отслужила последний субботник (собирать палочки во дворе. I AIN'T EVEN MAD). впереди каникулы, однако все равно надо будет зубрить биологию к зачету.
а пока - я вышла из тупика в Покемонах на дске, иду дальше!1 ;DDDD и, омг, я начинаю шипперить Реджи|Пол. так и знала, что Тобарицест может оказаться сильнее меня.
правда, пока я шипперю их не как инцестный пейринг, а просто как прекрасных братьев.

Реджи. Потрясающий. Более. Чем. Полностью.

хочу сайд стори либо просто про них в Вэйлстоуне, либо про тренерское прошлое Реджи _____

всем добра, ребят. я вас люблю, даже если мы с вами не знакомы. все у вас получится!

@темы: just for now, покемон!

---

JA-A-A-A-A-A-A!!!1!!!!

@темы: покемон!

---

я тоже хочу! ._.

18.03.2012 в 16:55

Пишет  A_Stacy:

Флешмобное.

1. Ваше первое впечатление обо мне?
2. Сколько лет Вы бы мне дали, судя по дневнику?
3. С чем/с кем я у Вас ассоциируюсь?
4. С какой песней?
5. На какого персонажа из вашего любимого фандома я похожа?
6. А какими на Ваш взгляд достоинством (одним) я обладаю?
7. Замечали ли Вы за мной какие-нибудь странности?
8. Считаете ли Вы, что мне можно верить?
9. Опишите меня одним словом.
10. Как вы меня называете (кличка)?
11. Когда и как Вы меня нашли?
12. Смайлик, на который я похожа?

@темы: фмоб

---

специально отдельным постом!

деньрожденное, то бишь С:

 Ёсими Охито-Хиро! прости, пожалуйста, что не поздравила тебя вовремя, я как-то стремно засиделась на дайри, и все самое важное прошло мимо меня D:
ты прекрасна. как человек, как автор, как фандомная сестрюня. ты всегда вызывала и вызываешь у меня восторг ребенка перед взрослым человеком, которому все нипочем, который знает столько, сколько этому самому ребенку никогда не понять. а если тебе когда-нибудь будет не хватать веры в себя - я в тебя верю С: всегда и везде. кулачки держу, копытца, пальцы крестиком - чо угодно. с Днем, родная, пусть все у тебя будет по высшему разряду. главное - люби себя и находись с собой в гармонии, здесь - источник всего самого хорошего и счастливого. я тебя люблю!

 неподражаемый мистер Андерсон!1!!!! тезка, чел, бро, сестрюня!! вот уж точно: неподражаемый. правда, я не про мистера Андерсона щас, я про тебя
my gawd, ты так искришь, что впору надевать маску сварщика. над некоторыми твоими будничными постиками я как раньше ржала в голос - так и щас ржу.
и цитирую всем вокруг. правда.
отдельно люблю тебя и обожаю за Гли, за яростные шиппы Клейна и КриссКолфера и за твое отношение к Блейну. Блейн действительно пусечка и солнышко, и то, как ты стоишь за него грудью и щелкаешь зубами в направлении хейтеров, вызывает у меня только приток лучей добра в сторону вас обоих. тебя и Блейна, то бишь
по-моему, у тебя есть дохера потенциала для того, чтобы любую свою проблему тут же сделать материальной, а потом с кряхтением и удовлетворением душевным свернуть ей шею и вырвать хребет '__' BABY YOU ARE A FIGHTER! у тебя все будет, что ты только себе ни за хочешь. алюминь

@темы: для кого-то

---

мне так волнительно! девушка, которая пишет самые лучшие Кома-фики на свете, вышла со мной на связь!11111111111!!1
бегаю по потолку, короче

больше рассказать особенно нечего, я пытаюсь сидеть тихо до конца учебного года, чтобы не спровоцировать ноосферу на ведерко помоев 8DDDD получается пока плоховато, но я стараюсь.
исправно бегаю, за исключением вчерашнего дня. книжку пока не читаю - слишком волнительно и нервно мне с приходом весны. и Гли, и Покемоны приносят прекрасную, но немного болезненную любовь. Гли - сюжетными поворотами плачущим Блейном, Покемоны - внезапным концом да ладно внезапным, могла на сто лет эти серии растянуть, к тому же, это только ДП, хватит бузить.

еще раз хочу признаться в любви Покефандому, кстати!! ребята, вы веселые, очешуительные, искристые и возвращающие жизненные соки. вы возродили мое детство, скажем так. я вас люблю!

@темы: я, лулзы, just for now, покемон!

---

25.04.2012 в 17:04

Пишет  неподражаемый мистер Андерсон:

У меня острая необходимость запостить себе в все в дайрик.
Ибо this is the story of how I died.

But don’t, cheat on me.

да, да, сто раз да

@темы: glee

---

Glee 3x17

я разревелась. когда у Даррена такой голос, невозможно не разреветься. а Курт - какая-то бесчувственная сучечка :с чем дальше - тем больше мне кажется, что Блейн любит Курта сильнее, чем Курт - Блейна, хотя начиналось-то все иначе

честное слово, все остальные моменты запомнились так себе, потому что я только на Клейнах и переставала дышать :С

@темы: glee

---

сижу, подъедаю остатки рыбного салата со дна здаравенной пластмассовой миски почему-то это меня немного веселит.

ребята-покефаны, никто из вас совершенно случайно не знает, где можно скачать/посмотреть онлайн вот этот спешл? сайд стори 24, первый из двух спешлов к Алмазу и Жемчугу, про Доун :з хоть на японском, хоть на каком. и в каком угодно качестве D;>


я такая унылая

@темы: покемон!

---

ну вот. мне херово и печально. всегда так, когда что-то хорошее заканчивается.
мне уже сто раз сказали, что можно начать смотреть пятое поколение или вернуться в третье, но это все будет совсем не то-о-о-о-о! тзт

@темы: ангсто

---

бегала с каменным лицом ваще. все думала, что мне нихера не верится, что Diamond and Pearl закончился ё_________ё НЕ ХОЧУ GIVE ME MY DP BACK!1!!1!!

@темы: покемон!

---

это было прекрасно. все эти четыре сезона про охеренную лигу Синно, про Доун, Барри, Пола и целую кучу покемонов четвертого поколения. я, конечно, впечатлительная и все такое, но мне щас кажется, что ни одно другое поколение во мне не вызовет таких эмоций, как это под конец я сидела, как Пиплап в последней серии. EYES FULL OF SPARKLES!..

как-нибудь обязательно напишу пополнее про фееричного Барри, который превысил возможный лимит офигенности, про крутого Пола, в которого я влюбилась еще сильнее из-за последних серий, про трогательную Доун, которая НИ РАЗУ за все 190+ серий меня не выбесила. про лютого Конвэя, который, помяните мое слово, скоро поселится у кустах у Доун перед домом И ПРО РЕДЖИ ASDFGHJKL Реджи - такой солнечный лучик, что мур мур мур

а чичас мне надо слегка поангстить, так что пойду-ка я на пробежку

@темы: just for now, покемон!

---

досмотрела четвертое поколение.

@темы: ангсто, покемон!

---

встали в 6:30 и полчаса почти непрерывно бегали на стадионе, иногда переходя на быструю ходьбу.

