[wee-hoo]

пришло время пихнуть все, что я настрочила за это время
сразу говорю: там ОЧЕНЬ МНОГО МАХРОВОГО ФЛАФФА. вот не получается у меня писать по ним что-то более или менее спокойное, особенно в таких крошечных текстах.
ершики для слипшихся попок - по коридору и направо. зубная нить раздается бесплатно каждому прочитавшему! <3


I
Курильщик делится: меня так бесит этот дурацкий Закон, и треплет рукава кофты, длинные, закрывающие расцвеченные подозрительными яркими пятнами кисти рук. Это Черный чуток перестарался вчера, ну да ладно.
Черный интересуется: почему? И думает, какое, черт возьми, Курильщику может быть дело до девчонок? Тонкому-нервному-такому-прекрасному Курильщику, который палится так ужасно, что это даже забавно.
Курильщик глотает и отвечает честно: потому что вокруг слишком много девушек, потому что они торчат в спальне, потому что они лезут ко всем.
На словах «ко всем» он так красноречиво обводит взглядом полукруг, что Черный сразу догадывается, кого Курильщик имеет в виду под «всеми». Уголок рта польщенно кривит в ухмылке.
Расслабься, - пожимает плечами Черный, глядит чуть-чуть сверху вниз, многозначительно смотрит Курильщику в губы, слабо и сладко пахнущие табаком и крепким чаем.
Курильщик поддается. Чуточку вжимается спиной в продавленную спинку Перекресточного дивана, место-встречи-мы-знаем-изменить-нельзя, но руками хватает Черного за предплечья и на себя тянет, вряд ли вполне осознанно, и таким потоком инстинктов Черный более чем доволен.
Отстранившись на пару сантиметров, Черный понижает голос до теплого полушепота. Переспрашивает: девчонки?
Фырчит и произносит очень убедительно: я не по этой части.
Курильщик радостно верит и - закусывает выступившую на губах улыбку.

II
Черного Курильщик встречает, когда поворачивает в коридор около лестницы. Встречает – и чуть не прокатывается по его ногам.
Черный держит руки в карманах, возвышается с прежней монументальностью и глядит сурово. Еще на нем нет ошейника – и это слава богу.
Кажется, Черный рад его видеть. Интересуется, как у Курильщика дела, а потом предлагает пройтись. Курильщик непонятно кивает, но Черному толкование этого жеста не нужно: он просто берется за ручки коляски и везет. На обычное палевное место.

Сидя в каких-нибудь пятидесяти сантиметрах от Черного, Курильщик отчего-то волнуется и все расспрашивает, как Черному у Псов. Черный отвечает короткими изломами, как будто поговорить ему хочется совсем не об этом. Курильщик как раз думает, что бы еще такое спросить, и трет пальцами длинную костяшечную ссадину на руке, когда Черный берет его за эту руку, тянет ее на себя и созерцает ссадину секунд, наверное, десять.

Курильщик вспыхивает и холодеет, потому что Черный склоняется к его руке близко-близко и ссадину несчастную вылизывает слева направо. Курильщик руки не отнимает, но едва ворочающимся языком спрашивает: Черный, что ты такое делаешь?
Глаза у Черного мерцают двумя ядерно-светлыми полулунными вспышками. Он поясняет: собачья слюна – отличный антисептик. Кончиком языка трогает еще разок, а потом ртом ведет чуть повыше и кусает за кожу зубами. На ощупь – как электрический щипок, но Курильщик видит, как на месте укуса зажигается маленькая пунцовая искорка, и ему отчего-то становится приятно.

Когда Черного слегка заносит, и у Курильщика на кисти места живого почти нет, Курильщик подсаживается поближе и осторожно высвобождает руку из рук Черного. Смотрит глаза в глаза, потом переводит взгляд на царапины у Черного на щеке и бормочет, что человечьей слюне, конечно, с собачьей не сравниться, но, все-таки, чем она хуже, и, пожалуй, он будет только рад, если это как-то поможет, хоть это все и так странно, что…
Черный закатывает глаза, Черный говорит: господи, ты так много болтаешь.
Подставляет скулу и добавляет: мне это так нравится.

