[wee-hoo]

Собачья Песня

Помпей|Валет - вообще пейрингом не планировалось, но черт знает, что тут такое на самом деле вышло. может, броманс, а, может, и юст.

как бы то ни было,

Ему было пятнадцать, когда он только появился в Доме. Он был вечно нечесаный, черноволосый и смуглокожий, а рычал и скалился не хуже рассерженной дворовой собаки.
Он почти ни с кем не шел на контакт и прогуливал занятия. И очень долго ходил безымянный.
Пока однажды кучка мелких не устроила в коридоре истерику из-за того, что их отказывались брать к Крысам, которые на тот момент были единственной существующей в Доме официально стаей.

Их было человек семь или восемь, а шум поднялся такой, как будто сами Крысы выбрались в проход помузицировать.
Потом откуда-то взялся он – новичок.
Он раздал им крепких оплеух и нарычал, а уже на следующий день они ходили за ним по пятам и щеголяли в полосках джинсовой ткани, сколотых у них сзади на шее английскими булавками, а он называл их Псами и призывал таскать для него еду со всей столовой. Кто-то за средним столом засмеялся гнусаво:

- Прямо Гней Помпей!

И очень скоро его стали звать Помпеем. Вожаком Псов.



- Почему тебя зовут Фокусником?

Задремавший Фокусник вскинулся и нервно сощурился, рассматривая пришельца. Это был Помпей, разглядывавший его со смесью пренебрежения и любопытства, какая бывает у ребенка, который находит на улице дохлое животное.

Фокусник неловко пошевелился на перекресточном диване, чтобы показать, что он вполне еще жив.
- Я фокусы показывать умею, - просто ответил он, стараясь не глядеть Помпею в глаза. В их каленой темно-рыжей сердцевине, прямо за зрачком, было что-то зубастое и первобытное, чему Фокусник не хотел бы попадаться в пасть.

- Покажи, - приказал Помпей и оскалился в неприветливой улыбке.
Фокусник отчего-то не смог не подчиниться.


- Это твоя карта? – спросил он, показывая Помпею бубновую семерку.
- Нет, - фыркнул Помпей и вытянул из колоды карту наугад. – Вот моя, - и показал Фокуснику крестового валета.

Фокусник был уверен, что Помпей придуривается, но говорить ему об этом не стал. Просто пожал плечами и взялся тасовать колоду.

- Никакой ты не Фокусник, - сказал Помпей разочарованно. – Ты хренов Валет.

Он протянул ему валета в рамке из капельных крестов, а когда Фокусник захотел забрать свое, резко отдернул руку. И засмеялся.

Карту Помпей сунул в карман. И ушел.
А Фокусник, войдя в Хламовник, первым делом сообщил состайникам, что теперь он – Валет. Наверное, поэтому никто не удивился, когда, спустя дня два или три, он собрал всех в комнате с расписными стенами и, отчаянно стесняясь, сообщил, что уходит в стаю к Псам.

Ему никто ничего не сказал в укор. Даже Табаки молчал, а Сфинкс поглядел не то сочувственно, не то понимающе. Чумные Дохляки к тому времени уже начали распадаться: Красавица пропадал все чаще, а еще всем было ясно, что Сфинксу почти нет дела до стаи, но есть дело до Слепого.
Они все расползались по разным углам, цеплялись друг за друга или становились одиночками. Находили себе новые места и новых приятелей.

Поэтому на прощание Валету сказали несколько напутственных слов и стребовали с него обещание обязательно заходить на чай, но Валет прекрасно понимал, для чего делаются такие обещания и как правильно их сдерживать. А правильным было поскорее забыть и никогда не вспоминать.



Валет пришел в комнату к Псам, где был один Помпей – валялся на кровати прямо в обуви, рифленая подошва которой забита была грязью по швам, и всем своим видом выражал несговорчивую, недружелюбную лень.

- Я хочу быть Псом, - сразу сказал Валет, опасаясь, что говорит слишком своевольно для человека, к которому он пришел.

