выхода на реактивной жопной тяге, лениво машет рукой в сторону своего раскрытого чемодана, все еще стоящего на полу: он уже четыре дня как перебрался к Роме со всеми своими манатками, но так и не вытащил оттуда почти ничего кроме сменных трусов.
- Поищи где-то там, - бурчит он. – На крышке. Под сеточкой. В общем, ищи – и обязательно найдешь!
С этими словами он роняет выпростанную из-под простыни руку себе на глаза и начинает счастливо сопеть. Рома какое-то время смотрит на его волосатую грудь, светло залитую солнцем, потом хмыкает и начинает копаться в чемодане, присев перед ним на корточки.
Так вот, очень неловкий момент обрушивается на полусонного Марка всем своим многотонным весом, когда Рома зовет его прямо от разверстой чемоданьей пасти:
- Марк, это че такое?
В руке у него – белая коробочка «Виагры» с синей полоской, и маковый стыд, которым загорается чуть ли не весь Марк с головы до пят, весьма патриотично дополняет палитру.
- И вот он – секрет всех твоих впечатляюще быстрых стояков? – уточняет Рома и даже кажется серьезно разочарованным.
- Да нет, - быстро говорит Марк. – Скорее приветы из прошлой жизни, от Юли.
Рома кивает с очень серьезным видом. Трудно понять по его лицу, верит он или нет. Часы пропускают пару скачков секундной стрелки. Отстраненная летняя пыль солнечными столбами прочерчивает комнату по вертикали. Рома тем временем (Марк приподнимается на локтях и напряженно следит за ним) кидает "Виагру" обратно в ворох рубашек, вытаскивает из-за резинки на крышке шуршащую упаковку вскрытых «Жилетт Блю» и поднимается на ноги.
- А после, - говорит он с нечитаемыми интонациями, - точно не использовал?
- Точно, - убийственно честно кается Марк, ковыряя пальцем покрывало.
Рома выдерживает непонятную паузу и подкидывает в руке упаковку станков.
- Ну тогда я даже почти что польщен.
И подмигивает.
Как же он, дёмон, любит подмигивать – Марка с этого просто выносит.
«Это еще, - думает Марк, - он про шокер ничего не знает».
И отправляется досыпать: до выхода у него еще целых полчаса.
по мотивам просмотренного нами сегодня коллективно видео бэкстейджа (кто-нибудь скажет мне почему я так люблю писать ПОВ Ромки)- Баскетбол – очень травматичная игра! Был, есть и будет.
- Здорово.
- Не говори, что ты не догадывался!
- Не скажу.
- И не ожидал!
- Неа.
- И что с тобой никогда такого раньше не случалось!
Я посылаю ему САМЫЙ ИСПЕПЕЛЯЮЩИЙ ВЗГЛЯД, на который только способен.
- Что? – с восторгом пугается Марк. – Реально не случалось? Вот я в детстве когда во двор выходил, у нас было маленькое поле, обнесенное сеткой, и…
Я его не слушаю, вместо этого пытаюсь повращать лодыжкой. Конечно, так как она двигается, не посинела и не разбухла, скорее всего, ничего кошмарного не случилось, но ощущения все равно не из приятных. Еще и обстановка – заебись: в радиусе двух сотен метров ни одной нормальной скамейки, так что я сижу жопой в шортах на траве под грустной сосенкой и жду, пока приедет ВЫЗВАННАЯ МАРКОМ СКОРАЯ.
Вот это, кстати, отдельный пиздец: уже предвкушаю квадратные глаза санитаров, когда увидят, как человек ростом почти с йети сидит и ждет погружения в белый кузов с дьявольски ушибленной лодыжкой. Если что, то все свалю на Марка, потому что святые хуйцы, как в одном человеке помещается столько паники?
Дополнительный фан – в том, что, даже если согнуть здоровую ногу в колене, все равно жесть как неудобно держать у лодыжки холод.
Холод, кстати – тоже дело рук Марка: купил в ближайшем полуподвальном магазине упаковку замороженных пельменей.
Господи, как же я с него иногда внутренне ору. Непонятно только, с какими эмоциями.
Уныло смотрим за продолжением игры, но уже без нас двоих. Потом Марк вдруг садится на корточки, отнимает у меня пельмени и говорит:
- Вот здесь ушиб, да? – и со всей дури хватает меня за поврежденную лодыжку. – Черт, Ром, извини, извини!! Я сейчас, сейчас все поправлю…
…Бесславно откидываюсь затылком к стволу своей сторожевой сосенки.
Марк смущенно елозит пельменями (я прям чувствую, как они начинают таять) по моей ноге.
Нарушает тишину первым тоже он:
- Ну, если это твой первый раз, то ты очень красиво упал.
Мысленно обзываю его оленем.
И, скрутившись в баранку, тянусь к его голове рукой, чтобы почесать аккурат промеж рогов:
- В первых разах мы с тобой оба молодцы.
Обожаю это выражение лица.
решила кидать в этот же пост и просто поднимать по мере обновлений
заскучавшая на кислой афтерпати Лера детектед- Какие-то вы, - говорит Лера, - немилые.
Вдалеке грохочет динамик, и ей все равно приходится повышать голос.
- Не понял? – полусонно переспрашивает Рома и бычится на нее взглядом снизу вверх, с крохотного кожаного мини-диванчика на две персоны, где их с Марком задницы помещаются еле-еле.
- Сбежали от компании в темный угол, - сладко-сказочно воркует Лера, чуть склоняя голову к взморью открытого платьем плеча, - думала, обжиматься тут будете, а вы сидите как неродные.
Она обводит их мятным ласковым взглядом (удивительная женщина: если она и с детьми автоматически начинает общаться так, будто пытается их совратить, то надо предупредить ее, чтобы была поосторожнее). Рома уныло поглощает маковую соломку (похоже, притащил с собой, вряд ли нашел такой заморский шик на шведском столе), а Марк рубится на айфоне во Флэппи Берд.
- Ее же отовсюду удалили, - говорит Лера со смешком, и Марк отвечает монотонно, не отвлекаясь от тыканья большим пальцем по экрану, как первоклашка за пи-эс-пи, объясняющий маме, почему он не пойдет сейчас обедать:
- А мне Рома джейлбрейк поставил и скачал откуда-то копию. Норм.
Лера загадочно хмыкает.
- А что не так-то? – интересуется убийственно вежливый Роман, хотя по нему видно, насколько он не заинтересован в ответе. Леру же в картинных действиях сильно ограничивает то, что на этом сраном диване реально и присесть-то больше некуда – хоть ноги попоказывать.
- Ну я не знаю. Заснуть там друг у друга на плечах. На коленках посидеть. Все парочки на любых корпоративах обычно уже через полтора часа слипаются в один ком. А если вы, ребята, думаете, что вы хуже и бесправнее только потому, что оба мужики, - тут она обводит восторженным взглядом Рому и, менее восторженным, – Марка, - то это ложь и провокация. Никому не верьте.
Она одаряет Рому блистательной улыбкой, и тот, выдержав театральную паузу, вдруг тяжело вздыхает.
- Представляю, как будет выглядеть, если я сяду Марку на колени, - с этими словами он достает еще одну соломинку из наконец-то открывшегося Лере тайника – красненькой полиэтиленовой пачки во внутреннем кармане кожанки (архитекторский дресс-код). – Эй, олень, - и пару раз тычет Марку в щеку.
Марк отдергивается от соломки, промазывает по экрану и явно проигрывает уровень. Злобно бухтит:
- Вот черт! Семнадцать! Какого хрена, я так никогда мировой рекорд не побью!..
Он осекается, когда видит, что Рома, зажав соломинку ртом, заискивающе поигрывает бровями.
Видит, но безбожно тупит.
- Марк, еб твою мать, - произносит Рома краешками рта. – Она сейчас размокнет нах, чего ты завис? Тут дама ждет демонстрации.
И Лера, прямо-таки ощущая, как скрипят у Марка в голове шестеренки, наблюдает, как он, тревожно расшатав на сглатывании кадык, вытягивает шею и хватается за соломинку со своей стороны. Губами, как смешное травоядное, подбирается к середине поближе, а Рома сосредоточенно пытается не давить ухмылку на другом конце.