FUCK YEA

@темы: just for now

---

БЛДЖАД ВЫ ЭТО ВИДЕЛИ НЕТ НУ ВЫ ТО КОНЕЧНО ЭТО ВИДЕЛИ НООО
Я СЕЙЧАС ГОВОРЮ ПРО ОПЕНИНГ К 13 СЕЗОНУ ПОКЕМОНОВ "ПОБЕДИТЕЛИ ЛИГИ СИННО"

ПОШТО_ОН_ТАК_ЭПИЧЕСКИ_ПРЕКРАСЕН!717!7!?!717?!717!?

гайз, that gave me shivers О^О""""""""""

Лугия, Арсеус, Гиратина и жемчужно-алмазный дуэт, Запдос, Молтрес, Артикуно, Энтей, Мью, Мьюту, Райкваза (ОТКУДА ВЫ ВСЕ ТУТ?) ПОЛ ПОЛ ПОЛ СУКИН СЫН КАК Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЛА С ТОЙ САМОЙ ПОСЛЕДНЕЙ СЕРИИ С БИТВОЙ!1!!!!111!1!!!1!!11!1!!!!!

тнт снова мудачат: они не показывают 13 сезон, они вернулись к началу одиннадцатого, что не может не расстраивать. потому что я люблю смотреть серии дозированно, по утрам, за завтркаом хд""" был такой клевый досуг, эх... интересно, они вообще планируют переводить 13 сезон?

ну, делать нечего, буду смотреть в сети с паленым переводом.
просто этот опенинг с этой песней разом вернул мне все те оргазмы, которые я получала за покемонами *^* жалко, что я на ютубе не могу найти само видео, а то б показала вам обязательно :'C

пойду смотреть Покемонов. и плакать от обилия чуйств

@темы: покемон!

---

парочка внезапных текстов оААААо

1. на драббл-трейд Рита заказала оридж про колдуна и красивую бабу на алтаре. я, конечно, всю заявку переврала, но она вроде осталась довольна

Крипи-стайл, псевдоНЦ и мрачнуха

Когда я возвращаюсь, меня встречает Джу. Сидит по ту сторону ворот прямо на земле, раздвинув ноги, а пальцы ее утопают в распоротом брюхе лежащего перед ней животного. Опознать его трудно, но я присматриваюсь к ободранным копытам и свалявшейся шерсти и понимаю, что передо мной – барашек. Возможно, ритуальный, с черным серпом по белой шее. Которого так любил и охранял наш Безымянный Шаман.
Видимо, за то время, что я бродил по чужим странам и учился своему колдовству, дела в нашей Северной земле стали совсем плохи.
Джу черпает горстями кровь и мясную требуху из живота барана, и мне становится интересно, теплое ли оно еще или уже успело остыть и забродить.
Когда Джу отправляет содержимое ладошек-лодочек себе в рот, больше половины вываливается и выливается ей на подбородок, скатывается по шее к груди. На Джи – темно-зеленая льняная рубашка с запахом, и запах этот расходится всякий раз, когда она вновь тянется к убитому барану.
В разрезе вздрагивает ее белая, бледная грудь, но Джу это совершенно не волнует. Вся она – кровь и плоть, от нее пахнет голодом так резко, что чую даже я.

- Все так плохо? – спрашиваю, наконец, я и сажусь на колени рядом с Джу.
- Хуже, чем когда-либо, - отвечает она и встряхивает головой. Волосы, каштаново-рыжие, свалялись комьями, концы перепачканы в крови. Мне бы хотелось разузнать у нее поподробнее, что за чертовщина тут приключилась, но я так потрясен, что не знаю, с чего начать.
На моей шее – амулет против проклятий. Крохотный крысиный череп, внутри которого катается маленькая тыквенная семечка. Все щели в черепе замазаны глиной. Семечка внутри трещит, как ненормальная, хотя я абсолютно уверен, что сижу неподвижно.
- Была война, - говорит Джу задумчиво и вытирает лицо у скулы тыльной стороной ладони. На щеке остается кровавый след. На Джу страшно смотреть. – На нас напали Южные. А к ним присоединились и наши повстанцы. Посмотри вокруг.
Я смотрю. Рыхлая земля и нависший над ней комьями болотистый туман. И, насколько хватает глаз, вокруг – ни одного целого домика.
- Ужасная мясорубка! – восклицает Джу и снова запускает пальцы в чрево барана. Судя по ее лицу, она нащупала там что-то, и находка ее радует.
Раздается звук, такой, с каким обычно лопается бельевая веревка во время дождя. Когда Джу подносит руку к лицу, в пальцах у нее блестит маленький гладкий комочек, коричнево-красный от крови. Похоже на почку.
Бараньи почки ужасающи на вкус даже тогда, когда они приготовлены на огне.
Я отвожу глаза, когда Джу откусывает от комочка в своей руке приличный кусок. Потом смотрю обратно. У Джу – сумасшедший и голодный вид. Она чешет голову кровавыми пальцами, и на ней задирается рубашка. Ребра – как у живого скелета.
- Они нас захватили, - продолжает Джу с тухлыми глазами и вгрызается в баранью почку. – Подмяли. Поимели. Собрали все деньги, весь урожай, что у нас был, и увезли, а здесь оставили полдюжины надзирателей.
Я молчу. Над мордой барана вьются дребезжащие мухи.
- У нас нет еды.
Джу делает паузу, чтобы рассмотреть оставшийся кусочек почки с таким видом, как будто она увидела его впервые. Обычно щедрая, она и не думает поделиться со мной. Хоть я и не голоден, да и вряд ли стал бы брать в рот сырую, напитанную кровью звериную почку.
Последний кусочек мяса исчезает: Джу наклоняется к своей ладони и втягивает его губами с присвистом. Пережевывает. Слышу, как трещат волокна.
Тыквенная семечка заходится звоном.
- Ты должен мне помочь, - говорит Джу, дожевав, и берет меня за руку. Пачкает; я брезглив, но не позволяю себе отстраниться. – Ты знаешь магию. Если наколдуешь так, чтобы Южные передохли, мы снова будем свободны.
Ее мягкие теплые пальцы дрожат над моей ладонью.
Я не знаю, что сказать.
Джу зовет меня по имени.
- Слышишь?
- Для этого, - отвечаю я наконец, - нужна жертва. На алтарь. Все, как надо.
Она с тоской смотрит на убитого барана. Я понимаю ход ее мыслей.
- Это черная магия, - поясняю я. – Самая черная, которая только известна подлунному миру. Ничего не выйдет с бараном, с собакой, с лошадью или с любой другой живностью.
Джу ковыряет пальцем ладонь.
- А кто нужен? Единорог? Ведьма?
Медные глаза Джу пылают, как пожар. Дребезжание мух над стеклянными мертвыми глазами барана все настойчивее.
- Девушка, - отвечаю я нехотя. – Нужна девушка. Не старше девятнадцати, белокожая, северянка, чистокровная.
Мы молчим еще какое-то время. За домом бродит стонущая тень, в которой я узнаю слабоумного сына нашего кузнеца.
- Есть предложения? – спрашиваю я.
- Всех увели, - шепчет Джу. Огонь в ее глазах затухает, превращается в угольки. – Девушек. Их сначала насиловали, а потом увели. Никого нет.
Я смотрю на нее вопросительно.
- А я спряталась, - Джу прячет глаза. – Там, где мы с тобой прятались, когда впервые начали…
Я прикладываю пальцы к ее губам, чтобы она молчала, ей нет нужды продолжать. У меня холеная рука с запахами ароматической смолы, свечек и земляного воска. У Джу – сухие, искусанные губы с мазками крови и следами волокон мяса. Я не хочу приносить Джу в жертву. Если бы я знал такую магию, я бы повернул время вспять и, уйдя от Наставника, пошел бы не домой, а дальше, еще дальше, за Великий Океан. Незнание – сила.
- Пожалуйста, - лопочет Джу. – Смотри, то, что вокруг – не жизнь. То, что приключилось со мной, не жизнь, - я мог бы подумать, что она плачет, но глаза у Джу сухие, даже воспаленные, а в разрезе рубашки подрагивает грудь. - Я хочу этого. Будет лучше. Всем. Будет.
Когда я поднимаюсь на ноги и тяну ее за собой, становится не по себе от того, какая она легкая.
- Ты знаешь, чего я хочу от тебя за это, - бормочу я, надеясь, что она не услышит.
Но Джу слышит. И, кивнув, ведет меня на наше тайное место.