Помпей приоткрыл глаза и сделал такое лицо, как будто нисколько не ожидал увидеть тут Валета – хотя нюх у псов всегда был превосходным.

- Хочешь быть моей собакой? – уточнил Помпей и сел на кровати, колени расставляя в стороны.
Валет прислушался к себе, помолчал немного и понял, что слова Помпея не вызвали в нем оскорбления или недовольства. Он кивнул:
- Хочу.

Помпей ухмыльнулся и сдвинул брови домиком с легким оттенком брезгливости. Запустил руку, всю в синяках, гибкую и смуглую, в тумбочку и вытащил зажатую в ладони полоску черной кожи. С двумя белыми нитяными строчками, пробитую рядом дырок, с пряжкой, болтавшейся на одном конце, и колечком, вставленным посередине.

Он швырнул ошейник Валету через всю комнату, сильно и как будто бы зло. Валет насилу словил его на лету и непонятливо повертел в пальцах.
- Что смотришь? – грубо спросил Помпей. – Надевай, Пес. А лучше подойди, я сам затяну.

Валет хотел было спросить, не задумал ли Помпей его придушить. Но вместо этого стиснул полоску в пальцах и, крохотными шагами доковыляв до кровати Помпея, опустился на скрип и треск у него в ногах.

Помпей затянул ошейник на четыре дырки.
Было туго и некомфортно, но Валет не стал жаловаться, только попробовал вдохнуть - с легкой болью в горле.

- Повезло тебе, - сказал между делом Помпей. – Кровать свободная еще есть. А не то спал бы на полу.

Валет ничего не ответил.



Совсем скоро от бывших состайников Валет отдалился настолько, что Сфинкс при встрече в коридоре не упускал возможности сообщить ему, что от него пахнет псиной. Ошейник Валет не снимал даже на ночь не то потому, что действительно привык, не то потому, что боялся, что Помпей увидит.
Он и сам толком не понимал, что в этом было такого страшного. Помпей, обычный мальчишка, не старше его самого – пусть и Вожак.
Наверное, просто собаке никогда не хочется расстраивать своего хозяина.

Желание оказаться Помпею полезным было у Валета так сильно, что время от времени он принимал его за нечто другое, близкое к тому, что чуял его собачий нос у Сфинкса и Слепого.
Когда такие мысли настигали его, он садился куда-нибудь в уединенное место, взвешивал все и обдумывал, а потом приходил к выводу, что дело тут совершенно не в этом, да и не нравился ему никогда Помпей так, чтобы… был повод волноваться.

Потом появлялся Помпей, и Валет не знал, что и думать, потому что ловил себя на том, что следит за кончиками его пальцев, за поворотом головы, за движением рта и зрачков.
Было ли в этом что-то интимное?
Скорее нет, чем да: охотничья собака ловит команду своего хозяина. Каждое слово полушепотом, каждый акцент и каждую интонацию. Хороший пес должен это чувствовать.
А Валет действительно хотел стать хорошим Псом.



Однажды он бодро трусил за Помпеем на пути в комнату из столовой. Руки у него были заняты ломтями хлеба, крошками печенья и несколькими мелкими хрусткими яблоками, он нес их и не жаловался, хотя ему и казалось, что Помпей приказал ему это сделать только для того, чтобы отпустить хоть какой-нибудь приказ и поглядеть, как Валет будет подчиняться. А заодно и посмеяться с другими Псами над фанатичностью, с которой Валет бросается выполнять все, что он ни скажет.

Пара ломтиков хлеба в руках никак не умещалась, и Валет закусил ее зубами, как делают собаки.
Помпей кинул косой взгляд и сказал, что проследит, чтобы Валет съел их сам.

А потом, откуда ни возьмись, взялись Крысы. Человек десять или двенадцать – высыпались из открывшейся внезапно двери, разрисованной из газового баллончика, и Валета вдруг осенило, что этот коридор – территория Крыс, и ему, наверное, влетит за то, что пес повел хозяина неверным путем…


- Какого черта тут забыли Собаки? – спросил кто-то дерганый и раскрашенный, ничем не отличающийся от остальных Крыс в этом клыкастом безумном месиве.

