[wee-hoo]

прервавшись на портреты Дали и Черидвен, я совсем забыла про моих няшечек ХД
теряю хватку :<

Черный/Курильщик, PG - о хитростях абстракции и о кое-чьей невнимательности

Разумеется, ничего бы не случилось, если бы у него не было этой идиотской привычки разбрасывать всюду свои вещи. Он ее у Табаки подхватил, это точно. Хотя в четвертой не один Табаки не утруждал себя уборкой отведенного ему места. После того, как мы с Курильщиком стали жить в одной квартире, мне хватило одного дня, чтобы начать беситься от его вездесущих карандашей, кисточек, брусочков красок и альбомных листов. Даже зайдя в ванную, я увидел пришпиленный к двери листок с моим карандашным портретом – тем самым, который Курильщик нарисовал, пока сидел в Могильнике в конце года. Если бы с этим рисунком не были связаны кое-какие приятные воспоминания, я бы сорвал его с двери и выбросил куда подальше, честное слово.
Просто в один прекрасный день он попросил меня выйти в аптеку, пока сам парился за мольбертом. Отвлекся только для того, чтобы записать, что ему нужно, на бумажке, мотивируя это тем, что так я ни черта не запомню. Я сначала фыркнул, а потом, заглянув в бумажку, понял, что Курильщик был прав – у меня и прочесть-то это без запинки не вышло. Еще внизу на бумажке он приписал: «сигареты». Знает, что я не люблю, когда он курит – а все равно. Впрочем, за то время, что мы живем вдвоем, он как-то перестал выкуривать больше двух или трех штук в неделю. Но предпочитает иметь пачку под боком – и я могу его понять.
В общем, управился я довольно скоро. Хотя, вернувшись, увидел, что мольберт он повернул боком – и пояснил, даже не глядя на меня: «Так больше света». Вытаскивая распиханные по карманам таблетки и сигареты, я шагнул в комнату и ужасно удивился, когда под моей ногой хрустнуло громоздкое нечто.
Для верности я сначала посмотрел на Курильщика. Голову в мою сторону он повернул очень медленно. Вид у него был такой, будто он готов был меня убить на месте. Невзирая ни на коляску, ни на то, что даже если бы он встал на ноги, он все равно оказался бы куда мельче меня.
Тогда я посмотрел себе под ноги. И увидел, что правой ступней насквозь проломил какое-то из его однообразных полотен. Ну, вечная эта абстракция, всякие геометрические фигуры – честное слово, не понимаю, что люди во всем этом находят, по крайней мере, если не знают Курильщика лично. Черт знает, почему он свою картину бросил прямо на пол, но, кажется, она ему была дорога. Во всяком случае, его и без того белое лицо выражало невиданную смесь оцепенения и ужаса.
- Черный, - пролепетал Курильщик, вцепившись в подлокотники коляски с такой силой, что у него аж плечи вздрогнули. – Я над этим работал полтора месяца…
- Зачем тогда на пол положил? – звучало это ужасно жалко, так, как будто он меня в чем-то обвинял, а я защищался. Будь я собакой – опустил бы уши и поджал бы хвост, хотя Курильщик, кажется, и не думал на меня ругаться. Любой другой давно бы рассвирепел. И если бы не дал мне по лицу – так раскричался бы точно.
Я максимально ненавязчиво вытащил ногу из разломанного полотна. Трещина в куске дерева ощерилась парой десятков щепок. Танцующие вокруг этой трещины геометрические фигуры и образы только добавляли драматичности. Я сел на диван и постарался замереть. Тогда Курильщик осторожно приблизился к своему пришибленному детищу, оценивая масштабы разрушения.
- Ты и подрамник грохнул. Он тут, конечно, совсем тонкий был, но… как так можно было умудриться?
- Не знаю, - сказал я угрюмо и пошевелил пальцами. Было неприятно и колко.
- Занозу подхватил? – всполошился Курильщик и толкнул коляску прямо через разбитую недокартину. Проехался по дыре колесами, выколотив из ее недр еще пару щепок. Бесцеремонно схватил меня за ногу.
- Прости меня, Курильщик, - сказал я в конце концов. – Жалко твою картину.
- Ничего страшного, - он потянулся ко мне из коляски, прижался лбом к моей скуле – нравились ему такие вещи. – Все равно для публики они все на одно лицо.
- Эй, - я почесал ему шею сзади, сразу под волосами – это ему тоже нравилось, - это я могу говорить, что они все на одно лицо. А уж что там публике на язык приплетется…
Он хихикнул. И выгрузился из коляски прямо ко мне на колени. Должен признать, со времен Дома у него это стало намного лучше получаться. Он и ползать стал куда быстрее.
И, сдается мне, тут свою роль сыграли не сфинксовы тренинги, а упражнения несколько другого рода.
- Завтра ты начнешь ее восстанавливать? – спросил я, когда он, наконец, устроился удобно и перестал скрипеть диваном. Он покосился на обломки своего творения задумчиво, пожевал губу и сказал:
- Наверное, завтра. Думаю, в этот раз на нее уйдет не больше пары недель.
Я не стал интересоваться, в чем причина такого прогресса. Только сказал:
- Вот и славно.