Выглядит как губное перетягивание каната. Как суровое единоборство.
На полпути соломинка вдруг с треском разламывается; Ромина половинка откатывается в угол его рта, а половинка Марка и вовсе выскальзывает на обивку дивана. По инерции они, тянущиеся друг к другу, сталкиваются лбами так искрометно, что Лера почти что слышит удар в гонг.
- Бля-я-я-я!.. – страдальчески тянет Рома, потирая голову.
- Идеи у тебя, - свирепствует Марк, - всегда ну просто зашибись!
Лера разворачивается на каблуках: боже, в свете последних событий почему-то даже за Наташей на таких мероприятиях наблюдать жарче.
Однако когда уже почти у главного стола она смотрит вполоборота себе за плечо, Марк валяется спиной поперек Ромкиных колен и держит перед собой свой пресловутый айфон с игрушкой. Рома точит соломку и явно нарочно крошит Марку на пиджак.
«Идиллически», - все-таки думает Лера.
не то на архитектУРУ подрочить хотела, не то на архитектОРА - сама не понялаРома почему-то жутко удивляется, когда оказывается, что Марк почти не знает Москвы.
- Да ты врешь, - авторитетно заявляет он во время перерыва, нечетко проговаривая слова набитым сэндвичем из «Сабвэя» ртом. – Не первый год в Москве живешь, а ни разу не был на ВДНХ?
Марк по-улиточьи отшучивается: времени не было, дел там тоже никаких не было, да и компании – не особо. Он думает о том, что знает только малую часть кошки-Москвы: всё фешенебельные кварталы, дорогущие апартаменты, сплошные визиты в самое сердце этой Королевы городов. Новостройки со скребущими небо антеннами, вырастающие, как синкарионы, из низкой каменной бирюзы домов девятнадцатого века. Сплав живого и мертвого, тонким стеклом по стальным костям, тяжелые толстые витражи – а рядом тончайшие зеркальные панели.
Контрасты, контрасты, всюду сплошные контрасты.
Москву Марк знает разве что по голосу мощеной гладким камнем узкой улочки, сбегающей между радиальным и кольцевым «Китай-городом».
По нише на теле «Империя Тауэр» на «Выставочной».
По сиплой дуге спинки Тессинского моста через Яузу.
Но почему-то вовсе не по цивильным местам, таким, как ВДНХ или Царицыно.
- Поехали, - говорит ему Рома, когда заходит в компьютерный зал по окончании рабочего дня. – Эй, как архитектор ты просто обязан там побывать. Тебе понравится.
Сомнений особых у Марка нет: он уже привык доверять Роме в вопросах о том, что там ему еще в этой жизни (к его превеликому удивлению) может понравиться.
Сначала он удивлен до глубины души всем размахом; бывают районы, похожие на миниатюры, как будто в одном домике уместится не больше одного человека, лучше всего – ребенка; ВДНХ совершенно не такая, она огромная, колоссальная и пугающе монументальная. Марк глазеет на тяжелые ребра главных ворот, а потом немного теряет ощущение асфальта под ногами, когда выходит на широченную плоскость всей выставки.
Некоторые павильоны – угрюмые, нековкие, как некрасивая, но очень хорошо и долго служащая вещь. Другие – чопорные, беленые, с тонкими скелетами и замыленными окнами: эти похожи на спецагентов в светлых костюмах и темных очках со спрятанными в рукавах ножами-клинышками.
Рома (да хранят его за это все окрестные боги) не устраивает ему архитектурный ликбез, не мучает лишними подробностями, просто доводит до первой попавшейся лавочки и говорит:
- О, тут есть вареная кукуруза. Будешь?
Потом, когда Марк сосредоточенно обгрызает початок, держа его так, как будто это чье-то умерщвленное для ритуала тело, Рома вдруг взмахивает рукой:
- Глянь, какие-то девчонки на тандеме поехали.
- На чем поехали? – спрашивает Марк и, пошарив глазами вдоль Ромкиного пальца, отыскивает плавно летящий по горизонтали двойной велосипед.
Когда он смыкается взглядами с Ромой, то понимает все без слов.
- М-м-м. Ты же понимаешь, что мы кого-нибудь уебем?
Рома приподнимает правую бровь.
- Или сами уебемся.
Приподнимает левую. И говорит:
- Шортики порвать боишься?
Доев кукурузу, Марк сосредоточенно, мстительно облизывает каждый палец, глядя только на Рому.
- Ну пошли, - говорит он голосом крутого киногероя.
- Как легко тебя взять на понт, - усмехается Рома.
С другой стороны он не может не признать, что именно эта его черта – одна из главных движущих сил их отношений.
кажется приобретаю привычку вбрасывать по паре.....
ТУТ Я ОБЪЕБАЛАСЬ, потому что надо было это вбрасывать к одному из вкшных скринов!!.. . ЭТО АУ ГДЕ МАРЧЕЛЛО КОНДИТЕР В ЛАМПОВОЙ КОФЕЙНЕ И СНИМАЕТ ХАТУ С ЛЕРОЙ А РОМА ПОЖАРНЫЙ ААХАХАХАХАХАХХАХОказывается, огнетушительная пена ничем не пахнет: это одно из потрясений сегодняшнего вечера. Сразу после взорвавшейся газовой плиты, от которой моментально вспыхнуло все, что только способно гореть на нашей кухне.
Мы как раз глуповато стоим с Лерой в прихожей, пока по квартире снуют трое пожарных в черной с кислотно-зелеными полосками униформе. Огонь загасили минут десять назад, теперь бродят вот, собирают информацию о возгорании в какую-то шаблонную табличку.
И от мужика - капитана бригады, представившегося Романом Сергеевичем, я, стыдно признаться, слегка готов возгореться повторно.
Когда он, опросив нас обоих, уходит обратно в коридор, Лера смотрит на меня с этим своим леопардовым прищуром и говорит:
- Не узнаешь ничего о нем – так и останешься один-одинешенек со своими вкладками гей-порно, перемежающими попытки построить отношения с совершенно не нужными тебе женщинами.
Я смаргиваю.
- Откуда ты знаешь про… - начинаю я, но Лера салютует мне двумя пальцами от виска и уходит обратно на кухню – видимо, вычищать остатки бедственного бардака.
Я мнусь очень и очень долго. Секунды втекают мне в коленки, все сильнее отяжеляя их. Я никогда в жизни не знакомился сам с парнем, даже когда приходил в эти странные гремучие ночные клубы специально за этим. Более того, и когда они подходили ко мне сами, я врал, что пришел за компанию со своей подругой-лесбиянкой, а у меня вообще девушка в другом городе живет.
Воистину, нет ничего жестче собственной зоны комфорта.
Еще какой-то пожарный проходит мимо меня на кухню. Слышу, как Лера там пытается отодвинуть стол, потом он предлагает ей помощь, она соглашается и воркующе его за это благодарит.
Дальше проходит немилостивых секунд десять – и вот уже умасленный пожарный обсуждает с Лерой что-то личное и пламенное – в переносном смысле, и я уже знаю, кто из нас сегодня не будет ночевать один.
Какого черта, внезапно думаю я, когда вижу, как Роман Сергеевич, мужчина Всей Моей Жизни, отщелкивает язычок авторучки, убирает ее в рабочую сумку, следом отправляет и планшет с какими-то исчерченными листочками. Собирается уходить.
Я подлетаю к нему на крейсерской скорости. За это короткое время от смелого порыва не остается совершенно ничего, и на остатках сознания я выпаливаю:
- А из какой Вы части?
Все-таки я не такой смелый, как Лера. И не такой откровенный. Может, оно и к лучшему.
Он смотрит на меня. Смотрит, потом дьявольски характерным жестом приподнимает одну бровь и улыбается – сдержанно, так, как будто не хочет меня смущать.
Ну, хочет или не хочет, а что сделано – то сделано.
- Восемьдесят восьмая пожарная часть, - мягко, статно рапортует он; видно, что текст этот их заставляют учить, как ребенка – свой домашний адрес, - на Пречистенке, дом двадцать два.
Мужественно киваю. Если эта информация покинет мою голову к тому времени, как он уйдет, я снова что-нибудь подожгу.