- Псы, - поправил Помпей ревниво и скрипнул зубами.

- Мы хотели срезать путь, - неловко вставил Валет роняя хлеб изо рта, а Помпей посмотрел на него очень огненно и неодобрительно.

Кто-то во взъерошенной толпе тоненько вскрикнул, и Валету послышался звук перочинного ножа, выскальзывающего из ручки. Тоненький стальной присвист, пронзительный и такой громкий для чуткого песьего уха...

Когда Крысы кинулись на него всей массой, он так опешил, что так и остался стоять на месте, лихорадочно думая, что делать со своей ношей. Пальцы разжались сами собой, и печенье с хлебом осыпались крошками на пол, а яблоки с глянцевым стуком покатились куда-то Крысам под ноги.

Тогда Помпей выскочил из-под чьих-то рук и зубов и исполинским прыжком одним восстал перед Валетом. Шагнул жестко и неупруго назад и спиной его вдавил в самую стену. Закрыл.

Больше всего Помпей еще стал похож на дикаря, воспитанного стаей неразговорчивых ротвейлеров. Он ощерился так яростно, как умеют только безмозглые злобные собаки: до десен, до уздечки в середине верхней губы. Мельком Валет увидел, как сильно вздулись жилы у него на загривке. Они пульсировали сильно и агрессивно, как будто что-то… что Помпея не научили сдерживать в его древней стае, сейчас готовилось выпрыгнуть наружу.
Судя по звуку рвущейся ткани, его полоснули по ногам, и Валета будто швырнуло в ледяную ванну: а вдруг, вдруг его ранили?
А в следующее мгновение Крысы вдруг перестали голосить, и от неожиданности Валет потерялся в мыслях.

Он никогда бы не подумал, что Крыс можно испугать. Да и только спустя год или два Валет поймет, что это не было испугом. Наверное, Крысам просто не было интересно давить кого-то, кто недалеко ушел от них по агрессорской дикости.

Крысы попятились и утекли в коридор. Грохотнули двери, и крысиные лапки зацокали по ступеням.



Ошейник давил Валету на хрящик в горле. Он сглотнул и, уставившись на Помпея во все глаза, скулил синими беззвучными словами: зачем, зачем?

Помпей посмотрел брезгливо и слегка неловко, стряхнул ладонь об ладонь и вытер пот со смуглого лба – потому что все это произошло задолго до того, как Помпей начал пудриться, и носить летучих мышей на загривке, и сбривать волосы, оставляя только короткий черный ирокез, и велеть всем Псам обязательно таскать на холках ошейники. Это произошло не с Помпеем одомашненным и лоснящимся – но с Помпеем почти-что-первобытным, лохматым и пахнущим пылью. С тем Помпеем, которого Валет помнить будет еще очень долго – и после его смерти даже.

- Хозяин должен защищать свою чертову собаку, - пояснил Помпей, оглядел безнадежно испорченные джинсы, ноги под которыми были крепкими, смуглыми и вполне целыми, и скривился недовольно. На следующий день он получит от Летуна новые штаны – из черной залаченной кожи, и будет ходить с тех пор только в таких.

Но до следующего дня было еще далеко, так далеко, что мир за окном едва просматривался, и Валет зачем-то прохромал к подоконнику, переступая через хлеб, и глянул вниз, сощурившись, но из-за стеклянных бликов почти ничего не рассмотрел.

Помпей просунул палец в кольцо на ошейнике Валета и дернул на себя. Сказал:
- Пошли. Ничего еще не закончено, - и сдвинул брови.

Валет не совсем понял, к чему это было сказано, но всем своим видом изъявил готовность подчиняться. И Помпей повел его через двери по коридорам, мимо чужих спален, мимо лестниц и комнат, в которых густились воспоминания.