Когда я раскладываю ее в яме под кручей, Джу тяжело, заливисто дышит и все норовит обнять меня за шею. Я рву на ней рубашку – она ей все равно не понадобится, когда я буду жечь и рвать ее на куски; одежда только мешает.
Из выреза выпадает ее грудь, крохотная, как будто сдувшаяся, пронизанная идущими через соски венками и морщинками. Под грудью – яркие, острые ребра и сухой живот.
Сначала я пробую ее пальцами. Стаскиваю то рванье, которое служит ей штанами, и вижу, что она без нижней одежды. Занимаю себя прощупыванием ее груди губами, пока мои пальцы, от указательного до безымянного, расталкивают ее внизу, тесную и скользкую.
Как только Джу расставляет ноги достаточно широко, я начинаю двигать запястьем так быстро, что у самого быстро сводит руку. Джу сопит, стенает и щурится, и тогда я хватаю ее за бедро склизкой рукой, прижимаю обе ее ноги к земле и вталкиваюсь в Джу по-настоящему.
Она жмется лицом к моей шее и только повизгивает. Сучья царапают ей спину и зад, да и я не слишком ласков, отчего ее подбрасывает на ворохе веток и листьев с каждым новым моим движением.
Джу быстро возбуждается, и очень скоро я чувствую, как сильно она течет. Становится мокро и прохладно, я, сцепив зубы, толкаюсь сильнее, прежде чем отодвинуться от Джу и спустить на кучу листьев.
Вокруг нас – холод и разруха. Наше идеальное тайное место, знакомое нам с детства, с тех самых пор, как Джу впервые предложила мне «посмотреть, что у нее под нижней рубашкой», теперь оказалось не таким идеальным.
Когда наступит утро, Джу не станет, и я с сожалением гляжу на ее темные пламенные волосы, на узкие сухие губы, на тонкую шею и почти плоскую грудь.
Я люблю Джу, но мне надо идти и готовиться к ритуалу, поэтому я ухожу, оставив ей напоследок свой дорожный плащ. Чтобы было в чем выйти к алтарю.

Она чуть не поскальзывается на камнях, когда влезает на самый верх. Алтарь – торчащая из земли палка, обложенная высокими валунами. К валунам косо прислонены другие палки и ветви, пропитанные кислой смолой, чтобы лучше горели. Я сам лично привязываю Джу к алтарной палке. Перетягиваю ее веревкой потуже, чтобы в процессе она могла отвлечься на горячее трение под грудью и через талию. Если, конечно, можно отвлечься от огня, сглатывающего с твоих костей оплавленную кожу.
Демонический огонь во много раз жарче обычного, но я не говорю ей об этом. Джу – сильная девочка, так пусть идет до конца.
Она – голая и босая, смотрит по сторонам боязливо, но держаться старается с достоинством. А я стараюсь не смотреть на нее, когда начинаю ритуал: растираю сухую смерть-траву в ладонях и крошу ее туда, где будет костер, читая первые слова заклинания.
С моих кончиков пальцев срываются черные искры, но этого никто не видит (собравшиеся – сплошь сумасшедшие и слабоумные, бормочущие, пускающие слюну; выделяется только последний оставшийся в живых Старейшина). Искры стекают по линиям жизни на моих ладонях и капают на ветви, и уже оттуда начинает заниматься пламя. Пока что это обычный, рыжий огонь, хорошо знакомый всем в нашем поселении. Со времен того самого пожара, который нашел новую жизнь в глазах Джу. В красивых – но, к несчастью, в скором времени мертвых глазах.
Я не вижу и не слышу Джу, но искренне надеюсь, что она не плачет и не боится. Жестокий и голодный ритуальный костер подбирается к ее ногам, и вот уже гребешок оранжевого пламени начинает чернеть, как высушенная телячья кожа, которую держат над свечой.
Ветки вспыхивают разом, снизу и доверху, и языки огня танцуют у Джу между пальцами. Она вскрикивает и начинает изворачиваться, как будто хочет подпрыгнуть над костром. Паучья пляска.
Я все читаю, и читаю, и читаю. Мой голос монотонен и глубок, я применяю все то, чему научился у Наставника. Сделай себя заклинанием. Говори так, будто ты – заклинание.
И это действительно работает. Когда я поднимаю глаза на костер, дерево уже горит черным, густо коптящим огнем. За дымом почти не видно Джу, за что я и благодарю судьбу, но в тот же момент налетает ветер, и черные клубы расходятся, открывая мне ее лицо.
Демонический огонь во много раз жарче, но и быстрее. Ее волосы уже сгорели до основания, пламя перебралось на макушку, и она кажется мне черноволосой русалкой. Она кричит на тоненьких нотах, и огонь выедает ее глаза, забирается в рот, как живое существо, как кипа насекомых-паразитов.
Между ее пальцев тоже вырывается пламя. Кожа провисает, как будто оплавляется, и на руках уже видны очертания костей.
То ли я так погружен в транс, то ли она действительно больше не кричит. Мне слышен только треск огня, который похож на дымные черные гребни глубоководных драконов, спящих вечным сном на дне Великого Океана, куда я так и не дошел. Впрочем, у меня все впереди.
С последней строчкой моего колдовства костер вспыхивает ярче, пылит и трещит, а потом разом, весь, втягивается в землю, оставляя только угли на месте веток и обуглившиеся останки Джу, привязанные к алтарной палке.
Ее костяной рот раскрыт в неслышимом крике. Мне видны скрюченные пальцы и сдвинутые коленки.
Ей было больно, ей было очень больно. По крайней мере, эта боль длилась недолго.

Потом, пока тело Джу снимают с палки, ко мне подходит Старейшина. Забитый, согбенный старик с длинной пепельной бородой. Синяки на лице и дрожащие пальцы
Он жмет мне руку. Мне, колдуну и убийце.
- Вы спасли нас всех, - бормочет старик, и я замечаю в уголках его глаз слезы. – Принести в жертву свою сестру ради жизни целого народа… Ваша добродетель никогда не будет забыта на этой земле!..
Я угрюмо киваю, прячу связку смерть-травы в свою сумку, а потом достаю маленький мешочек и ссыпаю туда немного подалтарного пепла.
Когда на алтаре умирает родственник, этот пепел надо развеять над водой. Чтобы другая жизнь этой души оказалась лучше, чем предыдущая.


2. опять-таки, по идее Риты. теперь можно считать это моим фаноном на Стервятника!