- Занесем Вам какие-нибудь благодарности с Лерой, - мямлю я, хотя он и не интересуется, как я планирую использовать полученные знания. – И еще раз спасибо огромное, сами понимаете, без Вас… ну, без вас всех нам бы не жить.
Его улыбка становится чуть шире и расслабленнее. Потом он кладет мне руку на плечо и честно говорит:
- Понимаю. Действительно не жить. Всего Вам хорошего, постарайтесь впредь следить за плитой, ладно? Газовые духовки обходятся дешевле электрических, но взрываются, как Вы уже поняли, просто потрясающе.
Я обмениваюсь с ним потрясенным рукопожатием и провожаю его до двери.
Думаю о том, что приготовлю ему что-нибудь, что не требует термической обработки – надеюсь, оценит.
трудовыебудни сирезного аркитектораРабота в творческой сфере сталкивает Рому с совершенно удивительными людьми. И это даже если не иметь в виду получеловека-полукота под кодовым погонялом «Марк Анатольевич», с этим все и так предельно ясно.
Например, эта клиентка. Повадкой чем-то похожа на Леру, вот только в отличие от последней за короткую первую встречу для обсуждения элементов проекта она не говорит ни единой фразы, из которой можно было бы изящненько вывести спасительное «я гей». Он просто чувствует, как ее голодные глаза сверлят ему макушку, пока он по чертежной линейке накладывает на проекционный лист масштабную сетку, и пытаются снять слепок его хрена, когда он встает из-за стола, чтобы любезно пожать ей руку в конце деловых переговоров.
Вечером она находит его Вконтакте и пишет – конечно же, под предлогом внесения пары поправок в проект. Она явно неглупая и хорошо заякоренная в теме, она вежливо обращается к Роме и грамотно пишет, но ему все равно не дает покоя странное чувство, как будто бы он какой-нибудь там дельфин, а его почему-то пытаются поймать бычьим лассо.
Кульминационный момент случается буквально спустя парочку вечеров. Марк, как водится, ночует у Ромы дома, журнальный столик перед диваном заставлен коробками из-под пиццы и сырных палочек, по телику – «Эйс Вентура». Сбоку от Ромы сидит, припадая подбородком ему на плечо, полусонный Марк, и одна рука Ромы перекинута через Марковы плечи и держит айфон, а другая верными теплыми кругами спускается ему на ширинку.
В такие моменты Рома гордится своей многозадачностью, потому что пока Марк залипает в телик, одной рукой Рома ненавязчиво листает френдленту, а другой начинает массивно, любовно, топко выглаживать Марку член сквозь одежду – хорошо, что на кончиках пальцев нервных окончаний столько, что этот рельеф он бы прочувствовал и сквозь пояс верности. Ну либо просто уже запомнил настолько хорошо, в деталях, что воссоздал бы по памяти.
И тут от клиентки приходит такое внезапное, жужжащее прямо Марку в ухо сообщение, что подпрыгивают оба. Рома открывает диалог и читает:
«По-моему, одна из самых чувственных возможных песен о сексе. Вам так не кажется?»
И снизу прикреплен аудиофайл:
Наутилус Помпилиус – Ворота, откуда я вышел.
Рома не собирается слушать песни с таким названием, он просто гуглит ее текст. «Я пришел целовать ворота, откуда я вышел» - очевиднейшая отсылка к куни, и казалось бы, что нет тут ничего такого, но Рома вдруг мутно вспоминает о том, какие конкретно ворота ОН обычно целует. И что оттуда выходит.
И думает: даже ради вежливости согласиться с ней было бы неоправданно самокритично.
От одной этой мысли его пробирает на такое громогласное ха-ха, что Марк отстраняется и смотрит на Рому недовольно, пока не пройдет приступ веселья.
- А что за клиентка? – говорит Марк, прилежно выслушав от Ромы всю его скорбную повесть.
Вид у него потрясающий: в голосе вроде беспечная скука, а глаза выражают конкретное «я на шампуры ее насажу такие блядь покажу ворота она у меня ходить больше не сможет».
И жилка перед ухом плясать начинает: так судорожно гоняется под ней кровь.
Рома убирает айфон в сторону и, немного подвинувшись, возвращает Марку на пах уже обе руки.
Марк замирает и каменеет во всех доступных местах.
- Ничего, - снижает голос до шепота Рома. – Телик загаси. Ворота целовать буду.
Главное – заткнуть Марка прежде, чем спросит, что за хуйню несет Рома.
мор, мор!
Настя хотела текст в котором мужики по-мужски решают как делить домашние обязанности. Ромке, правда, не всегда везетДоев, они еще минут с пятнадцать сидят в напряженном молчании и буравят друг друга пристальными взглядами.
- Я в прошлый раз за нами обоими мыл, - делает первый выпад Марк.
- Да там моей была только чашка из-под чая.
- А ты веревочку от пакетика на ложку намотал.
- Не считается!
- Считается!
Этим утром повинность относительно велика, потому что доедали они вчерашнюю пасту с грибами. Одна кастрюля из-под пасты, одна из-под присохшего густого соуса и две пустые тарелки с приборами.
Рома, конечно, на самом деле души не чает в Марке, а взглядами Марка, направленными на Рому, все еще можно гладить бездомных щеняток, но этот баттл проиграть закономерно не хочется никому.
- Ну давай на цу-е-фа, - безэмоционально предлагает Рома, потому что этот путь решения проблемы кажется самым беспристрастным. Кроме того, Рома немножечко умеет тут мухлевать, а Марк вроде еще не научился.
Рома берет все сомнения назад, когда Маркова «бумага» накрывает его «камень».
Марк встает из-за стола с таким счастливым лицом, что Рома готов подставить ему подножку.
- Спасибо, было очень вкусно! – говорит Марк и шлет Роме разлапистый воздушный поцелуй. – Споласкивай только хорошо, ладно?
Каждое движение абразивной стороны губки по потекам соуса Рома, сцепив зубы, адресует персонально заднице Марка.
Когда становится ясно, что в доме нету ни куска хлеба, снова повисает намекающая тишина.
- Я мыл посуду, - предостерегающе говорит Рома.
- Я помню! – притворно восклицает Марк. – Но все было честно, «бумага» ведь сильнее «камня». Давай слова на цу-е-фа?
Рома снова выкидывает камень: он предполагает, что повтор хода – это самая искусная тонкость, доступная в детсадовской игре из противостояния трех жестовых знаков.
Однако он, как всегда, забывает о том, что Марчелло – это простая Мадам Рязань; что несмотря на шик, с которым заложена галка складки дорогого пиджака над его бедром, несмотря на трендовую стрижку и аккуратно подстриженную бороду, несмотря на одержимость Эвелиной Хромченко и хипстерскую любовь к инди Марчелло не ищет в окружающих вещах сакрального смысла. А, значит, клал он с прибором и с удовольствием на попытки просчитать Ромкины ходы.
Веселая Маркова «бумага» повторно бьет Ромин «камень».
- Хорошая игра, - рассыпается Марк, пока Рома угрюмо зашнуровывает кроссовки. – Возьмешь мне зефира?
Следующий повод выйти на поле битвы – это глажка.
И у одного, и у другого дохера рубашек, а каждый, кто хоть раз гладил рубашки, знает, как низок порог фрустрации для этого действия.
- Давай кинем монетку? – на этот раз Рома предлагает сам. Монетка – это же такой простой и очаровательный баланс всего из двух сторон: монетка никому не подсуживает и ни от кого не зависит. Что может пойти не так?
Он выбирает «решку» в качестве «Рома не будет ничего гладить».
С ребра ладони, с местечка между указательным и большим пальцами на него (точнее, не на него, а в разные стороны, такая уж специфика) смотрит двуглавый «орел».
- Я тебе доску поставлю, - говорит, проходя мимо, Марк, и Рома скрипит на него зубами.
Он монотонно полирует один и тот же рукав и думает о том, что сегодня не день Бэкхема, когда Марк, сидящий сбоку на диване перед иксбоксом с джойстиком в руках, вдруг говорит ему:
- Ты чего-то совсем унылый, Ром.