- Когда-нибудь, - сказал Валет, - ты тоже станешь просто памятью. Облачком мыслей.
- Заткнись, - попросил Помпей.
И ускорил шаг.

апд: внезапно!
Собачья Песня, II

Помпей|Валет, типа ЮСТ и, скорее всего, ООС


А Дом дышал стенами, как простуженным гнойным горлом ангинозника. Смаргивая, Валет видел практически наяву, как доски, из которых сложен был каркас этих стен, надувались брюхом резиновой грелки и скрипели тяжелыми ржавыми гвоздями.

Дом пах кровью, и если многие не обращали на это внимания, то Валета мутило от этого запаха всякий раз, стоило только вдохнуть носом поглубже.
Помпея запах не смущал – да и по лицу его невозможно было угадать, чувствует ли он его так же сильно, как Валет, или нет.

Наступала Самая Длинная, скомканная и беспокойная. Маячили перед носом кисти с ее хвоста и, зарываясь в них лицом, Валет ощущал запах мускуса, гниения и пепла.



- Хватит поджимать хвост, - сказал однажды Помпей и скривил брезгливо губы, стряхивая пепел с сигареты в медный кленовый листик с донышком, который держал на руке Валет. Листик он заполучил в Меняльный Вторник, отдав за него новенькие карты, гостинец от летуна – еще совсем глянцевые, в полосатых бело-зеленых рубашках, яркие и гладкие. Просто Помпею вдруг понадобилась индивидуальная пепельница.

- Что? – не понял Валет, которого отчего-то встряхнуло холодом, и ноги он зябко подтянул под себя.
Помпей хмыкнул, раздавил окурок в прожилках листика. Посмотрел зыбко и плавлено, как будто никак не мог сфокусироваться. В глазах его, темных, как старое пламя, отражались медные зубчатые листья – по одному в каждом.
- Страхом от тебя несет, - сказал он, четко и низко припечатывая каждое слово. – Крысы, может, и не чуют, но при мне-то поостерегся бы.

Зрачки у Помпея казались вытянутыми, как скважина в дверном замке.
Уж чего Валет остерегался – так это долго глядеть Помпею в глаза. Взгляд следовало почтительно отвести – так он и поступил.
- Самая Длинная уже здесь, - и Валет передернул плечами, словно Самая Длинная оказалась медведицей, дышащей клыками и кровью ему в спину.
- Что такое эта ваша Самая Длинная? – спросил Помпей насмешливо, откинулся на спинку дивана и щиколоткой закинул одну ногу на колено другой. Ботинок его при этом оказался прямо у лица Валета, изо всех сил старавшегося не сменить позы.

Вожак должен знать о таких вещах, подумал Валет, для меня будет честью ему рассказать.

- Плохие вещи случаются Самой Длинной, - только и смог он выдавить, сморгнул синим и нервно взбрызнул руками. Валет не был там в одно и то же время со Сфинксом, он подоспел позже и как раз увидел, как прогоняют эти огромные кровавые лужи в щели под половицами, как стирают со стен разводы с запахом соли и металла. Каждая новая Самая Длинная вылезала из пасти предыдущей. Она несла в себе те же мысли, те же запахи, тот же шум.
Те же воспоминания.

Помпей фыркнул. Громко, с чувством. И покачал носком ботинка перед носом Валета.
- Собака, которая не может защитить своего хозяина – плохая собака, - сказал он с нехарактерными вкрадчивыми нотками. – Я же воспитываю не плохую собаку, правда?
Валет горячо кивнул. Голову во мгновение ока застлало черным дурманом.
- Хочешь спать у меня в ногах? – спросил Помпей, и Валета швырнуло из холода в жар. Потом обратно.
Он ощутил физически, какими широкими и бездонными стали вдруг зрачки.
- Хочу, очень, - вскинул Валет сухим, непослушным языком, и Помпей фыркнул снова.
- Первую половину ночи будешь сторожить меня на полу у моей кровати, - распорядился он. – Потом, если будешь хорошим псом, возьму тебя спать к себе.
- Я не подведу, - пообещал Валет и сглотнул нервно. Коченели ноги – на полу сидеть было холодно.
Помпей потрепал его по загривку рядом с ошейником, поднялся на ноги, стряхнул с бедер пепел:
- Пошли.