III
Нервозным Курильщик был всегда. Переживал по мелочам, не выносил неопределенности и часто ощущал себя на краю. На грани. Где-то, где тонко и остро. В детстве он был так сильно любил свою мать, что ревновал ее ко всему, что двигалось рядом с ней. К редким подругам, к продавцам в магазинах, к прохожим, а к собственному отцу – сильнее всего. Это была Ревность.
По доброй воле Черный особенно ни с кем не общается, кроме Курильщика. Но по долгу службы его окружают люди всех пород и возрастов, и особенно много среди них женщин. Одни бывают заведомо старше Черного, но спину они держат ровно, подбородок – высоко, а взгляд – высокомерно, и веет от них каким-то странным величием, поэтому на улицах на них засматриваются. Но подойти, наверное, опасаются – не их поля ягоды. Они вьются около Черного потому, что он молодой и крепкий, у него тело без грамма чего-либо лишнего и их любимое сочетание цвета волос и глаз. Еще Черный всегда так мрачен, что это – ах! – так загадочно, как же можно упустить такую загадку!
Странно, но Курильщик не ревнует. Черный выдерживает их кошачьи мурлыкающие взгляды стоически, не поддается на провокации и старается совместные проблемы решать как можно быстрее.
Черный был удивлен, когда узнал, что в Наружности – в порядке вещей собираться небольшими мужицкими стаями, запасаться пивом и ссыпаться к кому-нибудь домой, смотреть по телевизору спортивные матчи. С этими людьми не надо иметь много общего – у вас есть пиво, экран и какая-никакая тема для разговоров. Иногда Черного зовут на такие мальчишники, и Курильщик только машет руками и говорит взволнованно: «Иди, конечно, иди!». В такие дни Черный появляется дома довольно поздно, от него слабо пахнет пивом и чужими мирами, он падает рядом с Курильщиком и засыпает почти мгновенно.
Странно, но Курильщик не ревнует. Наверное, Черный знает, что Курильщик отчего-то не спит, а только дремлет, если Черный бродит невесть где. Поэтому он старается не задерживаться, и собирается спешно, когда ему кричат: «Эй, куда ты? Мы заказали пиццу, а этот вот крендель обещал позвать подружек!».
Редко, но случается так, что Черному приходится задерживаться по работе. Обычно это затягивается надолго, и, занимаясь чем-нибудь занудным и неотложным, Черный подрывается всякий раз, когда пиликает телефон от новой смс-ки. Хмыкает почти что весело, читая ее, набирает ответ и ускоряется в своих действиях.
До дома – несколько кварталов, и Черный прикидывает, отправиться ему пешком или ловить такси, потому что автобусы в такое время ходят редко и не по графику. Таксисты ночью тоже дерут несколько шкур, но Черный думает о кое-каких деньгах, которые он откладывал на какую-то Новую Супернеобходимую Вещь, просто чтобы побаловать себя.
Черный ловит машину, отсчитывает деньги от своей заначки и держит их в кулаке, а сам опирается локтем о дверцу и думает. Вещь, конечно, Супернеобходимая, но бывает что-то менее материальное и более ценное. Что-то, познакомившись с чем, Черный был жутко удивлен.
Он возвращается в место, где всюду горит свет, что-то нашептывают из магнитофона, на столе в кухне лежит обложкой вверх раскрытая книга, причем прочитанных страниц в ней стало явно больше, чем тогда, когда Черный оставил ее без присмотра. Сонный Курильщик, сидящий на краю кровати, намешивает ложечкой в кружке, глядит осоловело и приветливо, и Черный, как был, разодетый по дресс-коду, рушится на кровать рядом с ним ничком и стонет, какой у него был унылый и занудный день.
Если распространить эту мысль, это будет что-то вроде: «Там снова были эти устаревшие светские львицы, и ребята, которые делают вид, что что-то понимают в спорте, хотя им куда больше нравится сосать пиво и лапать девчонок, там снова была куча работы, и что бы я делал, если бы у меня не было телефона».
Курильщик кружку убирает на тумбочку и гладит Черного по плечам, склоняясь над ним. Бормочет: «Зато теперь ты дома».
И в этой фразе, конечно, нечто большее, чем только то, что было высказано вслух. Если подробнее – то там: «У тебя есть место, где кто-то будет тебя ждать до глубокой ночи, держаться на кофе и скучных книжках и включать в прихожей свет, чтоб ты ни обо что не расшибся».
Черный, конечно, все это чует сразу. Привык, наверное, раскапывать под первым слоем слов второй – мелким шрифтом.
А, может, во всем виноват синдром Белой Вороны.
Черный еще не решил, но называть Домом это место ему нравится куда больше.