Рома открывает рот для язвительного ответа, но решает поберечь слова, когда наблюдает, как Марк с лицом великомученика тянется рукой к собственным домашним спортивным штанам (у них на щиколотках пиздец смешные манжеты, Рому никогда они не перестанут забавлять). На его ладони крупные глубокие промежутки между пальцами; в этих промежутках проскальзывают ленты завязок, когда он развязывает свой кокетливый бантик.
От рубчика пояса на его животе – сетка еле заметных следов. Рука заползает дальше, ложится в паху и замирает.
Судя по убийственно испуганному виду, Марчелло и в одиночестве себе самому-то раз пять в жизни дрочил – не то что на людях. И либо сомневается, что Роме доставит, либо просто уже мечтает о том, чтобы по нажатию кнопки на подлокотнике можно было сразу катапультироваться вон.
- Рубашку не пришкварь, - панически советует он и дергает подбородком в сторону гладильной доски.
- А ты не вздумай остановиться, - говорит ему Ромка, и бедро Марка, дернувшись, отъезжает чуть дальше в сторону.
Был бы Ромка посуевернее – счел бы, что то была счастливая монетка.
А так – просто ускоряется в процессе глажки.
проблемы кудрявых людей. дядя Толя оживлен Настей, муа ейЕсли спросить у Марка, какой период своей жизни он считает самым трудным и полным открытий, то сначала минут пять он будет корчить лица разной степени задумчивости, а потом скажет, что, пожалуй, то были первые полтора года его жизни в Москве. Непосредственная причина этому – дядя Толя, он же Столичный Дядя™, от которого Марк имел несусветную глупость принимать по молодости МОДНЫЕ СОВЕТЫ. Тот временной промежуток бесславно и дребезгливо был знаменит широченными штанами, плетеными сандалиями с надетыми под них носками и барсетками – все это складировалось в Копилку Позора и наверняка доставляло немало фана окружащим.
Так было до тех пор, пока Марк не раскусил, из какого теста лепили дядю Толю и из какой квашни он выполз; с того момента жизненные принципы в сфере моды у него поставлены на ноги программами типа «Модного приговора», а также одним простым беспроигрышным кредо: «Вспомни, как говорил дядя Толя, и сделай все наоборот». Лучшим нарушением заветов дяди Толи («А чего ты как Пугачева все выискиваешь САЛУНЫ какие-то? Мужик должен быть немного красивее обезьяны, а у меня и машинка есть, я тебя сам подстригу! Еще и побрить потом ею же могу, чтобы дважды не вставать, как говорится!») для Марка стало случайное обретение своего идеального парикмахера. А то, понимаете ли, когда от природы ты кудрявчик и одувашка, то прыгаешь до небес уже даже тогда, когда на фоне общего пиздеца только волосы клевенько лежат.
В спокойной текучке своей мирной лазурной жизни Марк не учитывает одного обстоятельства: когда он по привычке звонит вечерком в среду Егору, чтобы записаться на стрижку своей изрядно отросшей шевелюры, оказывается, что Егор з_а_б_о_л_е_л.
- А что с тобой? – ужасается Марк, краем сознания надеясь, что его испуг действительно похож на переживания за чужое здоровье, а не за свои волосы.
- Наверное, грипп, - грустно сипят ему в трубку. – Сегодня температура тридцать восемь и шесть была, еле сбили. Ужас, на моем лбу яйца поджаривать можно!..
- Ужас, - эхом вторит Марк. Слуховые каналы отключаются.
Он ощущает на своем собственном лбу предательский завиток – тот, который ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ОТСТРИЖЕН ЗАВТРА.
Но не судьба.
Рома, к которому Марк приползает ныться, смотрит на него поверх читаемой «Блажи великой…»
- А что, - спрашивает он, - это единственный мастер на всю Москву?
- Не могу, - ревниво говорит Марк, - доверяться кому попало.
Рома кивает с непередаваемым «вот-оно-как» скепсисом в лице, и становится ясно, что сочувствия от него не добиться, так что Марк проводит битых сорок минут за выискиванием в гугле минимального предполагаемого срока выздоровления от гриппа.
Предлагаемые «десять дней» приводят его в совершеннейший ужас, потому что если замазываться гелем на существующую длину волос, есть риск сделаться похожим на Леушина.
Марк переживает такое сильное эмоциональное потрясение, что во сне к нему приходит дядя Толя: поло заправлено в брючки, брючки – в носочки, носочки – в тупоносые сандалики.
«Знаешь, Маркуша, что делает мужчину мужчиной? – спрашивает дядя Толя и загоняет Марка в угол. – Барсетка, Марк! Барсетка!..»
Утром Марк просыпается сначала от ощущения (шершавое касание к своей пояснице), а затем – от звука.
- У-кра-ду, украду, - сипловато со сна бухтит Рома, - я любовь кудрявую…
- Убью, - мелет Марк зубами в подушку.
- Темной ночью, - Ромина рука опускается Марку на зад и исступленно сжимает ягодицу, - украду кучерявую мечту!
- Ты повторяешься, - бормочет Марк. – Была уже эта песня.
Это Рому совершенно не останавливает: он, здоровенный и тяжеленный, уже взбирается на Марка сверху, скидывает ноги по обе стороны от его бедер, пахом втирается под зад, грудью – под лопатки. Он вовсе не собирается вступать с Марком сейчас в ГРЯЗНОЕ ПОЛОВОЕ СНОШЕНИЕ, потому что оба ужасно привередливы и предпочитают сначала хотя бы зубы почистить, но подобные кинестетические игрища – это обязательная часть Ромкиного утреннего моциона.
- Возьму на заметку, - обещает он.
За следующие несколько дней нежный образ Марка обогащается еще несколькими кличками. Среди них – Паша Артемьев, Боб Росс, Оскар Гэмбл, Марша Хант и Анжела Дэвис.
Марк терпит стоически.
Немножко думает о том, что если бы так обзывалась Юля, он бы, наверное, все-таки обиделся.
Надо иметь недюжинную связь с человеком, чтобы он с утра пел тебе песенку из «Каникул льва Бонифация», а ты еще и все еще имел какое-то желание спрашивать у него, заваривать ли на него кофе во френч-прессе.
В день, когда Марк все-таки попадает на стрижку, он возвращается домой гордый, как триумфатор. Даже пробует распахнуть дверь предбанника с ноги, но запоздало вспоминает, что она открывается наружу.
- Больше не будешь надо мной изгаляться, - бравирует он, пока Рома (с Марковой же подачи) пробует всей ладонью на ощупь его золотистый гладкий подшерсток.
- Во всех ты, душенька, нарядах хороша! – ученическим тоном цитирует в ответ Рома. – Если бы я захотел, Марчелло, я бы нашел миллиард поводов над тобой, как ты выразился, поизгаляться. Фишка в том, что нам и без этого весело.
Сердечко Марка медленно тает от этого ровно до того момента, как Лера набирает ему на мобильный, и всю квартиру заливает главной темой из «Каникул льва Бонифация».
«Весело, - думает Марк, глядя на совершенно невозмутимого Рому, - это просто не то слово».
cегодня один из объектов парной порции увесист настолько, что занимает 8 страниц в ворде и отдельный пост тут, сразу под этим
а другой - вот быгыгыгМарку настолько непонятна сама концепция работы с наличием домашних заданий, что когда Рома выдает ему список программ, которые нужно скачать (поощряем пиратство, Роман Сергеевич?), сначала он принимает это за шутку. Думает, что, возможно, это так Ромка ему пальнул несколько названий сайтов с хорошей гей-порнушкой. Сайты эти он не проверяет (хватит ему пока потрясений), но на следующий день встречает Рому на работе на лестнице самой сальной ухмылочкой из своего арсенала.
Рома смотрит на него с лицом истукана с острова Пасхи:
- Что с тобой?
- Ничего, - быстро отвечает Марк. И продолжает улыбаться.
Рома теснится плечом к перилам, пропуская какого-то быстроногого сотрудника, и, не сходя с места, начинает искать что-то в таскаемой кипе бумаг.
- Ты, - обращается он к Марку, - скачал то, что я тебя просил?
Радикально!