Обычно ночами становилось так холодно, что перед тем, как лечь спать, многие надевали теплый свитер и не снимали брюк. Сам Валет в таких случаях кутался в куртку на греющей ворсистой подкладке и старался устроить себе что-то вроде собачьей лежанки из комковатого матраса и одеяла.
Помпей позволил ему взять с собой только куртку. Поэтому, говоря откровенно, Валет был готов отморозить себе этой ночью все, что угодно.
Однако за стеклами уже висела смолистая ночь, ставшая совершенно черной и непроглядной, когда выключили уличный фонарь, брызжущий светом-слюной в окна Дома, а из-под половиц внезапно потянуло теплом.
Валета клонило в сон, но едва душный тлеющий запах ядовитой лозой заструился по его искалеченной ноге, он подпрыгнул на месте.

Сразу вспомнилась кровь, утекающая вниз, под пол и фундамент, в жирную черную землю, кишащую насекомыми, гигантскими костями и еще бог весть чем.
Кровь, которая станет следовать за Домом всюду и куда угодно.

Под досками сморкалось и гудело.
Валет обхватил голову руками так сильно, что вспыхнули жаром и болью виски, и отчаянно заскулил, покачнувшись из стороны в сторону, как пьяный.
Прошла пара секунд или пара часов, а потом сверху в затылок прилетела такая сильная оплеуха, что его забросило на бок, и он сильно ушибся руками, выставив их инстинктивно под себя.

Пальцы вцепились ему сзади в ворот куртки и затащили удушьем наверх, на кровать. Перед глазами оказалось перевернутое и злобное лицо Помпея. Глаза у него были горящими, как будто туда вселилась пара-тройка погребальных костров.
- Заткнись, тупая собака, - рявкнул Помпей и коленом отпихнул Валета к изножью кровати, где тот тут же собрался в клубок, ошалело ощупывая схваченное ошейником горло. – Заткнись и спи, а если станешь выть снова – я сломаю тебе пару ребер.

И Помпей рухнул лицом в подушку, как будто смертельно устал и только-только дорвался до кровати. Приведя дыхание в порядок, Валет долго и тупо глядел, как переливается черная лаковая кожа на Помпеевых бедрах, стараясь занимать собою как можно меньше места и не шевелиться.
Скоро Помпей забылся свирепым, хмурым сном, и тогда, с величайшей осторожностью скрючившись за его ногами, Валет позволил себе закрыть глаза.
Это казалось странным, но сон пришел почти сразу.
Помпей принес ему покой.



В месте, где ели становились все более низенькими и приземистыми, широкие колючие лапы заканчивались у самой земли. На них жестко торчали крохотные коричневые шишки, а когда они падали, звук был такой, как будто кто-то разбил маленькое фарфоровое блюдечко.

Сразу от этих низких, нахмуренных еловых ветвей разрасталась зыбкая влажная трава. Она поднималась драконьими хохолками по пригорку, потом становилась все реже и реже и вытекала, наконец, в гулкую пустошь, над которой разливалось несветлое черное небо, порванное частыми звездными щербинами, красными, как глаза священных белых вепрей.
Когда по верхушкам елей пробежала легкая стремительная рябь, пара белоснежных птиц вырвалась из гущи Леса и рассыпалась серебряными искрами под самым небом. Низкие ветки приподнялись над землей и выпустили крупное, поджарое существо, смахивающее не то на волка, не то на собаку, покрытое свалявшейся черной шерстью, с проплешинами на макушке и около ушей. Существо мерцало дикими, искристыми глазами, похожими на тлеющие метеориты, и двигалось резвой рысью наверх по пригорку. В колтунах на груди у него задерживались капли непрозрачной Лесной росы.