IV (based on a real movie)
Курильщик пялится на диск в своих руках так долго и отстраненно, что Черный начинает беспокоиться. Забирает у него плоскую коробку, обтянутую глянцевой пленкой, и долго изучает. Картинку, на которой изображены трое – две девушки и парень, на фоне желтых от вечера колонн и кусочка неоновой звездчатой вспышки где-то сбоку. И название, в котором есть слово «любовь» - это наталкивает Черного на нехорошие мысли.
- Давай посмотрим? – предлагает Курильщик, заламывая пальцы.
Черный хмурится и снова смотрит на маленький постер. Старается быть рациональным, взвешивая все «за» и «против».
Курильщик ковыряет пальцем ладонь.
Черный не может отказать.

Потом оказывается, что это – мелодрама. Очень милая и теплая мелодрама. А еще там все поют на французском, Черный щурится, чтобы разглядеть субтитры, но за очками не поднимается – лень, да и Курильщика беспокоить ему не хочется.
Не то, чтобы смотреть эту штуку было скучно – просто Черный опасается.
Не знает, чего, но опасается.
Что Курильщик, например, вдохновится и ударится в восхитительные розовые сопли.
За Курильщиком такого, конечно, не водилось, но Черный просто не знает, что надо делать в таком случае.
Поэтому он нервничает.

Как раз тогда, когда песни прекращаются, и герои на экране начинают изъясняться нормальными продублированными голосами, Курильщик спрашивает почти что проникновенно:
- Не слишком занудно?
- Нет, - отвечает Черный честно, подумав. Хоть и добавляет про себя: «Напряжно».
Странно-чуткий Курильщик косится на плечо Черного так, как будто хочет на него облокотиться, но что-то его останавливает. Черный замирает.
- Прости, - говорит Курильщик, наконец. – Я просто не знал, что взять, потому что все громкие триллеры, которые я знал, мы уже посмотрели.

Черный смотрит на него с удивлением.
- Громкие триллеры? – переспрашивает он. – Зачем?
Курильщик смаргивает:
- Я думал, они тебе нравятся.
- Не то чтобы особо… - морщится Черный.
Курильщик молчит. Потом добавляет:
- Мне вот тоже.
Черный сдвигает брови, не вполне понимая, что Курильщик имеет в виду. В итоге он таки спрашивает:
- Зачем ты-то их тогда смотрел?
Курильщик хмурится:
- А ты?

Черный переводит взгляд на экран, где к тому времени уже успел появиться второй молодой человек, грозящий превратить любовный треугольник в четырехугольник. Курильщик глядит куда-то в сторону, и, забросив руку ему на плечи, Черный привлекает его к себе.
- Какая разница, - задает он не требующий ответа вопрос, - что смотреть?
- Никакой, - все равно отвечает Курильщик.

В телевизоре девушки и парни снова поют мелодичными журчливыми голосами.
Все песни – только о любви.
И Черный думает, что, возможно, это не так уж и плохо.