Марк опасливо озирается: не подслушивает ли кто, как они сейчас будут обсуждать гей-порно, которое Марк, кстати говоря, не смотрел?
(Это как со вдохновением заливать об «Отцах и детях», которых ты не читал, на уроке литературы)
- Пока нет, - снижает голос Марк. – А там сильно откровенно?
Немая сцена: Рома смотрит на него с возвышения следующей ступеньки, глаза спокойны как легкий бриз, ровный вскид бровей.
- Там, - медленно произносит он, - программы для моделирования и ландшафтного дизайна и конвертер 3D-моделей. Не откровенно, скорее пикантно, я бы сказал. Многое остается неразгаданным и непоказанным. Интригует.
Марк глуповато смаргивает.
Свет на этой лестнице всегда такой белый, как будто ангельские чакры проливаются на его взбалмошную голову.
- Я скачаю, - бормочет он.
- Да уж пожалуйста, - немного истерически усмехается Рома, и они расходятся в разные стороны по лестнице – до первого перерыва.
Потом оказывается, что скромный ноутбук Марка (все его богатое роскошное добро пришло к нему от армянской мафии и после Юли ушло туда же) тянет только конвертер, который имеет не то чтобы шибко много смысла, если нету ни одной программы, в которой эти самые модели делаются и рассматриваются.
Когда он сообщает об этом Роме, тот говорит:
- Могу отдать тебе попользоваться один из своих ноутов, там на обоих все уже поставлено.
Он приносит Марку два ноутбука на выбор. Один – явно старенький «НР», другой – тонкокрылый блестящий красавец «Сони Вайо», легкий как перышко (ладно, как кипа перышек), и Марка почему-то трогает до глубины души, что когда он спрашивает, какой именно можно взять, Рома отвечает абсолютно индифферентно:
- Да какой понравится, - и пожимает плечами.
И Марк как порядочная девица, конечно, выбирает тот, что попроще, потому что возможность хорошего выбора иногда приятнее, чем сам выбор.
А потом на ноутбуке, помимо кучи всякой архитектурно-дизайнерской шушеры, находится совершенно внезапный ярлык от «Симс 3». Рома сидит с краю дивана, Марк – у другого края, боком, царственно возложив голени Роме на коленки, и хотя у него и стоит важное партийное задание разобраться хотя бы в азах моделирования, он все равно вытаскивает штекер наушников из гнезда, включает громкость внешнего динамика на сто процентов и на раз-два-три запускает игру.
Прихреневший взгляд Ромы, выстреливший в него, едва начинает играть мозговыносяще-жизнерадостная тема заставки, Марк стоически встречает своим, по традиции слегка буйнопомешанным.
(Идеальная пара)
- Ты ярлыки не перепутал? – нежно говорит ему Рома.
- Это рабочий ноутбук, - сияет Марк. – Все, что на нем стоит, полезно и полно бесценного опыта!
И Рома, немного помолчав, говорит:
- Ну да, дома там прикольно строить.
- Шесть часов делать семью, четыре часа строить дом, - вторит Марк, - поиграть пятнадцать минут – и вырубить.
Снова театральная пауза.
- Го? – храбро предлагает Марк.
- …Убери с меня ноги и двигайся, - вздыхает Рома.
Персонажа они действительно делают так долго, что даже мягкие летние сумерки успевают основательно почернеть. Из Марка так и сыплются восторги: «Охуенный редактор!», «НУ НИЧЕГО СЕБЕ СМОТРИ КАКОЙ ПОЛЗУНОК ВОТ ЭТО ДИАПАЗОН», «Можно сделать качка! А можно дрыща!!», «ХОЧУ КИСЛОТНЫЕ ВОЛОСЫ», «Как сделать так, чтобы родинку было видно над бородой?», «Давай скачаем скины. И причесок побольше, че это такое ваще», «Ром, ему фиолетовый больше шел, ты что, не видишь??»
(Все это время, пока он забавляется, Рома смотрит на него искоса и не упускает ни единой детали – аж Аэросмит в голове играть начинает)
Потом, когда Марк решает в тысячный раз подправить ползунок симова телосложения, то промахивается и нажимает на кубик «Случайный персонаж». Редактор сбрасывает все настойки и подло выкидывает им самое экстраполированное и кошмарное существо, которое только хранилось у него там в закромах, и меняет ему пол с мужского на женский.
Оба тупо пялятся на то, как это чудовище помахивает с экрана и приветствует их на симлише.
- Какой ебаный хоррор, - полуобморочно говорит Рома, потративший чистых двадцать пять минут на то, чтобы вытянуть пропорции у прошлого лица и сделать его похожим не человеческое. – Марчелло, запилил себе гуманоида – вот сам теперь с ним и цацкайся, окей?
Зажевывающий губу Марк явно напуган не меньше, но он все равно говорит:
- Окей, щас все будет, - и лезет по-новой в настройки. – Оставим ее женщиной. Замуж хочу. За Смерть*.
Рома пространно думает.
О том, как вообще-то собирался вымуштровать Марка и заставить его накидать пару простых стереометрических форм в «Максе».
О том, как быстро наступило то странное время, когда Марк вроде бы и не переехал к нему, а в то же время тусуется тут тридцать часов и десять дней в неделю.
О том, как уже энный час вместо работы он и его царственный нахлебник возятся с редактором создания персонажа (на самом деле возится в основном Марк: как раз выбирает своей женщине цвет волос, мечется между рыжим и убийственно-синим).
- Позови, когда будешь строить дом, - говорит Рома тоном человека, готового войти в свои персональные владения. – А то двери забудешь поставить. И окна.
- Это со мной бывает, - озабоченно откликается Марк.
Рома думает о том, как в голове все еще надрывается Аэросмит: «Я не хочу упустить ни единого момента».
А в «Симс 3», в конце концов, тоже охуительный режим моделирования зданий.
Для ньюфага – сгодится.
*MARRYING THE GRIM REAPER ЭТО ПРАВДА ТЕМА В СИМСАХ Я НЕ УПОРОЛАСЬ АААХАХАХАХА
не очень плодотворный день, я шибко задуманная и плохо клею слова абыр ктонебуть халп халп
у Ромк бэд муд дэй- Не хочешь ли ты, - говорит мне Марк однажды, - немного подвинуть диван?
Я награждаю его взглядом поверх крышки компьютера, предельно ясно говорящим, что я ни разу не впечатлен этой идеей:
- Нет, не хочу.
Марк понимающе кивает, но это настолько лживое и притворное понимание, что я уже поджидаю следующий вопрос, когда из него вылетает:
- Точно не хочешь? Совсем чуть-чуть, поближе к стене. И торшер тогда можно будет… - он дезориентированно вращает кистью в воздухе, потому что ищет глазами по всей комнате торшер, которого тут, кстати, нет и никогда не было, потому что он стоит в спальне, - …поставить у подлокотника.
Я выразительно поднимаю брови, как бы спрашивая его: какой, золотце ты мое блаженное, торшер?
- Принести, - исправляется Марк, - и поставить. Но для этого диван нужно немного подвинуть. Совсем-совсем не хочешь? Ни капельки?
На этом месте я начинаю немного звереть.
- Ни хуяпельки, - говорю я, и Марк тогда, беспечно пожав плечами, подходит к дивану спереди и начинает методично толкать его коленом. В ситкоме на этом месте обязательно зазвучал бы закадровый смех, потому что мягкая набивка и геометрический орнамент на чехле делают этот диван похожим на невесомую икеевскую мебель, но на самом деле внутри гнездится тяжеленный дубовый каркас. Поэтому получается у Марчелло так себе, и я без особого фана смотрю, как тяжко и порционно неугодный предмет мебели отъезжает в сторону.
- Доебался ты до этого дивана, а? – говорю я, когда Марк, картинно утерев лоб рукой, меняет дислокацию и встает сбоку от дивана, задом ко мне. – Все равно ты не на нем спишь, а материализуешься каждый раз как постельный клоп в моей кровати, нафига все это?
Это упрямое ослище, встав раком, погружает обе руки в подлокотник и, начав толкать, бросает мне:
- Чтобы по фэн-шую! Так будет больше свободного пространства в комнате. Даже тебе понравится.