Стервятник, Родинка, G

Рекс идет по плиткам, которыми выложен коридор первого этажа, стараясь ни в коем случае не наступить на щели. Он думает, что перед ним – лавовый поток, над которым качается веревочный мост. Наступит на щель – упадет в горящий ад, и поминай, как звали. А ведь он даже не успел завещать брату все, что у него было, включая коллекцию шестеренок и кулек с лимонной карамелью!..
Он почти доходит до конца коридора, когда слышит в туалете тихие рыдания. Дверь в туалет открыта, в умывальник тонкой струйкой стекает вода, но Рекс более чем уверен, что слышит именно чей-то плач.
Внимательнейшим образом переставляя ноги и слегка прихрамывая, Рекс засовывает без преувеличения длинный нос в дверь туалета.
Около умывальника стоит тощий мальчишка. Совсем жалкий какой-то. И трет руками лицо. А под ладонями мелькают щеки в уродливым коричневых пятнах, как будто мальчишку натерли куском шоколада, - Рекс очень кстати вспоминает о шоколадной конфете для Макса, которая тает у него в кармане.
Мальчишка, судя по всему, один из тех новичков, про которых говорили в Хламовнике, все поскуливает и размазывает по пятнистым щекам слезы. Рекс хмурится и становится до того озабоченным, что нечаянно наступает на границу между плитками и мрачно ругает себя за то, что и в этот раз великий путешественник и покоритель джунглей пропал в лавовой реке.
Теперь, когда терять Рексу нечего, он прокрадывается в туалет. Новичок уже смотрит на него во все глаза, сопит насупленно и вытирает глаза.
- Ты чего? – спрашивает Рекс, встав точнехонько напротив мальчишки по стойке смирно.
- Ничего, - говорит новичок угрюмо. Отворачивается.
Рекс щупает в кармане мягкую конфету. Это для Макса.
- Тебя как зовут? – продолжает он бойко, ничуть не стесняясь колючести мальчишки. Который, слегка осмелев, отвечает:
- Пока никак. Не знаю. Мне еще не дали кличку.
Мысленно Рекс одобряет: в Доме первый день, а уже сообразил про клички.
И, чувствуя внезапную симпатию к этому пятнистому новичку, плачущему около умывальника, Рекс шагает вперед и предлагает:
- Будешь зваться Родинкой? Смотри, у меня конфета есть. Возьми.
И он протягивает мальчишке подтаявшую конфету.
Макс поймет. Макс добрый.

@темы: для кого-то, original, g, мини, ангсто, гет, дом, в котором, ваншот, фанфикшн, nc

---

 Major Tom is a junkie, я тебя сначала не признала бобро пожаловать! с: что привело?

@темы: пч

---

унылый день, когда хочется всем в преподавательском составе засунуть в рот по картофелине D:< чесслово, более злопамятных, закомплексованных, завистливых и истеричных людей я еще не встречала в своей жизни. "если мне плохо, то и всем вам тоже будет плохо, а то что это я так!1!!1!!!1!!"
зато после уроков заперлись с чикулями в кабинете информатики. хотели в чатрулетке посидеть, но для установление драйверов к вебке нужны были права администратора, поэтому пошли в омегле текститься эти люди помешанные. среди пяти собеседников только последний, милый двадцатичетырехлетний турок, оказался прекрасный и удивительным.

опять я забываю все, что забывать не надо :О из головы просто вылетает. а надо потихоньку готовиться к пересдаче физики (училка - тупая дура. тупаядураясказала.), не забыть завтра сходить к эндокринологу (ууу, у дядьки такие красивые пальцы *_*), в пятницу - поехать и купить туфельки, а в субботу после сраного субботника - в МГЛУ! : DDDDD и хрен нас кто остановит!
и в Пирогова в воскресенье, кстати.
вчерашняя хорошая погода уже испортилась. дома какой-то неприятный бардак. от "милого друга" я ожидала большего экшна, поэтому подумываю сейчас его бросить и сразу пойти к "игре престолов".

хочется что-нибудь написать, но вдохновения нет :С

@темы: я, just for now, ангсто

---

ТАДАААМ! да здравствует первый драбблец моего авторства в фандоме!!

 Ю-эр, я не могла не надеюсь, что идея и исполнение не слишком сырые, Бартимеус не слишком ООСен, а ты будешь не слишком разочарована. это тебе

SPOILER ALERT

7.

До Иного Места остается семь ступеней.
В голову мне внезапно приходят картинки моего первого визита в этот ваш современный Лондон. Уж не знаю, с чем это может быть связано. Но забавно вспоминать, как эффектно я тогда заявился: весь в клубах серного дыма, с пылающими, точно комья лавы, глазами, с голосом, громким, как залпы тысячи заклятий, крушивших Прагу.
Натаниэль, аж весь вспотел. Покрылся каплями пота величиной с кулак, уж я-то заметил. Но не растерялся, дочитал заклинание до конца. Вертлявый, как фолиот, причем не самый завалящий!
Был.

До Иного Места остается шесть ступеней.
Думаю о краснокожем Джаборе и о том дне, когда он спалил хибару Натаниэля дотла. Одно радует до сих пор: нехило Джабор приложился своей шакальей башкой об деревянную балку.
Дом потонул в огне, рассыпался в сажу и пепел, исчез. Погибла его любимая миссис Андерчтототам (хорошо, что я толком и не был с ней знаком: одного члена этой семейки мне было более чем достаточно), но даже после этого Натаниэль не сошел с ума от горя и не принялся драть себе лицо ногтями, катаясь по выстеленной углями земле. Было жалко: впавшие в истерику волшебники очень часто давали нам, злобным духам, повод причинить им вред. Или улизнуть – мало ли.
Он сохранил самообладание. А ему было двенадцать лет.
Не скажу, что я сильно им возгордился, но он давал знатную фору целой куче прочих волшебников.

До Иного Места остается пять ступеней.
Китти Джонс. Если так подумать, колючий у нее характер. Не думаю, что мы бы сработались, вызывай она меня три раза подряд в дыру вроде магического Лондона. Вот со стороны наблюдать за ней было вполне себе приятно, и если я ее за что и могу поблагодарить от души, так это за то, что она слегка растормошила Натаниэля. Ну, какому молодому, могущественному, умному и коварному джинну понравилось бы служить задумчивой размазне, в которую именно Китти вселила немного бодрости духа?
Но тот факт, что Натаниэль открыл ей свое имя, всколыхнул мою сущность еще тогда, что было сродни возмущению.
«Даже зная мое имя, она не представляет собой такую опасность, какую представляет большой древний демон на тех же условиях».
В самом деле, Натаниэль? В самом деле?

До Иного Места остается четыре ступени.
Старые духи, подрастерявшие свое могущество по вине времени или глупости своих хозяев, испытывают еще меньший восторг, когда их призывают. Ведь за по-настоящему внушительными демонами закреплена особая слава, и у их потенциальных хозяев, как правило, находятся непростые поручения. Возьмите хотя бы меня! Мало мне было беготни с чертовым амулетом, так Натаниэль решил наградить мою израненную на Земле сущность еще парой-тройкой убийственных артефактов. И ладно бы только это, но сколько выпало на мою долю поручений бессмысленных и унизительных?
Говорят, что чем могущественнее дух, тем более сложное поручение требуется ему для того, чтобы развеселиться и разогнать сущность по воображаемым жилам.
Если так, то мы с Натаниэлем повеселились на славу.