V
Курильщик много и щедро нервничает. Его нервность похожа на сыпучие искорки от бенгальских огней. Или на шарики, которыми наполняют мягкие игрушки. Она множественная, взбалмошная, и за ней трудно уследить. Черный никак не может понять, в чем дело.
Руки у Курильщика часто дрожат. Он роняет футболку, которую собирался осоловело натянуть утром, роняет кисти, не донеся их до холста, роняет баночки с водой и орешки, которыми кормит его Черный.
Курильщик пугается, когда к нему внезапно обращаются в тишине. Вздрагивает, когда Черный трогает его за плечо. Делает огромные глаза и тревожно сглатывает, дышит прерывисто и становится похожим на маленького лемура.
Еще Курильщик стесняется. Многого. Стесняется раздеваться при свете, сидеть в душевой кабине, если Черный делает что-нибудь у раковины, стесняется, когда Черный целует его за ухом, или кусает в шею, или просто трогает.
Курильщик не удерживает в руках кружку – Черный ловит ее одной рукой и водворяет на место. Курильщик становится маленьким испуганным зверьком, когда оборачивается на тронувшего его Черного, но почти сразу же расслабляется и смотрит снизу вверх доверчиво. Курильщик фырчит и жмурится, когда Черный накрывает его собой – но понемногу он перестает испытывать неловкость. От раза к разу, по крайней мере, его стеснение пропадает, и он обнимает шею Черного руками, лезет куснуть его за ухо, целует в уголок челюсти.
Потом, засыпая и сминая в пальцах подушку, Курильщик смешно хмурит брови и цитирует сипло: «Повышенная нервозность характерна для состояния счастья…».
Черный хмыкает понимающе и обнимает его покрепче.