- По фэн-хую… - второй раз за прошедшие три минуты хуефицирую* я невинное слово и начинаю яростно тереть глаза пальцами. Мне бы понравилось, если бы моя работа время от времени не была такой бесячей ебалой. Если бы люди, которые позиционируют себя как достойные акциеносцы, были обязательнее и умнее, некоторые подчиненные (и я даже не имею в виду Марка, Марк на самом деле в последнее время на работе умница) не вели себя как абсолютные дегенераты, а на меня в последний момент не сваливались все срочные проекты.
Если бы заказчики поменьше мудачили.
Если бы «Бродербанд» не тупил как последняя тварь, стремительно обнуляя полоску моего нежелания начать швыряться вещами.
Пока я жду, чтобы с глаз стаяла мелкодисперсная сосудистая чернота от сильного растирания, обостренным слухом подмечаю, что никто больше не тулит диваном по полу.
С одной стороны, не хочется срываться на Марчелло.
С другой – а больше-то не на ком, так что, светлея глазами, встречаю его вопросительный взгляд предупреждающе угрюмым лицом.
- Слушай, Ром, - говорит он, - может, тебе пожрать чего приготовить, а?
Я прогружаюсь так долго, что мозг сам вставляет сюда еще один взрыв ситкомного хохота. И задаю ему резонный вопрос, потому как совсем недавно в ходе случайной беседы было выяснено, что Марк слыхом не слыхивал о существовании на большинстве видов покупной колбасы несъедобной синтетической пленки, которую вообще-то надо снимать перед употреблением:
- А ты умеешь?
- Ну, я могу совместить кастрюлю, - отгибает он один палец, - с пельменями и водой, - и отгибает еще два. Выглядит очень довольным собой. Настолько довольным, что у меня даже пропадает начисто всякое желание его осаждать. Боже, да пусть идет и делает что хочет. Пусть двигает мои диваны, тасует мои торшеры и лезет ко мне целоваться, нажравшись «Цезаря» с чесночным соусом. Куднт кэа лэсс.
- Только сначала воду, - предостерегаю его Марка. – А уже потом пельмени. Если что.
- Будет сделано, - говорит он и, нетехнично прищелкивает каблуком, сливается из комнаты.
Оставив в самом неудобном месте стоящий по диагонали блядский диван.
- Заебись у тебя фэн-шуй! – ору я ему на кухню, но понимаю при этом, что почему-то основная масса фрустрации меня покинула. Только отзвуки киношного закадрового смеха рикошетят и прыгают в голове.
- Да я поправлю! – орет он мне в ответ, а потом с фальшью, многократно усиленной накруткой децибел его вопля, нестройно запевает: - Ты для меня важнее всех, ты для меня на первом месте!... Пусть говорят, что это грех… Но я живу, когда мы вместе…
Гремят кастрюли, крышки, струя воды выколачивает дребезг из металлического донца.
- Ох, пиздец, - говорю я сам себе и накрываю глаза руками.
Сладкая, сладкая у меня с ним все-таки жизнь.
_
* НАСТЬ <3
еще одна Настина идея - АУ о том что Ромк сидит в жюри того самого кастинга стриптизерш из 1ого сезона
читать дальшеОгромную потягивающуюся кошечку с детально прорисованными (пока только на кончике хвоста) шерстинками на развороте своего ПРЕДСЕДАТЕЛЬСКОГО БЛОКНОТА прикрываю планшетом, к которому прикреплен список участниц просмотра, потому что одна из барышень очень уж старательно тянет с самой сцены шею, пытаясь рассмотреть, чего я там про кого пишу.
Что я вообще могу про них написать? Нытливо. Уныло. Убийственно скучно. Извиваются так, как будто случайно встали между двух полирующих роликов на автомобильной мойке.
Сидящий по левую сторону от меня Дима, которому процесс вырисовывания мною кошечки тоже показался интереснее наблюдения за сценой, вполголоса спрашивает у меня:
- Слушай, а ты вообще зачем… смотришь-то? Ты же другой, тебе разве интересно?
Вздыхаю, потому что как объяснить человеку, что неинтересно мне не потому, что генитальная начинка этих людей меня совершенно не вставляет, а просто потому, что даже начиненный волосатиком труп богомола дрыгается не настолько безыскусно? И вообще, какое-то время назад я даже был женат.
Так что не то чтобы я не представляю себе, как может двигаться женщина, если ей вправду надо направить свои чакры на успех.
- А я, - говорю, поправляя поровнее планшет поверх кошечки, - тут самый беспристрастный судья.
И добавляю, потому что очень страшно было бы затухнуть от скуки, так и не сожрав «Контик» в перерыве:
- Посередине, Вы, девушка. Снимите лифчик.
Невыразительная леди посередине очень медленно тянется руками к застежке. Плечи – как острые углы. Две ее соперницы хоть бы темп могли ускорить, ну мать же твою за ногу госсссподи.
А потом от занавеса отпочковывается что-то невероятное. Щетинистый, бородатистый мужик с абсолютно малохольной мордой в синем пиджачке и бежевых брючках. Пиджачок, правда, он сразу распахивает эффектно, как известная категория городских сумасшедших, - под ним такая же синяя рубашечка и галстук, который хлещет мужика по подбородку, когда он резко выделывает какое-то азиатское гарцующее па.
Смотрю, завороженный совершенно, как эта шпилька-каблучок поверх польки отбивает впечатляющий межкультурный трайбл, ушатывая самого себя галстуком. Дима бросает на меня сбоку предостерегающий взгляд, а наш главный, Костик, уже, вскочив с места, орет:
- ОХРАНА! ВЫВЕДИТЕ ЭТУ ОБЕЗЬЯНУ!
Мужик, столь недолгое время бенефировавший на сцене, только успевает метнуться к закулисью, где стоит его намного менее искушенная в ритуальных шаманских танцах подруга.
- Эй, - подаю голос я, - а вот я бы досмотрел!
Он оборачивается на меня, и в этот момент я подмигиваю ему с чувством глубокого удовлетворения.
Он врезается в несущую опору. Потом подруга хватает его под локоть, и они улепетывают.
Дима смотрит на меня с подозрением.
- Зря вы так, - говорю я. – Смотрите, эти две красотки все еще дергаются без каких-либо изменений амплитуды. Это хоть с точки физиологии нормально? Они ничем не накачаны? И вообще, давайте попросим их со сцены и устроим перекур? Страсть как хочу курить.
Дима знает, что я не курю ничего кроме редких косячков, но предупредительно молчит. Только подставляет ближе к лицу микрофон и извиняющимся голосом бубнит туда шаблонное «Спасибо, девушки, мы с вами свяжемся». Ага, как же.
Я снимаю со спинки стула куртку и пробираюсь на выход.
Может, у меня будет чего ему предложить.
ХОРОШО ГОРИМ, ХОРОШО АААААААААА
маленький ПОВчик Ромы, блоужобка, насчет ООСов вы все знаете лучше меня <3 это снова просто маленькая несерьезная дочка дрочилки))0))Одну отличительную особенность Марчелло я узнаю довольно поздно и в интересных обстоятельствах: оказывается, при забрезжившей перспективе минета (и немногим после нее) его дико пробирает на глупое "потрепаться". Причем я, как можно догадаться, не имею в виду сумрачные и серьезные беседы, темы которых хоть как-то привязаны к ситуации. Он не сокрушается по поводу пидорства, не мямлит, как ему неловко, что я заглатываю его хер до самого затылка, не плачет и не начинает (СЛАВА БОГУ) суетливо признаваться мне в любви. Вместо этого он начинает похихикивать и нести совершенный рандом.
Например:
- Мне нравится форма твоего черепа!
Это он выдает, пока я пытаюсь одновременно оторвать его жопу от моего руководительского кресла (да, я сейчас буду безыскусно сосать у него в собственном кабинете и да, я тоже видел порно с таким сюжетом) и успеть при этом сдернуть с него брюки хотя бы до колен.
- Когда ты начнешь покупать штаны по размеру? – ворчу я, потому что Марк только мешается, пока извивается и ерзает.