До Иного Места остается три ступени.
А все-таки, чем дольше я был с ним знаком, тем дальше уходил во тьму времен Джон Мэндрейк. И к нашему последнему приключению от него не осталось и следа, чему я был несказанно рад – какой художник или скульптор не радуется творению рук своих?
Это была какая-то кармическая награда. То, что из Натаниэля вырос приличный волшебник, а не тщеславное мурло, которое приказывает вызванному мариду таскать за ним дипломат и верхнюю одежду. Конечно, кое в чем наши взгляды все-таки расходились до самого конца, но в этом была какая-то особая изюминка. Если бы, разделив с ним его же тело, мы бы, не сговариваясь, вместе сделали первый аккуратный шаг, это было бы даже не интересно.

До Иного Места остается две ступени.
Чтобы скоротать путь, пытаюсь раскопать в себе отголоски того злобного торжества, которое охватило всю мою сущность, когда я узнал его настоящее имя. Выходит не очень хорошо: торжество, как ни прискорбно – не то чувство, которое сейчас могло бы составить мне компанию.
Со времен Птолемея я начисто позабыл о том, что между хозяином и его рабом может существовать иная связь кроме подчинения. Кстати, первые месяцы моей службы у Натаниэля заставили меня сильнее убедиться в этом факте. Только вспоминая с содроганием о жестянке, наполненной розмарином, которая вполне могла бы покоиться на дне Темзы (а Темза, прошу заметить – не самая экологически чистая река в мире), я кое-как придерживал за уши свое желание надрать хозяину зад.
Это потом стало веселее.
Хочется скорее погрузиться в мягкие перья Иного Места, залечить раны.

До Иного Места остается одна ступень.
По всей моей сущности, которая искрится энергией и уже готова утечь домой до следующего вызова, который, надеюсь, произойдет очень нескоро, лентами пробегают последние назойливые воспоминания. Я хотел пойти налево – Натаниэля тянуло направо. Я пытался устоять на месте, он срывался на бег.
Китти смеялась над нами, и мы оба злились, как разбуженный африт, но в конце концов нам удалось совладать с совместным управлением его хилого человеческого тела.
Ноуду мы встретили вместе. Посох мы подняли вместе. И я – о ужас! – уже был готов так глупо погибнуть за общую идею, сражаясь против Ужасного Чудовища. Серьезно, засучил рукава (мысленно, не отвлекать же несчастного Натти таким лихим жестом) и приготовился стоять до последнего. Если бы мы погибли вместе, это было бы, конечно, обидно, но не думаю, что я успел бы обидеться на него как следует.
К сожалению, последнюю вещь, которую мы сделали, мы сделали не вместе. Семь шагов до Иного Места пролетели для меня одной быстрой лестницей, когда он все-таки отозвал меня перед тем, как взорвать посох.
Я бы хотел остановить тогда время и высказать Натаниэлю все, что я о нем думаю. Хотя, с другой стороны, поскольку в тот миг мы во всех отношениях были единым целым, думаю, он и так это знал…

@темы: для кого-то, pg, ангсто, зарисовка, трилогия Бартимеуса, фанфикшн

---

два маленьких текста, фактически свежачок! с:

Черный/Курильщик, PG, флаффи-флаффи. Inspired by Glee, так что не удивляйтесь ХД ООС и все такое. фанонность овер 9,000

Однажды Черный услышал, как Курильщик поет. Точнее, напевает тихонько себе под нос, пока старательно прикалывает к мольберту большой лист акварельной бумаги и ищет у мольберта место, куда можно приткнуть обрезанную пластиковую бутылку с водой.
Разместившись, он набрал на кисть воды и обтер ее прямо о свое запястье, а потом углубился в изучение своей палитры цветов – и его незнакомая Черному песня стихла, высохла на губах и пропала.
Черный постоял некоторое время в дверном проеме, ожидая напряженно, что сейчас Курильщик продолжит петь. Но вместо этого он сосредоточенно зашуршал кистью по бумаге – и Черный, почесав подбородок, удалился. Мешать рисующему Курильщику не хотелось, и хотя сам Курильщик всякий раз махал руками и говорил горячо, мол «ничего ты мне не мешаешь», почему-то ни одну работу, начатую при Черном, он так и не закончил.
Мелодии Черный запоминал плохо, и даже если эту песню он слышал прежде, она осталась неопознанной. Затравленный сигаретами голос Курильщика звучал нестройно и сипло, почти туманно, но это даже добавляло его странной песне изюминки.
А вообще, пел Курильщик хорошо. Пусть и пугливо, но зато чисто, и Черный во что бы то ни стало решил при случае вытянуть из Курильщика еще какую-нибудь песню.

- Не знал, что ты умеешь петь, - сказал ему Черный в упор вечером того же дня, когда он уселся на диван с книгой, а Курильщик сначала бестолково слонялся вокруг, только потом неуверенно подтянувшись к Черному и прижавшись к его боку. Сначала Черный вообще планировал отложить этот вопрос до лучших времен, но спустя примерно полчаса непрерывного чтения смысл прочитанного стал от него ускользать. Устали глаза, Курильщик почти дремал – это был вечер с субботы на воскресенье, одна из редких возможностей бодрствовать допоздна и отсыпаться утром следующего дня вдоволь.
- Что я умею что? – спросил Курильщик сонно, посмотрел на Черного снизу вверх, жмурясь из-за направленной на книгу настенной лампы. Черный нахмурился, щелкнул переключателем на лампе, и все – и диван, и книга, и они с Курильщиком – погрузилось в полумрак.
- Петь, - повторил Черный почти что сердито. – Слышал, как ты поешь. Очень здорово поешь.
Обычно Курильщик краснел в тех же ситуациях, в которых краснеют обычные люди. Но иногда вместо румянца он весь озарялся нездоровой бледностью. Как, например, сейчас.
- Слышал? – выпалил Курильщик взлетевшим вверх от волнения голосом, и Черный не смог удержаться – закатил глаза. Иногда Курильщик наотрез отказывался понимать, что некоторых вещей стесняться не стоит – от них надо получать удовольствие. – Когда?
- Когда ты рисовал, - ответил Черный нетерпеливо, ощущая, как своими дрожащими вопросами Курильщик старается сменить тему разговора. – Неужели в музыкальную школу ходил?
Курильщик опустил голову, глядя на свои неподвижные коленки. Черный мысленно чертыхнулся, но в следующий же момент Курильщик поднял на него глаза – это был обычный взгляд, смесь из любопытства и природной вежливости, взгляд, слегка похожий на тот, которым Курильщик смотрел на него первую пару недель в Доме.
Иногда Курильщик вдруг смотрел на Черного так же по ночам, в самый разгар интересного действа, и Черному хотелось его придушить – в такие моменты он внезапно ощущал себя педофилом, хотя разница в возрасте у них составляла всего три года, или еще каким извращенцем.
- Ходил, - кивнул Курильщик. – Но это было очень давно, я бросил, когда мне было не больше четырнадцати.
Черный тоже кивнул. Беседа эта показалась ему странной, как диалог из «Алисы в Стране Чудес», хотя он ничем не мог объяснить такую ассоциацию.
- И что, играть на чем-нибудь учился? – спросил он, как ни странно, не потому, что надо было что-нибудь спросить, а просто потому, что захотелось.
- Учился, - подтвердил Курильщик, и его до сих пор блуждающая по спинке дивана рука вдруг обхватила Черного за локоть. – На фортепиано.
- Талантливый человек, - помолчав немного, изрек Черный глубокомысленно, - талантлив во всем.
Курильщик смутился и отвел глаза. И пробурчал в сторону что-то, похожее на: «Да я уже ничего и не помню». Как раз тогда, когда Черный хотел взять с него обещание как-нибудь что-нибудь сыграть. И спеть.
«Ладно, - подумал Черный, зачем-то потрепал Курильщика по волосам, спустился пальцами ему за ухо и к шее, погладил. – Не надо торопить события».
Тем более что он еще не решил, надо ли Курильщику знать о том, что Черный и сам когда-то, еще в Доме, просил у старших гитару и долго и упорно мозолил пальцы о струны, подыгрывая самому себе.