VI
Так уж получается, что вечерами, когда с работы они уходят одновременно, снаружи становится совсем уж темно. И, чего греха таить, холодно. Зима, в конце концов. Мрачная и стекляннозубая.
Если черную кошку запустить в черную комнату, место, где стоит кошка, будет казаться чернее самой черноты.
Черный замечает, что рассуждение это вполне достойно четвертой, и толкает коляску Курильщика через снежную насыпь, выбирая места с относительно низкими сугробами. Иногда, конечно, все равно приходится, растирая на ходу закоченевшие пальцы – забыл перчатки, дурак, - выбираться к снегу и разбрасывать его в стороны сапогами, но в основном дорога чистая. В Наружности, должно быть, к очередному празднику готовятся, но Черный об этом знает немного, куда меньше того же Курильщика.
Впрочем, если Курильщика спросить – он расскажет во всех красках.
Черный не спрашивает. Может, слишком привык хвататься за момент и все боится, что за болтовней о праздниках упустит что-то важное.
- Не люблю зиму, - делится Курильщик, когда Черный снова хватается за ручки коляски и толкает дальше.
- Мерзнешь? – уточняет Черный и смотрит недовольно на курильщикову макушку. Черные волосы, припорошенные снегом; похоже на заброшенный снежный костер – уголь со льдистой крошкой. Уж сколько раз ругал его за то, что шапку не носит – Курильщик либо беспамятный, либо беззаботный, либо нарочно это делает…
- А шапка где? – спрашивает он все равно. Мало ли, вдруг после сто пятисотого раза подействует.
- А перчатки? – с готовностью парирует Курильщик. Запрокидывает голову на спинку коляски, глядит на Черного снизу вверх, и в глаза ему сыплются снежинки-звездочки. – У тебя все руки красные.
Черный косится на свои пальцы странного морозистого цвета. Только мельком – куда интереснее играть с Курильщиком в гляделки. Он всегда первый бросает вызов, но никогда еще не выигрывал.
- А у тебя - губы, – фыркает Черный в ответ, не отводя глаз от звездчатых от снега зрачков Курильщика.
- Да, - соглашается Курильщик рассеянно, - губам холодно.
И отворачивается.
Тогда Черный обходит коляску полукругом и тянет Курильщика за руки на себя. Курильщик успевает обнять его, и Черного относит спиной к стене притаившегося в зимовьем зевке здания. Стена серая, как комья глины, шершавая, как язык большой кошки, и холодная, как слоистый лед. Черный ерзает по ней лопатками и крепко держит Курильщика под бедрами. Он, конечно, легкий, но вертлявый какой-то, тесный, и это немножко заводит.
Да что там – немножко; носом Черный выпускает в трескучую ночь по-южному кудрявый пар. Ему сразу становится тепло. Уже хотя бы от того, что во время этого странного рывка Курильщик на затылке Черного пальцы замочком сцепил. Чтобы тот об стену не ударился. И это так странно и приятно, что Черный тут же начинает в памяти перебирать все те моменты, когда Курильщик разводил шум вокруг его синяков, царапин и ранок.
Черный не из тех, кто склонен постоянно жалеть себя, но – да, ему было тошно, когда Сфинкс навязывался на драку, получал, конечно, и сам, но и Черного расписывал - будь здоров. А Черный шагал себе до умывальника и рассматривал там синяк цвета сливовой шкурки под глазом. Или ссадину. Или ушиб трогал.
Его взросление, если можно так сказать, проходило около этого несчастного зеркала. Однажды, стараясь приклеить пластырь на скулу, Черный заметил, что у него начала пробиваться борода.
А уж потом появился Курильщик, который сам после трудов Лэри сверкал разноцветьем всяких мелких увечий, но так пугался, видя красочного Черного, что становилось даже смешно.
Впрочем, погрузиться в воспоминания Черный успеет всегда. Курильщик появился – и он до сих пор здесь. И здесь, с ними, что-то, что они протащили через Дом. Что может быть лучшей школой выживания?
Черный ловит Курильщика губами. У Курильщика они холоднее, и Черный выдыхает, чтобы было теплее. Курильщик щурится, когда по его щекам снизу вверх прокатывается паром. Руки все так же у Черного на затылке держит, а сам близко-близко, и с такого расстояния рассмотреть можно каждую капельку морозной воды, в которую стаяли снежинки у него на бровях и ресницах.
Они греются друг о друга еще недолго. В конце концов, Курильщику спину подмораживает с улицы, а Черному – со стороны неприветливого дома-зубоскала. Черный ссаживает Курильщика в коляску, Курильщик успевает потереться холодным носом о нос Черного, а потом Черный все же становится за коляской, берется за ручки и толкает. Из-за крыш налетает ветер, похожий на лыжника, потерявшего палки в сугробе. На смешного, закутанного в пуховик человечка, петляющего слева направо и обратно, катящегося сверху вниз и кричащего от ужаса.
Жадные руки ветер запускает в снег. Набирает полные горсти, комкает в пальцах, и снег рассыпается жесткой сахарной крупой, которую ветер расшвыривает вокруг себя.
Черный думает о том, что хорошо, что дорога пока не совсем заледенела. Так до дома тащиться недолго. А там можно будет нехотя выпутаться из курток, и Курильщик заползет под холодное одеяло, ворча, что у них нет кота, который грел бы для него спальное место. Черный проорет в ответ с кухни, что собаки полезнее котов, дождется, пока вскипит чайник, и нагреет чего-нибудь в гигантской кружке – чаю, или, может, кофе, или шалфея кинет, а то, вроде как, от простуды помогает. Все равно ведь, как только он влезет греться вместе с Курильщиком, попутно отпивая из чашки, Курильщик будет глядеть на него очень серьезно до тех пор, пока Черный ему чашку не протянет. Курильщик обнимет ее обеими руками и повернет к себе обязательно тем местом, откуда только что пил сам Черный – сделает пару глотков, кивнет одобрительно и вернет Черному. У него никогда не было никаких таких бзиков в Доме, и Черный делается жутко самодоволен, когда думает о том, что есть здесь капелька его влияния.
Конечно, может быть и так, что в соседней квартире сейчас готовятся праздновать. Дарят друг другу подарки в ярких обертках, увидев которые впервые, даже Черный был впечатлен. Произносят всякие тосты, звякают бокалами и смотрят праздничное шоу по телевизору.
Только вот телевизор у них на кухне, он маленький, но показывает неплохо. Подарков для какого-то особого повода наверняка нет, бокалов – тоже, да и чем их наполнить – чаем или кофе, что ли?
А если посмотреть с другой стороны, то зачем разглядывать в телевизоре каких-то малознакомых людей и ждать повода, чтобы дарить подарки?
Все, что нужно Черному – здесь, в этой комнате. Не считая очков, он оставил их на кухне.
А так – действительно, все.
Хотя, впрочем, комната - это глобально.
Хватит кровати.