- А зачем? - говорит он с неожиданным придыханием. – Ведь главное – то, что внутри! – и делает два гибких качательных движения бедрами вперед, вмазываясь все еще плотно упакованными под одежду яйцами мне в нос.
«Вконец охуел», - думаю я и на стрелке этой бодрой недовольной мысли стряхиваю с Марка его шмотье, отчего он слегка сползает с кресла. И хватается панически за пластмассовые поручни, когда я беру его под коленками, дергаю на себя и развожу его ноги, как стрелки часов на без двадцати четыре (и нет, я не буду возмещать ему за нитчатый треск по шву одежды, потому что он сам знает, с кем связался, и должен был быть готов).
- Никогда, - нервно хихикает Марк, - и представить себя не мог в подобной ситуации!
Марков зад почти свисает с края стула, а я молча влепляюсь всей плоскостью языка ему между яичек и губами подщипываю там кожу. Это такой сигнал, чтобы он заткнулся. Не представлял – ну так щас представит, в красках и искрах.
Он не роняет больше ни единого полноценного слова, пока я, ладонями вдавливая его бедра в стул, наяриваю горлом, как поршнем, прокатывая его член себе от верхнего нёба до мягкой горловой стенки. На вкус и тактильность, кстати, раскрытая головка тоже очень специфична – как здоровый подтаявший леденец. Прячу зубы, подтягивая губы поверх, и вакуумно засасываю воздух, любовно облепляя Марка щеками.
Сначала он молчит.
Потом начинает взмыкивать и сопеть.
Потом раскошеливается на серию очень порнушных «ах»- и «ох»-шепотков.
Вибрирует горлом. Наверное, жмурится – посмотреть неудобно, так как я тружусь, как вассал, на коленях у его ног, а он откидывает голову.
Поскуливает – это, блин, торкает меня самого больше всего, аж у самого все наливается.
Совсем оголяет в прогибе горло и вдруг низко тянет на одной ноте измученное «а-а-а-а».
И как раз когда я, отстранившись максимально, готовлюсь снова мокро втесать его себе в рот, как таран, Марк вдруг дергается и на отдаче (ебучие кресла на колесиках) слегка отъезжает назад. Успеваю заметить идиотически забавный ракурс его мокрой головки, направленной на мой рот пушечным дулом, а потом Марк вдруг испускает свой фирменный сомкнутый рев и кончает, ебать его за ногу, мне в лицо.
Господи, как ему повезло, что я успеваю зажмуриться; как же ему повезло!
- Ты охуел? – повышаю я голос и, все еще с опаской приоткрывая веки, оборачиваюсь, ища на столе хоть какие-нибудь ебучие салфетки. – Охуел, спрашиваю, Марк?
Марк в экстатической отключке. Абонент временно недоступен. Хорошо ему, блядь, от меня-то небось никогда спермой в глаз не прилетало. Мне, конечно, сейчас тоже не прилетело, но как же я, сука, был близок – просто не могу.
Подтеки начинают подсыхать, остывать и анекдотически стягивать лицо. Я зверею и шлепаю Марка по коленке.
- Марчелло, - рявкаю я. – Открой сомкнуты минетами взоры. Мы договаривались, что ты предупреждаешь, когда будешь спускать, ты совсем потерялся?
Он опускает голову и смотрит на меня добрыми-добрыми синими-пресиними глазами. Развалившийся в моем офисном кресле разморенный алконавт. Тьфу.
- По усам текло, - говорит он негромко, - а в рот… в рот… не попало!
И начинает смеяться.
- Ах ты сука, - говорю я, хотя у самого нервически-энергически вздрагивает уголок рта. – Об тебя же вытрусь, а тебе еще работать потом идти.
И начинаю тяжело подниматься на ноги, потому что нужно же найти хоть одну ебаную салфетку, дорога-то в сортир все равно пролегает через компьютерный зал. Я, конечно, понимаю, что весь штат наверняка в курсе, у кого тут невозможно выиграть в «голубого цыпленка», но есть же какие-то этические грани.
Одной из самых первых, например, было «не спать с подчиненными», но смотрите-ка…
Когда я встаю, Марк вдруг хватает меня за воротник. Я нагибаюсь вслед за его рукой, хотя эти игрища сейчас немного не к месту.
- Я сам, - говорит Марк пьяным голосом, - вытру, - и начинает любовно вымазывать собственную сперму с моего лица рукавом своего синенького сладенького пиджачка.
Я молчу.
Я хуею, но молчу.
Что за невозможное существо.
В фильмах это обычно показывают крупным планом и с каким-нибудь «Блоуэрс Дотер» на фоне, правда, в фильмах ключевой сюжет сцены – вряд ли элементы буккакэ.
- Ты только размазываешь, - говорю я, хотя на самом деле он неплохо справляется, только пиджак теперь тоже до конца рабочего дня лучше припрятать.
- Ну извини, - парирует он и совершенно внезапно для меня вдруг целует меня сам – в губы, в самый крупный полупрозрачный спермический потек. Снимает его языком, и у меня встает до небес, аж в животе дрожит.
Какое-то время я продолжаю молчать, как дохлый.
А потом Марк толкает меня назад, и я врезаюсь задом в край стола.
- Нужно или ты так нормально? – бормочет он следом, и я понимаю, что взволнованный Олень слегка перепутал последовательность действий. И порядок слов. И все на свете. И у меня есть выбор: поощрять его сексуальную неискушенность с тем, чтобы сберечь его психику, или наконец-то подумать о собственных яйцах.
Простите, но я все-таки решаю подумать о яйцах.
- Действуй, сестра, - говорю я, стараясь не слишком широко ухмыляться.
И уже само то, с какой солдатской решимостью он подкатывается ко мне на стуле и кладет руки на мой ремень, думаю, можно записать в мой личный фонд побед.
АПД ДАВНО МЕНЯ В ЭТОМ ПОСТЕ НЕ БЫЛО
beach vacation! :'DDD у кого еще совместный отпуск в кинках поднимите ручкиНа пляж они выбрались только часам к четырем вечера. После того, как набегались с заселением, кое-как раскидали вещи, а потом в попытке покинуть номер выяснили, что чертов пластиковый талончик, вставляющийся в прорезь на двери, барахлит и срабатывает через раз. Сначала Рома ходил говорить с ребятами на ресепшене вежливо, потом Марк прибегал и пробовал метод прямой бомбежки. Ответ на все был одинаков: пока свободных номеров, даже с доплатой, нету, так что придется потерпеть.
Вдобавок ко всему ожидавшие нежного золотого солнышка и купоросно-синего неба, они были изрядно выбиты из колеи тем, что пейзаж оказался серебрист и пасмурен, как дюраль. Марк это обстоятельство проигнорировал и все равно вместе с двумя шезлонгами возжелал арендовать на пляже еще и здоровенный голубой зонтик.
Когда они, синхронно раздраженные и помрачневшие, расстелили на шезлонгах полотенца, Рома решил приукрасить ситуацию и прогулялся до пляжного бара, откуда притащил им с Марком по прямоугольному куску пиццы.
- Тут нет колбаски, - грустно сказал Марк, рассматривая свою порцию на одноразовой картонной тарелочке.
Рома, закатив глаза, поменялся с ним тарелками. Взял двумя пальцами пластинку тонкого, как сама тарелка, обесколбашенного теста и запихнул кусок пиццы в рот целиком, после чего с не сытым, но достаточно удовлетворенным вздохом откинулся на шезлонг и сбросил на переносицу солнечные очки. Марк свою пиццу ел как интеллигент: после каждого укуса откладывал обратно на тарелку и ностальгически всматривался в горизонт.
- Жалко, что пасмурно, - посетовал он.
Рома, которому уже немножко встали поперек горла все эти маленькие сожаления, приподнял очки над глазами, сощурился в Маркову сторону:
- Марк, а ты хорошо плаваешь?
Марк жевал и глядел на него индифферентно.
- Не очень, - скромно сказал он. – А что, утопить меня хочешь?
Мимо шезлонга пронеслась какая-то мелкая девочка в слитном розовом купальнике. Задники ее шлепанцев зачерпывали мелкую песчаную гальку и швырялись ею, как из катапульты, с поражающим радиусом не меньше чем метра в четыре.