а второй текст - наполовину ориджинал, наполовину фандомное АУ, и большинству моих ПЧ этот фандом отлично знаком. собсна, попытка вообразить, "а что было бы, если бы...". он странный даже для меня самой. я хотела сделать его больше и подробнее, но очень торопилась дописать до ухода Риты D:>
слегка ангст, немножко драма. u know.

Если так подумать, то у Мари было все, что нужно для счастливой жизни. У нее было хобби, была работа, был маленький загородный домик, где она наконец-то смогла позволить себе завести собаку, и чудесный муж. Представительный, серьезный, основательный – все как надо для семейной жизни. Зарабатывающий деньги упорным трудом, не верящий сплетням, не драчливый, некурящий – примерный семьянин.
По выходным, правда, Александр позволял себе выпить чего-нибудь горячительного, но на это счастливая Мари закрывала глаза: как не простить человеку такой слабости?

До того, как она вышла замуж, все было намного хуже. Она была одержима диетами, страдала от комплексов и не умела находить общий язык с мужчинами. Так отчаялась, что подалась в клуб одиночек – единственное в городе место, где встречались тоскующие разбитые сердца.
Мари не могла сказать, что Александр был похож на человека с тоскующим и разбитым сердцем. Он смахивал на солдата в куртке защитного цвета, казался невероятно мрачным и на попытки Мари обсудить какую-либо новую тему отвечал односложно.
Но он не сводил с нее глаз, и Мари вышла из здания клуба пунцовая до самых ушей и польщенная донельзя. Перед тем, как попрощаться, Александр (так его звали: он представился сразу, сухо и коротко) попросил ее номер телефона.
Мари стучала каблуками и размахивала сумкой на двух коротких ручках, спускаясь по бульвару до своего многоквартирного дома, где она снимала квартиру. Ей тогда показалось, что жизнь стала налаживаться.

Но к утру следующего дня Мари внезапно решила, что Александр взял ее номер исключительно из вежливости. Чтобы не обидеть. Ведь уйди он тогда с сухим прощанием, она бы наверняка прорыдала полночи в подушку. К вечеру Мари сильнее окрепла в своей уверенности и только отмахнулась, когда коллега по торговому залу спросила, как прошел ее вчерашний вечер в ОО - «обществе онанистов».
Нечего тут было вспоминать. Только не высоченного и отлично сложенного мужчину со сдвинутыми бровями, который аккуратно сложил бумажку с номером телефона Мари и спрятал ее во внутренний карман своей военной куртки.

Александр позвонил как раз тогда, когда она пила чай и листала альбом Больдини, борясь не то со сном, не то с бессонницей. Ее сердце пропустило удар или два, когда в трубке Мари услышала голос недавнего знакомого. Он прохладно извинился за звонок в столь поздний час, но оправдываться о причинах не счел нужным. Просто пригласил ее на второе свидание, так ровно и спокойно, как будто делал это каждый день.
Уже тогда Мари кольнула легонькая ревность. В конце концов, она была всего лишь женщиной и успела в мыслях сыграть с Александром свадьбу, родить ему троих детей, открыть маленький семейный бизнес и дожить до преклонных лет.
Голос у Мари дрожал так сильно, что создавалось впечатление, будто она заикается. Но она произнесла: «Да. Да, конечно», - и Александр все тем же каменным тоном предложил ей место и время.
В нем чувствовалась особая мужская сдержанность. Он был лишен заискиваний и неуверенности в себе, а своей отстраненной прохладностью слишком сильно напоминал Мари прекрасных в своем спокойствии героев дамских романов. И наутро Мари поняла, что влюбилась.

Больше всего ей хотелось найти дорожку к чувствам этого человека. Ей хотелось вызвать у него хоть какую-нибудь теплую эмоцию. Улыбку, смешок, одобрение – хоть что-нибудь, что могло бы хоть как-то намекнуть на взаимность ее чувств. К третьему свиданию, которое, как ни странно, все же состоялось, Мари уже загордилась, посчитав себя Той Единственной спутницей жизни любого героя романа, которая способна зажечь искру в его остывшем сердце.
На четвертом свидании они заговорили о хобби, и Мари так увлеклась, что рассказала Александру о своей любви к рисованию. О том, что все детство ее не могли отдать на занятия живописью, потому что у родителей не было денег, и к тому времени, когда деньги появились, у Мари и ее семейства давно сменились приоритеты. Рисование отошло на задний план.
Она рассказывала взахлеб о том, как любит ездить летом в пригород и рисовать все подряд: реку, домики на деревьях, цветочные поля. И так увлеклась, что не сразу заметила, что Александр склонился к ней близко-близко, а его акварельные (это показалось ей самым подходящим описанием) глаза смотрели на нее настойчиво и – не показалось ли ей? – взволнованно.
- Любишь рисовать, Мари? – уточнил он, как показалось ей, скорее для себя, чем для нее. Этот момент, во время которого Мари что было сил вцепилась в сиденье стула и затаила дыхание, продлился совсем недолго – после чего он откинулся назад, зачем-то кивнув.
Больше ничего интересного в тот день не произошло. Но, договариваясь с ней о следующем свидании, Александр поймал ее пальцы своими и сжал. Не интимно, скорее с каким-то участием и пониманием, но этого Мари хватило, чтобы щеки вспыхнули, как от пожара.

Пятое, шестое, седьмое, восьмое свидания. В конечном итоге прошло не больше полугода, прежде чем Александр попросил ее руки.
Мари думала, что поймает сердечный приступ прямо там, на месте. Александр не становился на одно колено и не подговаривал всех официантов в ресторане, чтобы внезапно из кухни вылетел маленький симфонический оркестр, а все посетители оказались певцами, которые исполнили бы для нее свадебный марш. Кольцо, которое он подарил Мари, подкупало своей простотой: тоненький золотой ободок с двумя белыми камушками, которые сверкали, как бешеные; они оттенили кожу на ее ладони всеми цветами радуги, когда Мари примерила кольцо.
Она была счастлива. Она была на седьмом небе, она готова была прыгать до потолка, ей показалось, что от счастья все-таки умирают. Мари бросилась Александру на шею, даже не думая о том, что этот жест может быть ему некомфортен.
Он постоял немного, замерев, и она уже успела испугаться.
Но потом его сильные руки сомкнулись на ее талии, и Мари, что уж греха таить, даже прослезилась.