Потом ветки вздрогнули снова, и в траву выползло, припадая к земле грудью, еще одно существо только с тремя полноценными лапами, куда больше похожее на собаку, нежели его предшественник. Этот пес казался более мелким и худым из-за гладкой, очень короткой шерсти – а цветом она была точь-в-точь как шкура семирогих бесов, встречавшихся еще иногда в стеклянных уголках Леса, - бурая, холодного оттенка.
Съехавший слегка ошейник за холке второго пса застегнут был так туго, что угадывалась под ним светлая полоска вытертой шеи.
Пес встряхнулся, и в траву брызнули еловые иголки. В этот момент этим псом ощутил себя Валет.

Трава под когтями была в зеленоватом фосфорном налете и неупруго приминалась под лапами. Валет припал к ней носом, внюхался настороженно, отыскивая запах крови. Тянуло мокрой землей, табаком и еще чем-то сладким – но не кровью, и Валет остался в замешательстве, пока не залаяла свирепо впереди черная косматая морда, разгрызающая темноту светящимися темно-рыжими глазами.
И почему-то лай этот отразился у Валета в голове раздраженной человеческой речью, сказанной голосом Помпея:
«Долго мне ждать тебя, а?»

В Лесу затрепетали ветки. Звякнуло у земли разбитым стеклом и громко, жалобно ухнула где-то сова, которая, догадался Валет, на поверку могла оказаться вовсе не совой.
Он с хромотой обратился в широкий собачий шаг и потрусил к тому месту, с которого тут же сбрызнул недовольный быстрый Помпей – черное, заросшее нечто, пес или волк – что-то среднее между ними.



Прыжком с трех точек Валет перемахнул через мокрую, встопорщенную траву, и подушечки лап ударились о землю в пыли и песке. Он не сразу сообразил, что в шести или пяти собачьих прыжках от него на земле, вытянув перед собой крепкие, сильные ноги, сидел Помпей вполне человеческого вида. Слегка припадая на левый бок, Валет взволнованно потрусил к нему, часто смаргивая росу, и в один неожиданный момент земля вдруг оказалась дальше, и Валет едва удержался на двух лапах, обратившихся человеческими ногами.
Помпей глянул на него из-за плеча, выжидая. Отвернулся он только тогда, когда Валет рухнул коленями вперед в пыль рядом с ним, дыша гулко и глубоко. Отвернулся – и вытащил прямо из жесткой каменистой пыли сигарету, совершенно чистую и сухую. Потом – Валет не поверил своим глазам, - на кончиках пальцев поджег огонек и прикурил от него. Сказал:
- Мне нужна пепельница, - и обхватил запястье Валета пальцами, пошарил его рукой в пыли, и почти сразу же подушечками Валет наткнулся на острые уголки медного блюдечка в виде кленового листа. От прикосновения Валета прошибло холодными бенгальскими огнями, и он не смог себя пересилить – схватил Помпея за пальцы свободной рукой и крепко стиснул.

Помпей, казалось бы, ничего не заметил. Только бесстрастно стряхнул с сигареты в пепельницу. Пальцы у него были теплые и почти недвижимые, но Валету и этого хватало через край.

- Хорошая штука эта Самая Длинная, - заметил Помпей и скрестил вытянутые ноги. Спину он держал удивительно прямо, и еще плечо его было втиснуто в плечо Валета. – То, что надо.

- Послушай, Помпей, - выронил вдруг Валет и испугался, но от этого его понесло только быстрее и пуще. – Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя, я все за тебя сделаю, честно, что ни скажешь, я твой самый преданный Пес, я, я… - и на этом у него совсем кончились смелость и дыхание.

Помпей глядел куда-то перед собой и немного наверх.
Потом его теплые пальцы шевельнулись у Валета в руке в, как показалось ему, тесном, доверительном жесте.

И Валет проснулся у Помпея на кровати, в ногах, с затекшей шеей и спиной, ноющей так сильно, что было страшно пошевелиться.
Пахло рассветом.