- Хочу, - буднично согласился Рома и опустил очки обратно. – Очень хочу.
Марк наконец доел корочку от пиццы, придавил тарелку в песке своим шлепанцем, какое-то время посидел, растопырив слегка запачканные пальцы, как наступивший в воду кошак, потом вздохнул с глубоким сожалением и тщательно вытер руку о коленку. Сделав это, он чинно встал, поставил спинку своего шезлонга в максимально высокое положение, одернул белую оборочку на хер знает зачем (при полном отсутствии солнца-то) арендованном за десять евро размашистом зонтике и уселся обратно на шезлонг, раскинув ноги по обе стороны от пластмассовых полозьев. При всех неприятностях типа заедающей карточки от номера и пустой пиццы, он умудрялся выглядеть весьма довольным жизнью – Рома внимательно наблюдал за ним из-за стекол очков.
Нелетная погода, кажется, тоже не шибко испортила Марку настроение, потому что он, истратив свой лимит времени на концептуальное восседание в молчании, вдруг сказал:
- Ром, го купаться?
Рома нахмурил брови.
- А как же «ТАМ ХОЛОДНО» и «ВЕТРОМ НАВЕРНЯКА ВСЕХ МЕДУЗ К БЕРЕГУ ПРИБИЛО»?
Это не было сказано с целью задеть. Рома не стал бы говорить ничего из злопамятности или обиды, он знал тысячу и один другой способ заставить Марка бомбануть.
- Да ладно, - ответил Марк и широко, немного маньячно улыбнулся. – Надо же искупаться. Ты-то сам хорошо плаваешь?
Сначала Рома молчал. Потом уселся в шезлонге, перебросил ноги на одну сторону, потянулся, хрустнув косточкой в плече.
- У меня, - серьезно сказал он, - в старших классах разряд был.
«Значит, я тебя не утоплю», - беззвучно сказал Марк.
«Не-а, - так же беззвучно, одними только бровяными па ответил ему Рома, - не утопишь».
Когда они отскреблись от шезлонгов и медленно побрели через сероватый облачный пейзаж к кромке неспокойного моря, то не успели пройти и пару шагов, как Марк вдруг сорвался с места и пошпарил вперед плотным галопом:
- Кто последний – тот уступает перекладину в шкафу!
- Сволочь! – заорал Рома ему в спину и бросился следом. – Я собирался сказать, что там места обоим хватит, но с бесчестными мудилами перекладинами не делюсь!
Вода была чудовищно холодная, то ли от бури, то ли от несезонности. Рома сразу нырнул «рыбкой», головой вперед, и показалось, что его целиком завернули в колючую мелкую мишуру. Марк маячил рядом, как поплавок, и все выше ключиц у него еще было сухое, чем Рома не преминул воспользоваться. Марк успел сказать:
- Отвали от меня! – и предупредительно выставить перед собой руки. Рома, сочувствующе хмыкнув, надавил ему на плечи и погрузил под воду, тут же вспенившуюся гейзером пузырьков. Отпущенный Марк выплыл водяным снарядом; голова была смешно облеплена шапочкой мокрых волос, с носа текло, а в глазах ворошилась первобытная жажда расправы. Правда, ему пришлось ограничиться обиженным шлепком по воде, бросившем Роме в лицо несколько капель воды: от любых попыток посягнуть на свою неприкосновенность Рома, массивный, как морж, и маневренный, как небольшой лайнер, уплывал техничным медленным кролем.
Когда они доплыли до ограничительной линии, Марк вцепился в пластмассовую обмотку веревки как в спасательный круг и болтался там, издалека не отличимый от остальных буйков. Рома немного побесил его, рассекая по кругу небольшого радиуса всеми известными ему плавательными стилями и парочкой придуманных, а потом подплыл к веревке с другой стороны и положил руки на ледяные ладони Марка.
- Сейчас будешь по одному разжимать мне пальцы? – свирепо спросил Марк.
- Нет, - сказал Рома, - не буду, - и, легко вытянув шею, косовато чмокнул Марка в соленый висок.
Марк посмотрел на него как на чумного, но явно слегка расслабился. И спросил:
- Слабо довезти меня до берега на спине?
- Для спекуляции на чужой оценке своих возможностей с целью выполнения собственных желаний, - закатил глаза Рома, - ты напал не на того. Но валяй.
Наградой ему была улыбка Марка – такая же очаровательная, как у дядюшки Фестера, засунувшего в нос трубочки из салфеток.
- Ром, - первым подал полный надежды голос с шезлонга покрытый мурашками и обсыхающий Марк, - если пойдешь снова за пиццей, возьми там, где колбасы побольше, ладно?
Рома предельно тихо похихикал в расстеленное на шезлонге полотенце.
- Конечно, - торжественно пообещал он. - Если пойду – обязательно учту.
Какое-то время Марк смиренно подождал наступления «если». Он еще не ложился, так и сидел с краю шезлонга и кидал поминутные взгляды на расположенный в возмутительных пятидесяти метрах ланч-бар. Потом все-таки не стерпел:
- А ты не пойдешь?
- Пока не собираюсь.
Лежа с закрытыми глазами, Рома проникался пониманием ко всем тем несчастным, которые засыпали на пляжах и потом обгорали до состояния обезьяны уакари. Ни у единого звука не было возможно идентифицировать координату происхождения, со всех сторон его кутало этой пляжной аудиальщиной, состоящей из проскальзывания пластмассовых колец раскрываемых и сворачиваемых зонтиков, тяжелого трепетания мокрых полотенец, мультиязыковой речи, чаячьего пиликанья, непрекращающегося морского шороха. Со стороны левого уха крякнули полозья шезлонга, и Марк убрел куда-то, мрачно поскрипывая шлепанцами по гальке.
Он вернулся через несколько сердитых минут и поставил Роме что-то на живот со словами:
- На. Ничего для тебя не жалко.
Рома слепо сощурился, глядя на подношение: еще одна картонная тарелочка с куском пиццы.
- Я очень тронут, - бесстрастно сказал он и, сняв с себя тарелку, попытался собраться в положение сидя.
Второй кусок Марк жевал так же изысканно, как и первый.
- Ну что, - спросил он примерно на середине, - доедим – и по второму заходу? А потом можно и в номер пойти.
Глаза у него были немного сумасшедшие, а рот - абсолютно серьезный. Роме ужасно нравилось, что после не самого удачного начала все начало выглаживаться. А то он уже стал переживать.
Когда гальку-песок быстро затемнило тонкой средиземноморской моросью, Марк встал и еще раз поправил зонтик.
- Вот и десять евро не пропадут, - так гордо сказал он, как будто только что напечатал неотличимую от настоящей купюру на новеньком денежном станке.
Плечи и бедра у него были в густых крупных мурашках, так что толстокожему Роме стало больно на него смотреть.
- Если холодно, возьми в сумке мою футболку, - сказал он максимально небрежно, потому что и так думал, что Марк сейчас будет упираться.
Марк помолчал немного, а потом выудил из сумки здоровую Ромкину футболку, белую с сине-красной эмблемой NBA, и проворно в нее влез.
- Задом наперед, - сказал Рома.
Марк попытался посмотреть на себя сверху, оттянул футболку на груди пальцами.
- На удачу, - наконец нашелся он.
- Да тебе просто переодеться лень.
- И это тоже!
И хотя Рома авторитетно заявил, что дожди морского климата заканчиваются быстро, с пляжа они бежали под стеной душистой тропической воды, смешно мотая задами, потому что руки были заняты сумками и полотенцами. Точнее, сумка была одна, и нес ее Марк – сам, между прочим вызвался.
- Мы так и не поделили палку в шкафу, - крикнул на бегу Рома и вдруг катастрофически ускорился, высекая шлепками воды в полтора раза больше, чем падало с неба. – Ты помнишь условия!
На самом деле ему было совершенно не принципиально, куда складывать или вешать вещи.
Просто слишком задорно орал телепающийся сзади Марчелло…
СМОТРИТЕ КАКОЙ КОЛЛАЖИК СДЕЛАЛА АХУИТЕЛЬНАЯ 1234-fires-in-your-eyes К БИЧ ТЕКСТУ ААААААААААААААА
читать дальше
читать дальше