Скоро после этого Александр пригласил ее жить к себе. Никогда еще Мари не собирала вещи с такой скоростью. В ее дорожной сумке, с которой она приехала в этот город, нашлось место для пары-тройки свадебных журналов. Какая женщина не мечтает о том, чтобы ее свадьба была самой пышной и красивой?
Мари не была исключением. Напротив, когда дело касалось Александра, она вдруг оказывалась самой что ни на есть стереотипной женщиной.
Квартира Александра казалась в два раза просторнее из-за того, что в ней не было ни одной лишней вещи. Все, что лежало на полках и тумбочках, казалось приклеенным к строго определенным местам: комнаты смахивали на музейные экспозиции. Первую неделю Мари вообще боялась прикоснуться к чему-либо без ведома будущего мужа (о, как же ей нравилось называть его так!), но очень скоро Александр развеял ее сомнения. Он сказал, что она имеет право трогать любую вещь, какую вздумается, но потом пусть положит на место, и Мари почувствовала себя умнее какой-нибудь героини сказки про Синюю Бороду, поняв, что ослушаться она не посмеет.

Она хотела оставить свадебный журнал на кухонном столе, чтобы он сам попался Александру на глаза, но иррациональная чистота на кухне смутила ее, и Мари подумала, что двести двадцать шесть глянцевых страниц шестиэтажных тортов и платьев с кринолином будут смотреться там инородным телом. Поэтому одним вечером она набралась смелости и подсела на диван рядом с Александром. Подобрала ноги под себя и устроила у него на плече подбородок, протягивая ему под локоть тот самый журнал.
Александр читал. Не отвлекся он и тогда, когда Мари прижалась к его боку. Только когда она позвала его тихонько по имени, он сдвинул на кончик носа проволочные очки (Александр был немного близорук, но очки его не портили, даже наоборот) и спросил:
- Это что?
Мари смутилась, спрятала глаза.
- Свадебный журнал, - сказала она. – Мне нравится платье на сотой странице. Но и на сто двенадцатой хорошее… честное слово, я надену любое, какое тебе понравится. Не посмотришь?
Александр посмотрел на нее поверх очков, и она почувствовала себя провинившейся школьницей. Больше всего ей вдруг захотелось, чтобы он обнял ее за плечи и поцеловал по-отечески в лоб, говоря что-нибудь сентиментальное и теплое вроде: «Я знаю, ты будешь красавицей, даже если выйдешь к алтарю в халате».
Но этого не случилось. Во-первых, Александр никогда не говорил цитатами из дамских книжек, а во-вторых, в халате ее бы не пустили в церковь. Наверное.
Будущий муж Мари полистал журнал без интереса, нашел сотую страницу – белое шифоновое платье, сидящее близко к телу в груди и в талии, а от бедер струящееся к полу легкой красивой юбкой. Под грудью оно было схвачено алой лентой, похожей на гофрированную бумагу, которая завязывалась сзади на пышный бант.
Ей подумалось, что оно будет неплохо гармонировать с ее внешностью. Светлая кожа, карие глаза и короткие темные волосы. К тому же, оно не было похоже на гигантские платья невест, под которыми можно было упрятать целый дом.
Даже если в детстве Мари мечтала о подобном платье, она прекрасно понимала, что такой выбор Александр не одобрит.
В конце концов, ей всегда шел красный.
Александр заглянул мельком на страницу сто двенадцать, нахмурился, а потом вернулся на сотую страницу и протянул Мари открытый журнал, возвращаясь к своей книге.
- Бери это, - сказал он. – В нем ты будешь самой красивой невестой.
На этих словах Мари расцвела. Озабоченность отразилась на ее лице только тогда, когда она вспомнила, что нужно выбрать тематический цвет для свадьбы, определиться с тортом, украшениями и помещением, составить список гостей, найти подружек невесты и шафера… Словом, работы было много, но предпраздничную кутерьму Мари любила всегда. Особенно если речь зашла об ее собственной свадьбе.
Когда она поделилась своими соображениями с Александром, он вдруг захлопнул книгу и посмотрел на нее… нет, не злобно, но в его взгляде было что-то острое. Акварельное раздражение за тонкими стеклами.
- У нас будет самая простая церемония, - сказал он убийственно спокойным голосом, когда Мари уже приготовилась к тому, что сейчас он ее ударит. – Пригласим священника, и он нас поженит. Зови родственников, если хочешь, но я не желаю видеть на нашей свадьбе толпу посторонних, - и Александр снова уткнулся в книжку.
Мари прижала журнал к груди обеими руками, совершенно не понимая, что ей нужно ответить. Перед тем, как она кивнула покладисто и ушла заваривать кофе, Александр взглянул на нее еще раз, мельком, и добавил:
- Мне все равно звать некого.

Церемония была действительно самой простой, какую только можно было себе вообразить. Мама Мари вся взмокла, пока завязывала на ее спине « этот проклятый бант», и несколько раз прочитала дочке на ухо нотацию о том, что «этот чурбан тебе не пара».
Трижды Мари отмахнулась, на четвертый раз – взглянула на мать свирепо, но промолчала и отошла к зеркалу.
Ей действительно очень шло это платье. Ее собственная свадьба была одним из тех редких моментов, когда Мари считала саму себя красивой.
Полупрозрачные жемчужины, украшавшие ее заколку, роняли на волосы яркие белые блики. Перед тем, как выйти из комнатки, где одевали невесту, Мари еще раз взглянула на колечко на своем безымянном пальце, одернула юбку, схватила со стула букет – и взяла под локоть отца, пожилого мужчину в слишком большом для его роста пиджаке.
Когда она вышла, Александр уже ждал ее у алтаря. Затянутый в черный костюм, сидящий идеально, как будто его шили на заказ. У рубашки Александра был идеально выбеленный воротник с острыми уголками, а под воротником протянулся шелковый галстук того прохладного бледно-небесного цвета, который лучше всего подходил к его глазам.
Александр стоял, сложив руки у паха, прямой, как струна, и такой красивый, что Мари на мгновение разуверилась в том, что все происходящее – реальность. Идти к алтарю пришлось медленно, потому что отец не успевал шагать так, как ей хотелось, но получилось даже здорово, потому что шли они в такт игравшей музыке, а шифоновая юбка облегала ее ноги, как река обтекает камни.
Возможно, поцелуй, которым они скрепили свою клятву, был слегка суховат, но Мари все равно забросила руки Александру на шею и даже приподняла одну ножку в свадебной туфле, как часто делали в фильмах. И вся немногочисленная публика взорвалась аплодисментами, а Мари решила, что вот он – самый счастливый момент ее жизни.

После свадьбы жизнь ее потекла, казалось бы, в несколько раз быстрее. Она не успела опомниться и убрать свадебное платье в шкаф, когда Александр сказал, что они переезжают в частный домик, потому что он получил работу в пригороде, и это будет дешевле и выгоднее. Как только Мари привыкла к двум этажам свободы и уюта, ей вдруг пришло в голову, что раз уж детей пока заводить рано, надо завести хотя бы собаку, чтобы было с кем нянчиться, пока муж на работе.
Робея, как маленькая девочка, она подошла одним вечером к Александру и сказала, что в детстве у нее был бультерьер – прекрасный пес, погибший под колесами на шоссе недалеко от дома.
При слове «бультерьер» глаза ее мужа расширились, а брови взлетели чуть ли не до корней волос.
- Нет, - отрезал он громко и строго, она даже не ожидала такой категоричности, но потом его голос смягчился: - Кого угодно, только не бультерьера.
Мари расплылась в улыбке, поправила складки на юбке.
- Как скажешь. Как насчет лабрадора?

Они действительно завели собаку. Спустя почти месяц, когда оплатили налоги и были более или менее готовы к новым тратам и заботам, связанным с собакой. Александр уступил Мари в выборе породы, и она объездила все питомники города, выбирая придирчиво будущего питомца.
Домой она вернулась не одна. За пазухой у нее был спрятан маленький тявкающий щенок, золотистый лабрадор, как она и хотела. Вернувшийся вечером Александр охотно подержал щенка на руках, но на вопрос о его кличке махнул рукой и предложил Мари выбрать самой.
Не сказать, чтобы ей от этого было приятно, но Мари не умела обижаться на людей за такие глупости. Щенка она назвала Хармсом, в честь одного из своих любимых художников, и кличка быстро прижилась: не прошло и пары недель, как щенок стал отзываться на свое имя.
Бультерьер из детства Мари был не таким сообразительным. Это не могло не радовать. Да и теперь ей не приходилось ютиться в доме одной большую часть недели. Конечно, он был уютным и родным, но чего-то ей все же в нем не хватало, и иногда Мари убивалась от одиночества, прячась ото всех и вся в супружеской спальне и стараясь потопить свою тоску за чтением книг.

Одним прекрасным утром Мари почувствовала себя неважно. Это случилось примерно спустя месяц после того, как трехлетний Хармс заболел мочекаменной болезнью, и его пришлось усыпить. Она даже не успела притронуться к завтраку, как ощутила, что ее мутит, и долго потом раскачивалась в ванной комнате над унитазом, цепляясь за ободок. Лоб у нее горел, как от жара, но она и подумать не могла о том, что заболела, и занялась привычными делами: съездила в супермаркет, приготовила обед, выгладила одежду.
Когда чувство тошноты не прошло до вечера, Мари не стерпела, собралась и поехала в частную клинику к своему лечащему врачу, у которого за последнюю пару лет была очень часто, главным образом из-за проблем, связанных с диетами.
Собственные ноги казались Мари ватными, пока ее водили из кабинета в кабинет, попросили сдать анализы и заполнить вклейку в медицинскую карту. От всего этого Мари так утомилась, что, придя домой, рухнула спать, как подкошенная – Александр работал в ночную смену.
А утром ее разбудил звонок от врача, просившего ее подъехать к нему на прием ближе к вечеру, «скажем, после пяти».
Сидя в назначенное время около его кабинета, Мари терялась в догадках, елозила руками по коленкам и волновалась, ужасно волновалась.
Спустя сорок минут, когда она покинула стены клиники, в лице Мари не было ни кровинки. Губы были плотно сжаты, а на лице читалось странное удивление, что-то вроде «я и не ожидала, что я такая дура».
Действительно, передумала она обо всем, что только было возможно. А самое вероятное – упустила.

Паркуясь у дома, Мари увидела, что в спальне горит свет, и сердце ее забилось часто-часто, как будто она чего-то испугалась.
- Я беременна, - выпалила она, едва открыв дверь спальни. Александр был занят своим любимым делом: читал, пряча за стеклами очков внимательные полупрозрачные глаза.
Когда он посмотрел на нее, на его лице читалось такое странное удивление, как будто Мари только что вытащила прямо из-за спины новорожденного ребенка и сказала, что этот ребенок принадлежит им, а он никак не мог понять, что с ним делать.
Первые пять секунд Мари дожидалась поздравлений, улыбки – чего угодно. Но потом собственная радость пересилила, и она запрыгнула на кровать легко, как кошка, вцепилась Александру в плечи, прильнула к нему близко-близко.
- У нас будет ребенок, - зашептала Мари, уткнувшись лицом ему в плечо. От Александра пахло его резким одеколоном. Короткие светлые волосы, бледные глаза и этот запах – все выглядело так, как будто он вчера вернулся с войны, а не был ее верным мужем вот уже четыре года.
Одна из его рук, та, что не была занята книжкой, обняла Мари за талию – опять-таки, скорее дружески, чем интимно, а потом мягко отстранила ее. Шершавые пальцы Александра легли Мари на подборок и погладили, прежде чем он, глядя ей в глаза, сказал охрипшим голосом:
- Надеюсь, что это будет мальчик.
Мари извернулась, подстроилась под его руку, прижалась к плечу, закрыла глаза. Ноги путались в покрывале.
- Почему именно мальчик? – спросила она, глядя на мужа искоса.
- Тогда мы назовем его… - Александр запнулся и кашлянул, как будто у него вдруг запершило в горле. На мгновение Мари показалось, что он не хочет договаривать, но его лицо вдруг исказилось какой-то мукой, как если бы вдруг резко заболела голова, и он выплюнул: - Эриком.
Мари замерла. Это выражение лица она уже видела однажды, совсем недавно, когда, крутясь перед зеркалом, она вдруг обронила, что хочет перекраситься. Из темного, почти черного цвета волос ей вздумалось перейти во что-нибудь светлое – к примеру, русое. С таким же выражением лица Александр тогда пролаял: «Не смей».
- Эриком? – спросила Мари почти бессознательно и, нашарив руку мужа на покрывале, переплела с ним пальцы. – У тебя что, был какой-то… - «знакомый», она хотела спросить, не было ли у него знакомых по имени Эрик. Прежде чем она договорила, Александр отрезал:
- Нет.
Мари хотелось спросить, не звали ли Эриком отца Александра. Или его деда. Или брата, если у него когда-либо был брат. В конце концов, она ничего не знала про семью своего мужа, ведь с его стороны на их свадьбу действительно никто не пришел.
- А если родится девочка? – спросила Мари осторожно, рискуя посмотреть Александру в глаза, хотя он упрямо отводил взгляд.
- Надеюсь, - стиснул он зубы, повторяя сказанное недавно, - что это будет мальчик.
Мари смотрела, расстроенная и удивленная, как Александр отбросил покрывало и перекинул ноги через край кровати, встал, как будто бы рассерженный, и направился к двери, бросив ей напоследок:
- Схожу, заварю себе какой-нибудь травы. Что-то сон не идет.
Дверь за ним хлопнула. Шаги его, тяжелые, как солдатская поступь, прогремели на лестнице, и с каждым шагом у Мари все сильнее сжималось сердце.
Она подождала, пока все стихнет, а потом завернулась в покрывало и позволила себе один-единственный всхлип. В этом доме снова стало пусто после того, как ушел из жизни Хармс.

Но, если пораскинуть мозгами, то Мари была вполне счастлива. Она могла рисовать днями напролет, получала за свои картины неплохие деньги, жила в пригороде, где был свежий воздух и текла чистая река. И у нее был прекрасный муж, которого она очень любила. Работящий, строгий, не позволяющий себе бездельничать и разгильдяйствовать, вполне способный содержать дом и семью.
И пусть иногда муж Мари был резок и загадочен, но он, по крайней мере, не бил ее, не изменял ей и не страдал от разных видов зависимости.
А как не простить человеку такой слабости?

поздравляю, вы одолели этот текст! уже предвижу ваше удивленное лицо относительно выбранного имени. что ж, у меня есть какое-никакое объяснение! '___'

@темы: слэш, pg, мини, ангсто, дом, в котором, ваншот, фанфикшн

---

наверное, она касается нас с одним человеком.
прости, я предала тебя


Listen or download Somebody That I Used To Know for free on Prostopleer

@темы: just for now